Да и странно было бы, если б природа не наделила их непредсказуемыми и бурными характерами. Ведь эти дети были зачаты во время внезапной, ошеломляющей, неожиданной первой весенней грозы. Вот они и носятся повсюду с быстротой молнии и шумят не хуже майского грома!

— Миссис Джефферсон, что делать? Отмыть уже не успеем! Тут без растворителя не обойтись.

Ее ассистент осторожно, чтобы не перепачкаться самому, вел не за руки, а за уши двух мальчишек лет десяти с головы до ног обляпанных свежей нитрокраской.

Интересно, где это их угораздило? Не иначе как похозяйничали в цехе у декораторов.

— Какой позор! — Джулия старалась держаться строго, хотя ее так и подмывало расхохотаться. — Теперь вас вся Америка такими и увидит.

— Ну и что? — Ничуть не смутившись, шмыгнул носом пятнистый Эдди.

— Подумаешь! — Разноцветный Фредди был с ним вполне солидарен.

— И не только Америка. Сегодняшний выпуск транслируется на Россию. Только подумайте, что скажут бабушка с дедушкой!

— Зато тетя Оля будет довольна, — сразу нашелся, что ответить, Эдди. — Она сама любит краситься.

— Да! — поддержал брата Фредди. — Когда ант Ольга а к нам приезжала, у нее были зеленые ногти. А волосы розовые.

— Ладно, — махнула рукой мать. — Некогда пререкаться. За работу!

Уайтстоунское семейство Джефферсонов приникло к экрану телевизора.

Дед, который в этом году отпраздновал свой столетний юбилей, но был еще в добром здравии, крякнул и потер высохшие ладони:

— Эй, посмотрите, как здорово выглядят наши малыши! Не то что все эти прилизанные чистюли из скучных детских передач. Сразу видно: ковбойская косточка! Никому спуску не дадут!

Матушка, слегка постаревшая, но все еще деятельная, согласно закивала:

— Молодец Джулия, что придумала их так разукрасить. Хорошая женушка досталась нашему Квентину.

— Аск! — хмыкнул старик. — Еще бы! Джефферсоны плохих не выбирают!

Девушек в доме не было, они повыходили замуж. Зато дюжий тридцатилетний Джон оставался пока холостяком: пока еще не встретил достойной кандидатуры в жены. А достойная — значило для него похожая на Джулию.

— Ma! — пробасил он. — Я тут вот что надумал. Намедни наша кобыла разродилась двумя жеребятами. Не подарить ли их Эдварду и Фреду?

— Какой ты умный, мальчик мой! — Матушка была в восторге.

— Среди Джефферсонов дураков отродясь не было, — проворчал старик. — А парням и правда пора готовиться к будущим родео.

В Саратове, тоже возле телевизора, спорили два школьных учителя, Елена Семеновна и Виктор Анатольевич.

— Внуки больше на меня похожи! — утверждала бабушка.

— Вылитый я в детстве! — не соглашался дедушка.

— Это так кажется! Потому что они чумазые! А когда грим снимут…

— Ха! Грим! Послушай, как по-английски шпарят! Мои гены!

— Что это за жаргон: «шпарят»! Разве ты не знаком с литературным русским языком!

В одном они сошлись: Юленька выглядит просто великолепно. Расцвела, настоящей красавицей стала! А с женщиной такое случается, если ей повезло с мужем.

— Эх! — с упреком погляделась в зеркало Елена Семеновна. — А я у тебя как выгляжу! Морщина на морщине!

— Ты у меня Елена Прекрасная! — пылко воскликнул Виктор Анатольевич. — От тебя, Ленка, до сих пор все мужики балдеют!

— Что за слова! «Мужики»! «Балдеют»! Опять этот слэнг! — по учительской привычке сделала ему замечание жена, однако зарделась от удовольствия. — Ой! Смотри, Витька, там про Пушкина что-то! А уж это, согласись, по моей части!

В телешоу «Твикс» прямой эфир чередовался с документальными съемками и игровыми сценами.

В выпуске, подготовленном специально для России, подготовили мини-спектакль о некоем литераторе по имени Александр Львович Элькан, или иначе Эль-хан, который жил в девятнадцатом веке. Известен он, впрочем, был не своими сочинениями, а тем, что как две капли воды походил на… Пушкина. А еще — славился своими розыгрышами.

И вот на экране бежит к нему навстречу дама в буклях, видимо, провинциалка.

— Ах, Александр Сергеевич! Мсье Пушкин! Я только давеча из Саратова! Весь наш свет зачитывается вашими стихами.

— Точно так-с, — отвечает шутник Элькан, — я Пушкин. Пописываю понемногу на досуге.

— Ах, я тоже написала поэму! Мечтаю прочесть ее вам. Но не имею в Петербурге общих с вами знакомых, некому меня представить. А посему представляюсь сама.

— Очень рад, — расшаркивается Элькан, предвкушая. какую свинью он подложит своему гениальному двойнику. — Завтра утром буду ждать вас у себя, с наслаждением послушаю ваше творение. Сколь велико оно?

— О! Весьма велико! Листы занимают весь мой дорожный саквояж…

Но из-за портала Казанского собора, выстроенного в студийном павильоне, наблюдает за проказами своего двойника настоящий Пушкин. Он смеется.

Разве Пушкина проведешь, он видит всех насквозь!

Из всех домов, разбросанных по разным штатам и принадлежавших теперь Юлии, ей больше всего нравился вашингтонский особняк.

Он был с эркерами и колоннами, а главное — с таким уютным каминным залом!

Хорошо было сидеть тут по вечерам вдвоем с Квентином и глядеть на огонь. Сегодня пришло письмо от сестры, и она читала его мужу вслух:

— Юльчик, держись крепче, не упади со стула! — Юля как будто слышала не собственный голос, а Ольгин. — Я выхожу замуж!

Хорошо, что сидела Джулия Джефферсон не на стуле, а с ногами на мягкой софе, а то бы и впрямь свалилась.

Квентин же заметил сухо:

— Сочувствую ее жениху.

— За что ты так не любишь Ольгу, Венечка?

Квентин промолчал. Он не мог простить того дня, когда ему едва нс выпала пиковая дама вместо загаданного туза. Но простить-то он не мог скорее не Ольгу, а себя самого. За то, что усомнился в своей Джулии.

— Бог с ней, — примирительно сказал он. — Пожалуйста, читай дальше.

И Юля продолжила чтение:

— Угадай, за кого я собираюсь? Ну, с трех раз? Спорим, не угадала! За Дениса Ивашенко, помнишь такого?

Еще бы не помнить: он был героем первой Юлиной самостоятельной телепередачи. А еще… да нет, больше ничего значительного.

— Кто такой Денис Ивашенко? — старательно скрывая ревность, поинтересовался Квентин.

— Режиссер. Ставит фильмы-оперы.

— А, да! Я видел одну картину. На музыку Моцарта, «Волшебная флейта».

— Понравилось?

— Не слишком. Многовато эксцентрики, как в цирке.

— Я знаю, — улыбнулась Юлька. — Ты почитаешь традиции.

— Традиция — корень жизни, — полусерьезно отозвался Джефферсон. — А потому взгляни на часы, родная моя.

Швейцарские часики показывали двадцать три ноль-ноль по Гринвичу и целых два часа ночи по московскому времени.

— Куда предписывает семейная традиция отправиться в этот час?

— Знаю, знаю… в спальню! Только ты, дорогой, сам не всегда соблюдаешь этот обычай.

— Как! — Мужское достоинство Джефферсона было явно уязвлено.

— А так! — рассмеялась она. — Разве не случается, что ты тащишь меня туда и в другое время суток? Сегодня, к примеру, чуть на студию не опоздала…

— Я же не виноват, что ты… Словом, что ты — это ты?

— Я — это я! — радостно подтвердила она. — А ты кто?

— А я — твой верный конь.

— Но только наполовину. Фифти-фифти.

— Но все равно я доставлю тебя по месту назначения.

И кентавр подхватил ее на руки, свою Джулию, свою единственную любовь.

А в спальне ее ждал сюрприз. Традиция не отменяет сюрпризов.

На полу, покрытом пушистым ковром, стояли вазы дрезденского фарфора, а в них — охапки черемухи. И тончайший фарфор казался грубым по сравнению с невесомыми лепестками. И нежная белая роскошь благоухала терпко, опьяняюще…

Эти цветы не были выращены на заказ в оранжерее, а самым хулиганским образом наломаны в городском сквере Владелец одной из крупнейших американских промышленных концессий, точно влюбленный подросток, тайком обдирал кусты. Л потом на своем мощном автомобиле удирал от полицейских, которые хотели его оштрафовать.