Бранимир и Звонимир были демонически ловко подобранной парой для совершения всякого рода безобразий. Авторитетных работников просвещения больше всего ужасало, что все их выходки были гармонично продуманы и осуществлены так, будто это результат одного, но коллективного ума. Зло в их случае обладало сверхъестественной силой, и для того, чтобы договориться, им не нужны были ни слова, ни жесты, ни даже взгляды. Независимо от того, велся ли разговор с ними обоими или в двух разных кабинетах по отдельности, их вранье всегда совпадало до мельчайших, невероятнейших деталей.

Такое иногда встречается среди близнецов: они жили как бы одной жизнью в двух телах. Радость и печаль поднимались и опускались в них равномерно, как вода в сообщающихся сосудах. Стоило одному подумать, что он проголодался, как второй уже открывал холодильник. Детские болезни они переносили вместе, в одно и то же время со слипающимися глазами валились на кровати и утром вместе бодро вставали. Если кому-то из них нужно было измерить температуру, было достаточно поставить градусник кому-то одному. В тринадцать лет они даже одновременно сломали левые предплечья, каждый свое. Рентгенолог в поликлинике наорал на ассистента, заставил повторить снимок, после чего сам сделал третий. Результат был феноменальным — один к одному. Рентгеновские снимки переломов совпадали до миллиметра.

Обращенные друг к другу, Бране и Звоне были какими-то самодостаточными, они не нуждались в посторонних. Никто и никогда не смог по-настоящему перейти границу их биологического союза, никакие отношения с другими человеческими существами не могли быть соизмеримы с той близостью, которую оба они чувствовали по отношению друг к другу. И даже в самых страшных ссорах и драках, а ссорились и дрались они очень часто, между ними сохранялась глубокая взаимная преданность, которая не нуждалась в остальном мире.

В семь тридцать оба открыли глаза и оба несколько мгновений с недоверием разглядывали салон автомобиля: он был залит неправдоподобно желтым, медовым светом, как на картинах, изображающих святых, — пока до них не дошло, что лобовое стекло полностью засыпано нежными лепестками желтой акации. Братья взъерошили примятые после сна волосы и еще раз поднялись на третий этаж. Ни дяди, ни тети по-прежнему не было. Тогда они снова пешком и без ясной цели направились в центр. Откуда-то издалека церковные колокола звали на воскресную мессу.

Бранимир и Звонимир решили, что теперь лучше ориентируются в городе, однако уже через двадцать минут окончательно перестали понимать, где находятся. Правда, от одного из прохожих они узнали, что их представление о том, где север, ошибочно на целых сто восемьдесят градусов. И направились в другую сторону. Им показалось, что теперь они снова ориентируются в пространстве. Все опять выглядело знакомым, и достаточно было пройти вперед до перекрестка, чтобы оказаться на улице, по которой они вчера уже проходили. Между тем братья оказались перед очередным незнакомым городским пейзажем, рядом с высоким стеклянным офисным зданием, вид которого ни о чем им не говорил.

Они стояли, растерянно озираясь, когда возле них на каменный тротуар с криком шмякнулась девушка в красной каске, запутавшаяся в веревках и ремнях, вокруг нее со звоном рассыпались какие-то металлические скобы и стяжки, а из пластмассовой канистры выплеснулась мыльная вода.

— Сука-а-а-а! — простонала девушка, схватившись за левую ногу. — Да чтоб ты сдохла, боже мой, боже! Тварь мерзкая, посмотри, что ты наделала! — в бешенстве прошипела она, от боли катаясь по тротуару. — Все зенки тебе выцарапаю, гадина! — яростно, с глазами, полными слез, выкрикнула она под конец.

— Прости! Прости меня, любовь моя! — крикнул кто-то с неба, и изумленные Бранимир со Звонимиром увидели еще одну девушку, в синей каске, которая при помощи веревки с ловкостью паука спускалась по стеклянной стене. — Прости, я не хотела! — сказала она с сочувствием уже на земле, высвобождаясь из пестрого синтетического каната, соединенного сцепкой с опоясывающими ее ремнями, и подбегая к жертве несчастного случая.

— Нет! Ты хотела! — яростно выкрикнула та, что была в красной каске. — Хотела, гадина! Мерзкая сука!

— Хорошо, да, я хотела, но теперь мне жаль! — согласилась синяя каска, опускаясь на колени.

— Потаскуха! — с ненавистью прошептала красная каска.

— Прости! — умоляюще произнесла синяя еще раз.

— Ладно, неважно, — проговорила красная неожиданно примирительным тоном, но, увидев Бранимира и Звонимира, снова разгорячилась: — А вы что пялитесь, дебилы?

Бране и Звоне испуганно отступили на два шага назад.

Та, что была в синей каске, схватила под мышки вторую, в красной, и попыталась привести ее в вертикальное положение, но стоило пострадавшей поставить ногу на тротуар, как она взвыла от боли и опустилась на пятую точку.

— Ну что, обезьяны, вы нам наконец-то поможете или как? — обратилась синяя к замершим как памятник Поскокам, на что оба послушно приблизились к ней. — Берите ее за ноги, понесем в машину. Мы тут рядом, за углом, припарковались.

— Нет, нет, погоди, — сказал Бранимир, опускаясь на колени, — попробуем по-другому.

— Парень, не валяй дурака! — вытаращив глаза, предупредила девушка, увидев, что Бране внимательно рассматривает ее щиколотку. — Не прикасайся ко мне!

— Не бойся, все в порядке, — сказал Бранимир успокаивающим тоном и повернулся к брату: — Возьми ее за колено. И держи покрепче. Как следует зафиксируй.

Звоне ухватился за колено раненой и что было сил прижал его к земле, а Бране снял с нее кроссовку и носок.

— Не трогай меня! Ничего со мной не делай, болван! — панически пробормотала девушка, но Бранимир Поскок ее больше не слушал. Прикусив кончик языка и глядя куда-то в пустоту, он некоторое время задумчиво ощупывал щиколотку, девушка скривилась и протяжно застонала. И тут вдруг очень быстро и почти незаметно Бране повернул ступню и пальцы в одном направлении, а пятку в другом, и вывихнутый сустав щелкнул ясно и четко, как ключ в замке. Девица в красном шлеме растерянно раскрыла глаза.

— Твою же ж мать! — восторженно выпалила она. — Как это тебе удалось?

— Ха, да у меня сколько раз так бывало, там, среди камней… — скромно сказал Бранимир.

— Волшебник, — весело заявила девушка подруге. — Почти прошло… — продолжила она удивленно, подняв ступню, как будто впервые ее видит. Потом встала, осторожно ступила левой ногой и почти без помощи своей подруги, прихрамывая, добрела до стены дома в нескольких метрах от места падения. Сняла каску и встряхнула короткими, до плеч, каштановыми волосами. — Не могу поверить, — сказала она Бранимиру.

Тот робко улыбнулся.

— Я Мирта, — продолжила она, протягивая ему руку.

— Бранимир, — представился он.

— Звонимир, — подошел Звоне к другой девушке.

— Мирна, — ответила она.

— Бранимир, — сказал Бранимир теперь уже Мирне.

— Мирна.

— Мирта, — сказала раненая Звонимиру.

— Звонимир, — сказал Звоне раненой, и все заулыбались тому, что с именами получилось так смешно.

Потом Мирна сняла синюю каску, под которой оказались рыжие кудри, а Мирта, прищурившись, посмотрела на высоченное здание из коричневатого стекла, которое на утреннем солнце отливало медью.

— Надо же, я еще дешево отделалась, — довольным голосом заявила она, а потом, ткнув пальцем в сторону Мирны, объяснила Бране и Звоне: — Она хотела меня убить.

— Кто?

— Она, кто еще!

Мирна скромно пожала плечами. Словно хотела сказать: «Ну, бывает».

— Она решила, что мы с ее парнем замутили, и охренела, — продолжала Мирта. — Надрезала мою веревку, чтобы порвалась, когда я на ней повисну. Мать твою! — обратилась она к своей подруге. — Когда ты поняла, что мы с твоим Йошко спутались?

— Мирта, дорогая, да ты же знаешь, у тебя всегда все на лице написано.

— Да, это правда, — согласилась Мирта и снова обратилась к братьям: — Но вы должны знать, она тоже не святая. О, вовсе нет, братишки. Они с моим бывшим парнем еще как лапались. Я имею в виду, когда мы с ним еще были вместе.