Маленький повернулся и пристально поглядел на Фрола:

– Нашему пахану [9] ответ держать?

– Осадчий не пахан, а ракло [10] и сморкач [11], – сквозь зубы проговорил Федька. – За падлу с пуговицей отвечать будет, так и передай.

Маленький оторопел от испуга.

– Стой! – громко скомандовал Фрол и, бросив короткий взгляд на собеседника, добавил. – Вандай отсюда [12].

– Эт-то все? Т-так и передать? – заикаясь, спросил паренек.

– Давай, шкондыляй [13], недосуг мне с тобой куклиться[14] , – отрезал Федька.

Маленький выскочил на дорогу, и пролетка рванула с места.

На свидание Андрей, как ни старался, опоздал на три минуты. Полина уже ждала у ворот Центрального парка. Он подбежал, протягивая букетик купленных на дороге нарциссов, хотел извиниться, но Полина опередила:

– Не трудитесь, я пришла раньше… Ах, какие чудные цветы, благодарю! Погуляем в парке?

Они пошли по главной аллее. Лучи заходящего солнца ласкали аккуратно подстриженные кустики и раскидистые дубы.

– …После войны парк был страшным местом, – рассказывала Полина. – Темный, заросший, нередко в кустах находили трупы. Решением губисполкома провели десяток субботников – спилили лишние деревья, установили скамейки и фонари, очистили фонтаны. Прошлым летом начали пускать аттракционы. Видите разноцветные огни? Это карусель!

– Вижу, вам судьба парка небезразлична, – вставил Андрей.

– Здесь частичка и моего труда, и пионеров нашей школы, да и живу я по соседству: обратили внимание на дом за чугунной оградой?

Навстречу шел Свищов с девушкой об руку. Он посмотрел на Рябинина широко открытыми глазами и кивнул. «Удивился, наверное, что я так быстро обзавелся девушкой, да к тому же красавицей!» – не без самодовольства решил Андрей. Полина заметила их безмолвный обмен взглядами:

– Знакомый?

– Да, секретарь Платонова, Свищов.

– А-а, – протянула она. – Давайте присядем, Андрей, – Полина указала на ближайшую скамейку.

– Трудный день? – спросил Рябинин.

– Суматошный. Проводили серьезную контрольную, потом – пионерское собрание.

Андрей усмехнулся:

– У нас на заводе тоже было собрание. Комсомольское. А затем – диспут о поэзии Маяковского.

– Да ну? – встрепенулась Полина. – Как поспорили?

– Никак. Больше хвалили. А вы любите Маяковского?

– Не совсем, – она сморщила носик. – Ранний он был интересен, позднее – грубоват, хотя … современен! Что именно обсуждали?

– «Комсомольская».

– А-а! Читала. Громкое такое, надрывное.

– Осмелюсь сказать, чересчур. Вот видите, у нас на Маяковского одинаковые взгляды, – засмеялся Андрей.

Полина пожала плечами:

– Знаете, у каждого свои поэты. Мне нравится Блок, Северянин, хотя отец считает Северянина чуждым.

– У вашего отца иные пристрастия?

Она нахмурилась:

– Папа сложный. У него ответственная работа, ему не подобает увлекаться Северяниным или Есениным.

Андрею стало интересно: в своих мыслях он относил Полину к «гнилой интеллигенции».

– Ваш отец – совработник? – поинтересовался он.

– Еще какой! – невесело рассмеялась Полина и тут же осеклась. – Но я не хочу об этом распространяться… Вы сами-то кого любите?

Он задумался и ответил тихо, даже робко:

– А мне Есенин нравится. Душевный он, родной. Блок великолепен. Люблю Гумилева, – Рябинин искоса посмотрел на Полину.

– Есенин – старорежимный поэт, ностальгический, – холодно сказала она. – Впрочем, не мне судить – я его деревень никогда не видывала. Мы всегда в городах жили и за границей.

– За границей? – воскликнул Андрей.

– Поражены? – усмехнулась Полина. – Мои родители – профессиональные революционеры. Семья жила в эмиграции с 1912 года. Отец закончил Венский университет, кстати, учился в одно время с Троцким, они с тех пор и дружат.

Рябинин сидел словно окаменелый. «Получается, что девушка из власть имущих, королей жизни!»

– Вы, Полина, тоже член партии? – встряхнувшись, спросил он.

– Нет, я только комсомолка. Очевидно, мне политика в маминой утробе опостылела. Разумеется, я за правое дело, но без пены у рта. Испугались? – Полина посмотрела на Андрея лукаво прищуренными глазами.

– Что вы? Признаться, я ожидал, что вы – дочь врача или инженера… По манерам, так сказать.

– Вы правы, среди революционеров и членов их семей мало культурных и образованных, – кивнула Полина. – Папа мой по происхождению – потомственный пролетарий, в молодости работал на стекольной фабрике. Рано ушел в борьбу, далее – тюрьма, каторга, подполье. В эмиграции был вынужден учиться, чтобы стать более полезным партии. Да и жене нужно было соответствовать!.. Они познакомились в 1898 году, а поженились только в Австрии, когда мне было тринадцать лет.

– Мама тоже сидела в тюрьмах? – осторожно поинтересовался Андрей.

– Один раз, за агитацию рабочих Путиловского завода. Потом родилась я, а с ребенком на руках не до агитации… Слушайте, хватит обо мне, расскажите о себе что-нибудь, – предложила Полина.

– Например? – сделал серьезное лицо Андрей.

– О своей семье, о том, как пришли в революцию, где воевали.

Андрей уперся взглядом в красный горизонт и начал «историю Рябинина». Он скучно поведал о «родной Казани», «покойнице матери», о своем «мещанском происхождении», учебе в университете, германском фронте и о том, как «по убеждениям» записался в Красную армию.

– …Биография у меня скромная, похожая на миллионы других, – закончил Андрей.

– Скромничаете! – погрозила пальчиком Полина. – Вы же герой войны, орденоносец. Таких немного.

– Я выполнял долг, – сухо ответил Рябинин.

Полина посмотрела ему в глаза. Он почувствовал их теплоту, и в душе его запели радостные струны.

– Полина, послезавтра суббота. Что вы намереваетесь делать?

– Выходные мы проводим за городом, на даче. Хотите поехать со мной? – вдруг предложила она. – Там чудесная природа, речка!

– А ваши родители? – замялся Андрей.

– Бросьте! Родители будут рады – у меня немного друзей, и я часто скучаю. Мама очень славная, и папе вы понравитесь. Решайтесь! – нетерпеливо и бойко уговаривала Полина.

– Право, не знаю, – выдавил Рябинин, ему все же было неловко.

– Да не думайте вы о моих стариках! – воскликнула Полина. – Они сами по себе, уедут на дачу завтра, а мы приедем утром в субботу, отец пришлет машину. К вечеру вернемся домой и пойдем в кинематограф, а?

Андрей заразился ее планами:

– Давайте попробуем. Что от меня требуется? Каков «план кампании»?

– Ничего не требуется. Придете к девяти на Дзержинского, сорок два, к воротам. Внутрь не входите, там охрана приставучая. Я выйду, авто будет ждать, сели и поехали! – объяснила Полина.

«Охрана, автомобиль… Кто же ее отец? Уж не сам ли Луцкий?» – бешено соображал Рябинин. Он вспомнил огромный портрет на здании губкома: «Это наверняка Луцкого портрет. Впрочем, сходства нет. Кто же? Ладно, неважно, мало ли видных партийцев в городе?»

– Договорились, – вслух произнес Андрей.

– Славненько! – Полина хлопнула в ладоши и, поглядев на темное небо, спохватилась. – Ой, солнце село! Пора расходиться. Ночами жутковато, идемте.

Они зашагали к выходу из парка. На фонарных столбах уже зажглись электрические лампы.

Дом Полины, солидный трехэтажный особняк за чугунной оградой, действительно был недалеко. У ворот стоял красноармеец с винтовкой.

Андрей и Полина пожелали друг другу спокойной ночи и расстались под взглядом равнодушных казенных глаз.

Было уже поздно, но спать не хотелось. Полина села за стол и открыла дневник: «Восьмого мая 1924 года. Решила вернуться к моим забытым на целый месяц запискам. В последнее время ничего примечательного не случалось, кроме привычной суматохи в преддверии Первомая. Сегодня же произошла забавная встреча – познакомилась я (на улице! Позор!) с неким Андреем Рябининым, личностью открытой и прекрасной своей армейской героикой, но вместе с тем обладающей тонким умом и образованностью.