— Не доволен? — спросил Погожев кока.

— Та ни-и. Ще як гарно було.

— Вот так-то, Леха, Видишь, как в жизни получается, когда люди друг к другу с открытой душой, — скажет, Погожев. — Опять же в силе старая русская поговорка: не имей сто рублей, а имей сто друзей...

Сейчас Леха сидел раскрасневшийся от вина и разговора с соседом по столу — тучным человеком в годах, поваром ресторана. Напротив Лехи — стармех Ухов и сивоусый пожилой болгарин с вытянутым смуглым лицом и большим крючковатым носом что-то деловито обсуждали, жестикулируя руками. Ни в телосложении, ни в обличье у них не было ничего общего. Только руки, до чего же у них были схожи руки! Большие, жилистые, с въевшимися следами машинного масла, словно руки братьев-близнецов.

Погожева еще во время войны удивляло, как быстро люди находят родственные себе души. Особенно на пересыльных пунктах. Только откуда не попадали туда солдаты: из госпиталей, отпусков, комендатур и батальонов выздоравливающих. Туда же стекались вновь призванные и разбронированные военкоматами. На «пересылках» тасовали солдат словно карты и раскидывали кого куда: в маршевые роты, запасные полки, военные училища. Солдаты знали об этом. И все равно каждый из них, пусть на два-три дня, обзаводился землячком, корешом, бывшим однополчанином. И чувствовал себя сразу увереннее. Теперь уже одну шинель можно было подстелить под себя, а другой укрыться. В один котелок получить на кухне суп, а в другой кашу.

Прошло много лет, как окончилась война. Молодежь уже не знает, что такое «пересылка». А натура человеческая все та же — люди ищут общность. И, видимо, всегда будут искать ее, пока существует Земля, а на Земле — человек. И радоваться найденному и огорчаться от потерь...

Высокий пожилой рыбак с отвислыми усами, придвинувшись вплотную к Торбущенко, что-то оживленно доказывал. До Погожева донеслись лишь обрывки фраз:

— Минато лято... Тук хубаво...[9] И перечисляет, загибая пальцы: — Кефал, турук...[10]

Тасев, извинительно пожав локоть Погожеву, перебазировался в стан Зотыча. Они сидели, сдвинув седые головы, и тихо разговаривали о рыбе.

Чубатый радист Рангел, обняв за плечи Володю Климова и Николая Малыгина, вполголоса напевал:

— Тасев считает, не сегодня-завтра пойдет скумбрия, — сказал Янчев Погожеву. — У Богомила на рыбу прирожденное чутье. Промаха не даст.

— Зотыч тоже с утра обеспокоен, — подтвердил Осеев.

— Что бы мы делали без таких стариков, как Богомил и Зотыч? — сказал Погожев. — Вот уйдут на пенсию, еще наплачемся.

— Ха, Богомил и Зотыч на пенсии! Пусть живут они по двести лет, но, если откровенно, я отчетливее представляю их на смертном одре, чем на пенсии. В каждом деле есть такие люди. На них и держится наш шарик. А не на трех китах, как считали наши предки.

— Помните, в позапрошлом году какой прогноз давала наука на скумбрию? — спросил Торбущенко своей бубнящей скороговоркой. — А на деле — пшик.

— Да хватит вам о рыбе, — вмешалась в разговор Галина. — Виктор, скажи хоть пару слов, как там Валентина? Как дети?

— А-а, — Янчев махнул рукой в сторону жены. — Женщина всегда останется женщиной. Пошли, Андрей, покурим.

Они вышли из ресторана, пристроились в тени раскидистого дуба и закурили.

— Бражничаем, веселимся, а, если откровенно, на душе кошки скребут — как она сложится в этом году, наша путина, — сказал Янчев, глядя на кончик сигареты. — А главное, придет ли к нам скумбрия? — И вдруг весело хлопнул Андрея по плечу, в его черных глазах солнечный свет снова зажег золотые искорки: — А в общем-то, молодцы, что встретились! Пусть даже в обстановке, как говорили когда-то мои русские друзья-партизаны, приближенной к боевой. Наша рыба от нас не уйдет!

— Вот и пригодилась рыбацкая-то поговорочка, — сказал Погожев.

— А что я тебе говорил! — И Янчев озорно подмигнул Андрею.

Ресторанчик быстро пустел. Все высыпали на простор — на зеленую травку, под кущи густой листвы, на берег речки.

Рангел играл на губной гармошке, притопывая ногой. Вокруг него толпилась молодежь, кто-то, сильно коверкая русские слова, пел:

У Погожева на душе была легкая грусть оттого, что сейчас придется расставаться с этими удивительными людьми и с Ропотамо.

— Теперь ждем вас к себе в гости, — сказал он Николе. И вдруг, подхлестнутый идеей, начал горячо убеждать Янчева: — А что, действительно, приезжайте! На день рыбака! Выберемся в лес, в горы. Мы всегда на День рыбака выезжаем в горы. У нас тоже чудесные места есть...

Он, наверно, и дальше бы расписывал красоты своего края, если бы не голос Тасева:

— Ладос, другари! Ладос!..

Богомил Тасев стоял с торжественно-настороженным лицом пророка, вскинув указательный палец над головой.

На какое-то мгновение все вокруг замерли, прислушиваясь, точно кто-то сейчас должен явиться сюда таинственный и неземной.

В кустах — птичья возня и щебет. Доносились голоса играющей в волейбол молодежи, отдаленное гудение пролетавших по шоссе автомашин. И над всем этим — игриво разгулявшийся ветерок, одаряющий всех то терпковато-йодистым запахом моря, то пряным ароматом полевых цветов и трав, то бодрящей свежестью родниковых вод.

— Ладос!.. Ладос!..

И снова, как при встрече гостей, были пущены в ход дудки, бубны, гармоники, кастрюли и ложки. Кто-то бросился в пляс.

— Ладос! — вместе с хозяевами кричали гости.

По преданию, бытующему в народе, этот ветер приносит всем добрым людям счастье, уносит печали, сулит богатый улов рыбакам.

Что-то необычно-радостное, восторженное распирало грудь Погожеву. Его глаза блестели, с губ не сходила улыбка.

— Ладос!

О чем-то шумно и весело говорили Янчев и Торбущенко, то и дело прерывая свой разговор смехом. Хохотал Петко, тиская в объятиях Осеева. А может, Осеев Стойчева — разве можно было разобрать.

Потом Янчев снова пригласил всех к столу.

— Как у вас говорится, посошок на дорогу... Кто на посошок, подходи!.. Другари, моля Ви!.. Дядя Богомил!.. — И уже с бокалом в руке, обращаясь к гостям, пожелал: — Полные трюмы рыбы вам, товарищи!

— Того же и вам, — отозвался Осеев.

— Желая Ви всичко най-хубаво![11]

Все вместе шумно спустились к баркасам.

— Советую пробежаться за Маслен-Нос. Хотя бы до Приморско, — сказал Тасев, прощаясь с Погожевым. — Чем черт не шутит. Только особо в глубь моря не берите. Если объявится скумбрия, будет держаться берега...

— На рассвете я тоже выйду, — сказал Янчев. — До встречи в море.

— И у нас на Дне рыбака, — добавил Погожев, на прощание крепко стиснув локоть Янчеву.

Баркасы легко скользили вниз по Ропотамо, мимо уже знакомых рыбакам летних кафе, палаток туристов и рыбацких хижин по берегам.

Настроение у рыбаков было точно такое, каким оно бывает, когда возвращаешься из гостей от старых добрых друзей и точно не знаешь, да и не стараешься узнать, что тебе так всколыхнуло душу — то ли хорошо накрытый стол и радушие хозяев, то ли разговор и общность мыслей. Рыбаки были шумливы, как люди, довольные собой и свершившимся. Вспоминались детали встречи. Восхищались рыбацким опытом Тасева.