Для меня его порыв не показался равносильным тому, как, если бы китайская стена пошатнулась. Нисколько. Чувствуя щекой прохладу его кожи, улавливая носом аромат мужского геля для душа, которым Макс неизменно пользуется, и слушая чужое дыхание, я наоборот испытала волнение от такого тесного контакта. И, хотя мне хотелось поднять свои руки и обнять Скифа в ответ, даря утешение, я поостереглась это делать: он обратился ко мне за поддержкой, а я колебалась, отдавая себе отчёт, что вложу в это больше, чем могу себе позволить. Когда же я решилась, было уже поздно — Макс отстранился.

— Спасибо, — глухо произнёс, обходя меня, чтобы встать на то же место, где стояла я до его появления.

— Ты уверен, что хочешь узнать правду, несмотря ни на что? — задала вопрос ему в спину. — Не думал о том, что она может быть очень болезненной?

— Ты про то, что моя мать знала многое и подпустить к себе спокойно могла лишь того, кому безгранично доверяла? — он обернулся, но я по-прежнему не видела его лица. — Я сотни раз думал об этом, примеряя роль убийцы на всех, кого тогда знал. Но это лишь ещё одна причина, говорящая в пользу расследования: я устал каждый раз встречаясь со знакомыми из своего детства, подозревать их. Не думаю, что раскрытие личности того, кто лишил меня матери, будет более болезненным, нежели неизвестность.

— Надеюсь, что всё действительно так, как ты говоришь, — ему всё равно будет больно, кем бы не оказался преступник. — В любом случае, если понадоблюсь — просто постучи в соседнюю дверь.

Можно было просто сказать, что я всегда рядом, но разбрасываться подобными фразами не в моём стиле, пусть в наше время они и утратили ценность.

— Хорошо, — в его голосе послышалась улыбка.

— Спокойной ночи, — мне кажется, я хоть немного облегчила груз на его душе — теперь можно и уйти.

— Спокойной, — услышала в ответ и больше не стала медлить.

Максим

Я оттягивал этот момент до последнего. Я никогда не стеснялся своей матери, не было стыда из-за того, что она не такая как все. Если бы однажды она приняла решение рассказать о своих способностях всем — только поддержал бы её. Но этого не случилось, у неё отобрали возможность жить и принимать какие-то решения.

До сих пор помню тот день, когда вернулся со школы, а дома полно каких-то незнакомых людей и отец среди них наблюдает за чужими действиями. Заметив моё появление, он быстрым шагом пересекает зал и, взяв меня за рукав, ведёт в мою комнату.

— Что происходит? — я понимаю, что ничего хорошего, но ещё не представляю масштаб трагедии.

— Ты уже не маленький, поэтому сопли разводить не буду, — сухо, словно зачитывает какой-то доклад, начинает он. — Твою мать убили сегодня в этой квартире, поэтому посиди здесь, не мешай криминалистам работать.

Я никогда не смогу забыть те его слова и как он отнёсся к тому, тяжесть чего нам следовало разделить между собой, как семье, пусть нас сложно было таковой назвать даже, когда мама ещё была с нами.

Не поверить в сказанное или принять это за розыгрыш было невозможно — я сразу осознал, что единственный человек, который меня безгранично любил, оставил этот мир.

— Я хочу её увидеть, — не показал полноту своей боли, всё равно это будет воспринято как слабость.

— Её тело уже забрали, не лезь в это, дай работать профессионалам, — жёстко отказал мне.

— Я имею право её увидеть!

— Твоя мать умерла, осталось только тело, которое уже ничего не значит. Возьми себя в руки, — повысил голос. — Я не собираюсь ещё и с тобой возиться.

— Да пошёл ты! — задев его плечом, вылетел из квартиры.

Той ночью я долго бродил по тёмным улицам, больным взглядом встречаясь с прохожими. Во мне клокотала безграничная злость на всех, каждый казался тем, кто мог совершить это убийство. Но больше всех я злился на отца, ненавидел его за то, какой он есть, за то, что при всей своей власти, которую он собрал в своих руках только благодаря маме, он даже не попытался сделать её жизнь лучше или хотя бы защитить. Ненавижу.

Когда утром я решил вернуться, меня даже не пустили в квартиру! Папаша поставил двух человек у входа, которые быстро меня развернули, загрузили в машину и привезли в совершенно другой район. Довели до какой-то двери, открыли и сказали, что теперь я живу здесь.

Откуда взялась эта жилплощадь, когда успели её обставить и перевезти мои вещи? Они единственное, что было здесь из знакомого, остальное — мебель, посуда, электроприборы — всё было чужим. У меня появились вопросы, но некому их задать. Тогда, стоя посреди чьей-то комнаты, я дал самому себе обещание, что, как только закончу школу, отец со спокойной душой может снять со своей шеи ярмо с моим именем — я больше не хочу иметь с ним ничего общего. Та, что была моей семьёй, ушла за грань.

Я ещё не знал, что будет в будущем — расследование, которое зайдёт в тупик и бесполезные поиски виновного. И после у меня появилась новая цель: раскрыть это дело самому. И так вышло, что я всё же пошёл по стопам отца, продолжив династию, вот только от родства с этим человеком всегда отнекивался, самостоятельно добиваясь того, что желал получить.

Первый раз получив доступ к её делу, я долго не решался открыть его. Конечно, слухи о том, что с ней сделали, доходили до меня, хотя напрямую рассказывать мне не хотели. Руки тряслись, когда развязывал тесёмки, переворачивал страницы, складывал буквы в слова, представляя само преступление. Дойдя до фотографий, я, словно медик-новичок, побежал искать ведро. Меня долго выворачивало, до слёз, которые лились из глаз. В следующий раз я открыл папку спустя три недели, постоянно занимаясь аутотренингом, выжигая в себе чувства к той, чья смерть была расписана на нескольких страницах. Стало легче, но не на много. Более того, с годами мне так и не удалось полностью подавить в себе боль.

Поэтому я и вышел ночью из комнаты — не мог теперь уснуть, наш разговор снова всколыхнул во мне забытые воспоминания. Хотя Веру я не ожидал увидеть. Она стояла там возле окна, такая хрупкая, моя единственная надежда. Я никому раньше не рассказывал, чью смерть просил расследовать. Мама не приходила на призыв, её прошлое не открывалось, поэтому, узнав о способностях этой молоденькой девчонки, я сделал всё, чтобы её заполучить. Столько дел, чтобы убедиться, что она уникальна, что, если она не поможет, то уже никто. И вдруг этот подарок, который привёл нас в Москву… Только одно омрачало всю картину.

Она перестала быть лишь средством выполнения данного себе обещания. Сначала была невинным цветочком, который имеет нужные мне способности, потом стала человеком, умеющим сострадать, помогать, радоваться и грустить. А потом и женщиной. Не красоткой, которую хочется отыметь, а той, которую хочется беречь, поддерживать, обнимать, любить… Не нужно мне этого было, не искал я такого, но получил. А теперь приходилось постепенно подводить к таким же мыслям эту девушку, которая может с виду и готова всех принять в своё сердце, но дальше конкретного барьера не пускает. Но ничего, терпению за эти годы я научился, как и умению идти к тому, чего хочу, не сворачивая.

И этой ночью я позволил себе больше чем обычно: она понимающая, всё спишет на мои чувства по поводу смерти матери, как есть на самом деле, но не поймёт, что не зря именно в её тепле я сейчас нуждаюсь. Что только она услышала от меня правду об этом деле. Что теперь никуда от меня не денется, несмотря на итоги расследования.

В нерешительности застыв перед закрытой дверью, я напомнила себе, что ночью ничего не случилось, всего лишь объятия с его стороны, никакого подтекста. Но, почему-то, продолжала испытывать волнение. Хотя, зачем врать самой себе, ведь мои мысли недоступны Максу — он мне нравится. Пора уже признать это и смириться с тем, что отрицание не меняет ситуацию. Вчерашнее прикосновение… С его стороны это была всего лишь потребность в поддержке, а я против воли фантазирую о том, как это могло бы быть при иных обстоятельствах.