– Ребята, тише, дайте же послушать! – взмолился Меллер.
Родимов замолк, раздумывая, о чем бы сказать еще.
– Читайте! – крикнул футурист Самсиков и, покраснев, взмахнул рукой.
– Читайте же! – взвизгнули две девицы из имажинистских компаний.
Родимов улыбнулся, обещающе кивнул и принял позу – левую ногу он выставил вперед и поднял подбородок вверх. На одном дыхании поэт монотонно прочитал:
– Вымя, набухшее за день, корова несет над землею.
Низко, как полный сосуд; капли дрожат на сосках,
Тучен был корм на пару: горлупа, молодой чернобыльник,
В белых цветах повитель, кашка, шершавый лопух.
Больше не клонит она головы, но, подгрудок повесив,
Кистью хвоста шевеля, медленным шагом;
Шерсть ее красная, с белым пятном и на лбу, и на шее.
Дома Красоткой зовут, слово понятно ей «тпрень».
Всякий ее обличит по рогам, перевязанным лентой, —
Это хозяйка ее, полная станом жена,
Жизнь услыхавши под сердцем другую, тогда ж
Слово промолвив: «Носи, сына корми молоком!»
Родимов отчеканил последние слова и стремительно поклонился. Слушатели поняли, что это конец стихотворения, и захлопали в ладоши, засвистели; Вихров и Андрей ошарашенно посмотрели друг на друга и покатились со смеху; Меллер подпрыгивал от восторга, а Светлана торжествующе крикнула: «Что я вам говорила?!»
Больше всех неистовствовали крестьянские поэты – они повалили на сцену, принялись обнимать Родимова, трясти ему руки и поздравлять с триумфом. Имажинисты громко восклицали: «Смело!» и «Классически!». Снетковский цвел радушной улыбкой. Символисты безмолвствовали. Лютый в удивлении поднял густые брови и с интересом разглядывал московского гостя. Губы вождя символистов презрительно кривились.
– Ха-ха, ну и дьявол, ну и резанул! – гоготал Вихров.
– Саша, перестань! – обиженно пытался его остановить Меллер. – Это же смело, определенно смело и… продолжает традиции.
– Традиции чего? – вопрошал изнывающий от хохота Вихров.
Несколько парней-имажинистов отправились брать у Родимова автографы, за ними последовали их нетерпеливые девушки. Половой принес Родимову стопку книг, москвич подписывал их и с улыбкой раздавал обступившей его публике.
Светлана погрозила Вихрову пальчиком.
– Ты бы, Саша, тоже смотался за экземплярчиком, – заметила она. – Такой материал для сатиры!
– М-м… да, немного громоздко… – кивнул Кошелев.
– Нет-нет, Леня, он прямо чаровник, – улыбнулся Вихров и обратился к Меллеру. – Эй, поклонник обновленного Гомера, не поленись, сходи да притащи родимовскую «Деревню», а? Ну будь ты человеком, я не шучу, мне нужно. Определенно! Опять же, тебе – автограф кумира, мне – текст.
Кошелев предложил выпить «просто так». Компания поддержала.
Андрей проглотил водку и подумал, что не так уж и плохо, что в поселковом магазине не продавали книг новомодных поэтов.
Тем временем Родимов оделил всех желающих автографа и нетленных творений и продолжил читать. Со сцены неслось:
– Здесь величавый дуб, ширяясь ветвями,
Зеленою главой над ивами поник.
Пасется стадо здесь. Согнувшись над лаптями,
Плетет кочадыгом пастух, седой старик.
За травами – межи, за дальними полями —
Являет месяц свой воспламененный лик,
И песня все звенит: то девка молодая
Поет, мила дружка под вечер поджидая…
Продекламировав еще пару подобных произведений, Родимов удалился под бурные аплодисменты.
– «Ширяясь ветвями…» Как образно сформулировано… – задумчиво бурчал себе под нос Меллер.
На сцене снова возник Сакмагонов. Главнокомандующий «Муз» успокоил зал и призвал к порядку. Овации смолкли, и вдруг тишину прорезал голос Лютого.
– Принеси-ка, братец, водки! Сил нет, как выпить хочется, – обратился к половому главный символист.
Сакмагонов поблагодарил столичного гостя за выступление и напомнил еще об одном сюрпризе – дебюте начинающих поэтов.
Николай Михайлович поманил кого-то из зала и объявил:
– Выступит поэт молодой, строго не судите…
К сцене шел парень лет двадцати, в черной косоворотке и аккуратно выглаженных брюках.
– Он, он! Мои кадры пошли! – заорал Меллер и помешал Андрею услышать фамилию дебютанта.
Паренек встал на авансцене, улыбнулся и сказал, нисколько не смущаясь:
– Доброго вам вечера, товарищи поэты и почтенная публика! Раз уж начали читать гомеровские мотивы, я тоже рискну, – он наклонил голову и негромко прочитал:
– Тебя желали и любили,
О ты, рожденная волной!
Тебя века боготворили,
Неся твой образ неземной.
Ты – шум прибоя, ветер странствий,
Свет глаз прозрачных средь ветвей,
Ты – звон мечей, ты – шепот страстный
Порочно-восхитительных ночей.
– Браво! – крикнула Светлана.
Зал взорвался громом оваций.
– Я знал, я ему говорил, что стихи понравятся! – бросал налево и направо Меллер. – Он молодчина, я его знаю, он у меня в картине снялся.
Андрей рассматривал паренька – он покраснел от радости и немного оторопел от неожиданного успеха. Юный поэт был красив – прямой нос, блестящие глаза, вьющиеся темные волосы.
– Вот за такими талантами будущее, – возвестила Светлана и, нахмурившись, спросила Меллера. – Ты где его прятал, чудовище? Откуда такой самоцвет?
– Из университета, Светик. И я его совершенно не прятал, он снялся в моей картине. Я хотел познакомить с ним публику на премьере, да, видно, Ларинцев его притащил, они знаются, – оправдывался Наум.
– Завтра же тащи его к нам в редакцию, – приказал Вихров.
– Непременно! – поддержала Светлана и крикнула пареньку. – Читайте еще, просим!
Дебютант вопросительно взглянул на Сакмагонова, тот рассмеялся и замахал руками:
– Ну же, продолжайте!
Андрей посмотрел на Родимова – столичная знаменитость снисходительно улыбалась, нервно перебирая пальцами по столу.
– У меня, право, немного стихов… Это заслуга товарища Меллера, он меня и подтолкнул писать, – заговорил паренек. – В университете многие пишут куда лучше меня. Спасибо, что поддержали… Что же еще прочесть? Вот это, пожалуй:
Героям Французской революции
Прожорливой толпы побойся, гражданин!
Она смела и яростна, как буря.
Она сметала бастионы, гильотин
Насытила корзины и, ликуя,
Бросала на булыжный камень тех,
Кого любила накануне.
Она прервала рев Дантона и Сен-Жюста смех,
И Робеспьера голову склонила в одночасье.
Миг смерти неминуемой не знает человек
И роковой судьбы своей всевластье!
И это слушателям тоже понравилось. Поэты выскочили на сцену поздравлять дебютанта: Меллер жал парню руку; Самсиков хлопал по плечу; довольный Лютый крепко обнимал, призывая, однако, помнить о размере; Светлана Левенгауп оставила на пунцовой щеке юного дарования отпечаток поцелуя. Все были довольны и радостны, стали звать половых и заказывать новые порции напитков и закусок.
Пользуясь отсутствием приятелей за столом, Андрей тоже распорядился принести горячих котлет и водки (за его счет).
