— На яком ж мы теперь месте будемо? — спросил он почему-то вполголоса.

— Сейчас узнаем, — сказал Погожев и вынул из кармана блокнот для записей.

Леха зыркнул маленькими глазками в сторону Климова и, убедившись, что тот занят аппаратурой и особо к их разговору не прислушивается, спросил:

— Рыбаки в каюте масалили, что вам за це гроши не платят. И, мол, прибыля тэж. Це вирно?

— За какое это «це»? — спросил Погожев.

— Ну, за то, шо з намы вместе сеть тягаете.

— У меня зарплата, — сказал Погожев.

— Тэж за клуб. А шо ж вы тоды за цю рыбу так болеете? Я ж бачу.

— Это же наше, колхозное дело. И какая же нам будет цена, если мы за собственное дело не будем болеть. Ты ведь тоже болеешь: придумал радиопередачу о передовиках. Хорошо придумал, — похвалил Погожев.

Леха беспокойно поерзал по комингсу, хотел что-то сказать еще, но смолчал и задумался.

В дверях появился Кацев, и в радиорубке сразу же стало темно.

— Да не заслоняй ты своими телесами, — сказал Климов.

Сзади Кацева тоже теребили, просили подвинуться, дать и другим место. Около радиорубки собралась чуть ли не вся бригада.

— Что скажет штаб путины о бригаде Торбущенко? — пощипывая усы, гадал Кацев. — А может, и ничэго.

— Как ничего? Не имеет права, — возразил Витюня. — Если о таких заметах будут замалчивать...

— Да погоди, есть ли этот замет. Может, все это хохма, — перебил кто-то из рыбаков Витюню.

Все настороженно замолкли.

Климов повернул рукоятку, включил эфир. Толпящиеся у дверей рубки рыбаки замерли. Даже забыли о своих сигаретах. И вдруг со спардека донесся возбужденно-радостный голос кэпбрига:

— Рыба, мать вашу туда, сюда и обратно! Товсь!..

В мгновенье ока около радиорубки не было ни души. Теперь уже не до рыбы Торбущенко, надо было не упустить свою. У рации остались только Володя с Погожевым. Внимание их раздваивалось: надо было следить за аппаратурой и не терпелось узнать, что же делается на палубе. Разговаривали с Гусаровым и Сербиным, а сами невольно прислушивались, что происходит у них на сейнере: отдали кляч... сделали замет... стягивают троса нижней подборы невода...

Ага, вот и Торбущенко. В микрофон они кричали попеременно, то сам кэпбриг, то инженер Селенин. Настроение у них подскочило до неузнаваемости. Так и есть, рыбу сдавали из «подсушенного» невода. Из моря прямо на рефрижератор.

— Все первым сортом! — сообщал Селенин.

— Полчаса, как отошли от приемки... Находимся в поиске! — какой-то возвышенной скороговоркой бубнил в микрофон Торбущенко.

— Поняли вас! Поздравляем с заметом!..

И вдруг вклинился голос со стороны:

— Присоединяемся к поздравлению! Поздравляем! Так держать дальше!..

Погожев не сразу узнал голос Малыгина. Нет, не самого Платона Васильевича — того бы он узнал сразу — а его сына Николая. Идея, конечно, самого Платона Васильевича. Ну что ж, придумано Малыгиным неплохо: с одной стороны, официально поздравил бригаду Торбущенко с трудовой победой, а с другой, поручив поздравление помощнику, как бы остался в стороне. Хитер старик! Но Погожева эта хитрость Малыгина больше веселила, чем беспокоила.

Сводка штаба путины на этот раз показалась Погожеву как никогда длинной. Хотя он старался не упустить главного: сообщение авиаразведки о квадратах замета на скумбрию. Не пропустил и того момента, когда упомянули о бригаде Торбущенко. Ведь это первая из всех пяти бригад, попавшая в сводку штаба путины. «Ай да Костя! Не сглазить бы!..»

— Ладно, подсчитаю потом, — сказал Погожев, поспешно пряча в карман блокнот, и, не дожидаясь Климова, выскочил из рубки на палубу.

— Ну, что там, секретарь? — крикнул с бака Витюня, и вся бригада, как по команде, не прекращая работы, обернулась в сторону Погожева.

— Полный порядок! Можете позавидовать Торбущенко! — ответил тот радостным тоном, включаясь в работу.

— Если будешь так радоваться, пересадим на сейнер к Торбущенко, — шутя пригрозил Погожеву Витюня. — Правда ведь, кэп, пересадим?

— Точно, Витюня. Зачем нам чужие болельщики, — отозвался Осеев, не спуская глаз с невода.

Когда дель была «подсушена» и начали киталить, Погожев вошел к каюту, включил свет и, вынув из кармана листок с записями, принялся за свою бухгалтерию.

— Вот это здорово, Торбущенко-то на первом месте! — не выдержав, вскрикнул Погожев и рассмеялся. — Ну, брат, теперь держись, «король»!..

На этот раз сдавали рыбу на берегу.

Несмотря на раннее утро, у причалов была такая толкотня, что рябило в глазах. По бетонке сновали автокары, словно на вытянутых руках, на металлических лапах-подъемниках пронося ящики с рыбой; рычали грузовики, подруливая под стрелы кранов, скользили ленты транспортеров. А вокруг — бочки, ящики, корзины и опять бочки. И люди — мужчины и женщины: в куртках, робах, тельняшках, с клеенчатыми передниками от подбородка до колен и без передников.

Повсюду по причалам были расклеены листовки Главчерноморрыбвода, состоящие из сплошных восклицательных знаков: «Товарищи рыбаки колхозов и государственного лова! Строго соблюдайте Правила рыболовства! Особую заботу проявляйте о сохранности молоди ценных пород рыб. Поймали молодь — осторожно выпустите ее обратно в воду. Не забывайте! Вылов молоди подрывает рыбные запасы — основу богатых уловов!» «Капитан-бригадиры! Производите добычу рыбы только разрешенными орудиями лова!» «Рыбаки-колхозники! Активнее боритесь с нарушителями Правил рыболовства!» Висели целые бумажные простыни, пожелтевшие от солнца и времени, одни — будто похватанные снизу собаками, другие еще целые, с чтивом на добрых полчаса. Если только у кого-то для этого хватало времени и терпения. Посредине «простыней» крупно, красными буквами было напечатано: «Двухмесячник», и помельче: «по усиленной охране рыбных богатств». И с ходу, тоже крупно: «Граждане!» И опять помельче: «Охрана рыбных богатств — всенародное дело!»

— Только к одному господу богу нет обращения. А зря, — с комической серьезностью вздохнул Осеев...

На причале рыбаки окружили пожилого мужчину с двумя подбородками, крючковатым носом и устало-безразличными глазами. Это был приемщик рыбы. А окружившие его — сдатчики. Среди них и Сеня Кацев.

От приемщика зависит главное — определение сортности. А от сортности, как известно, и оплата. Поэтому так и увивались вокруг него представители бригад. Приемщик был до чертиков уставшим. Это было видно даже издалека, с выборочной площадки сейнера, на которой стояли, покуривая, Осеев с Погожевым. В разгар путины специалисты рыбного дела буквально сутками не покидали причалов, выдерживая со стороны рыбаков десятки зачастую совершенно несправедливых нападок. Приемщик не такой уж бог и царь при сдаче рыбы бригадами, как это казалось некоторым. Над ним висели различные прейскуранты и инструкции. Да и контроль за качеством принимаемой рыбы тоже не дремал. И все равно, на причалах рыбзаводов и на рефрижераторах приемщики считались личностями первой величины. Кэпбриги старались водить с ними дружбу или хотя бы знакомство.

В «Дружбе» первенство по корешам среди приемщиков держал Платон Васильевич Малыгин. Хотя не будь он первым на лову, едва ли бы помогли ему дружки-приемщики быть в числе фартовых кэпбригов. Как говорится, бог-то бог, да сам не будь плох. Хотя кое-кто из рыбаков упорно приписывал Малыгину успехи в выполнении планов за счет его дружбы с приемщиками. Чуть чего, так открыто и говорили:

— Чему удивляться-то. У Платона там приемщик закадычный кореш.

Малыгин слушал о себе такое, в ответ лишь загадочно ухмылялся: мол, кто вам не велит, и вы заведите корешей...

Город еще спал, весь в розоватой утренней дымке. Было свежо. Погожев зашел в каюту, накинул на плечи капитанский старый бушлат и вернулся на палубу.