Домагой от испуга раскрыл рот. Взволнованный возвращением брата, он только сейчас понял, что с Крешимиром приехала какая-то женщина в подвенечном платье, с букетом желтых роз в руке.

— Ловорка, очень приятно, — произнесла она, с достоинством подавая ему руку, а Домагой оцепенел от страха.

— Поздоровайся с женщиной, дурень, — рассердился Крешо, которому стало очень неловко из-за того, какой невоспитанный у него брат.

— Неважно, просто это пока странно и ему, и мне, — сказала Ловорка, примирительно улыбаясь, а Домагой осмелел и пожал ей руку.

— Ловорка, — начал Крешимир, немного подумав, — я должен вернуться вниз, в город. Из-за Бране и Звоне — кто его знает, что там с ними может случиться.

— Да ты ненормальный! — сердито сказала она.

— Любимая, это же мои братья. Они отправились мне помочь, а теперь я должен…

— Крешимир! — перебила его жена. — Если ты сейчас уедешь, уеду и я. И матерью клянусь, ты меня больше не найдешь. Однажды ты уже вот так уехал на неделю, и потом о тебе пятнадцать лет не было ни слуху ни духу. Второй раз со мной такого не случится. Уедешь — нам с тобой вместе больше не быть.

— Но мне и нужно-то день-два.

— Нет, ни на секунду! — спокойно и решительно сказала Ловорка.

— Братишка, не уезжай никуда, — умоляюще подал голос Домагой. — Не бойся, они и без тебя, сами вернутся. Останься дома, прошу тебя. Не бросай меня с папой один на один.

Крешимир глянул на жену, потом на брата и тяжело вздохнул.

— Ладно, пойдем, покажу тебе дом, — сказал он Ловорке.

Двое пленников наблюдали за этой картиной, прильнув к металлической решетке на окошке подвала, а когда Ловорка, Крешо и Домагой вошли в дом, старший инкассатор Ненад Невестич, тот, с плотно забинтованной головой в районе уха, которого несколько часов назад, привязанного к колесу, неосторожно ранил ножом Звонимир, принялся нервно ходить от одной стены к другой.

— Вот всякий раз, когда я слышу, что подъезжает машина, думаю, что это приехали нас спасать. Почему никого нет? Почему никто не спасает нас из этого ада?

— Я сирота, вырос в детском доме. Меня никто не станет искать, — ответил Ратко грустно.

— Ну, зато я единственный ребенок. Меня мать с отцом ищут, — сказал Ненад. — Наверняка с ума сходят, не знают, куда я подевался.

То же время в сотне километров от них. Субботний вечер в квартире Невестичей. Папа сел за накрытый стол, мама принесла ужин — вареную стручковую фасоль. Половником разложила еду по двум тарелкам, потом они перекрестились и взялись за вилки. Вдруг папа застыл на полпути с вилкой в руке.

— Хм, знаешь что, — сказал он. — Может, ты подумаешь, что я рехнулся, но в последний месяц я чувствую что-то странное.

— Бог с тобой! — удивилась мама. — Что тебе странно?

— Не могу понять, но как-то так, как будто что-то стало по-другому, — сказал папа, растерянно оглядываясь. Посмотрел на часы с кукушкой и пестрый ковер на стене, посмотрел на буфет, холодильник и мойку, посмотрел на третью, пустую тарелку на столе, посмотрел на герань и аспарагус на окне в кухне, но ничего не пришло ему в голову. — Может, ты другие занавески повесила? — спросил он.

— Нет.

— Ну не знаю, должно быть, мне показалось, — решил папа.

— Ешь, фасоль остынет, — заметила мама.

Крешимир показал супруге гору немытой посуды на кухне, грязные оконные стекла, пыльные занавески, ванную комнату с волосами на дне пожелтевшей ванны и с зеленой плесенью на стенах, потрескавшийся унитаз, из которого воняло мочой, обувь, разбросанную в коридорах и на лестнице, и груды одежды, натолканной в шкафы. Повсюду, куда бы они ни шагнули, их подошвы прилеплялись и с тихим потрескиванием отклеивались от чем-нибудь заляпанного пола. Ловорка обошла эту запущенную мужскую берлогу, испуганно стиснув руку Крешо. Она ничего не говорила, но он чувствовал ее изумление, и ему было стыдно. Наконец они дошли и до его комнаты с кроватью, на которой, сбившись, лежало то же постельное белье, что было там месяц назад, когда он уехал.

— Я знаю, это совсем не то, что ты ожидала… — Крешо начал тихо и очень неловко извиняться. А потом замолчал. Не знал, что еще сказать.

Но Ловорка просто улыбнулась и успокоила его:

— Все будет хорошо. Только постели чистое белье.

Где-то на дне комода Крешимир откопал, должно быть, последний комплект белья и принялся застилать кровать, а Ловорка задернула занавески и закрыла дверь на замок. Крешимир закончил с бельем, повернулся и посреди комнаты увидел жену — полностью раздетую. Такая картина его почти испугала. Ловорка немного дрожала и улыбалась как-то грустно и одновременно страстно. Соски ее болезненно горели, и она прикрыла их ладонями.

— Любимый, — прошептала Ловорка, — если бы ты знал сколько… если бы знал… Я думала, что вся моя жизнь пройдет и я не доживу до этого.

Она заплакала, Крешо подскочил к ней и обнял. Не прерывая поцелуя, Ловорка принялась вытаскивать из-под его ремня рубашку и расстегивать брюки.

Застрекотали кузнечики, и где-то далеко в горах заухал одинокий филин. Охотничьи собаки Йозо дремали в своих будках, несколько кур уселось в пыли под шелковицей, спрятав головы под крыло. Домагой принес сидевшему перед телевизором отцу его пивную кружку, наполненную гемиштом — треть вина и две трети минеральной воды. Оба пленника, которых вывели из подвала только затем, чтобы дать им ужин, жались в углу кухни. Царила тишина, Йозо требовал полной тишины, когда смотрел мексиканский сериал «Опьяненные любовью».

Однако этим вечером он никак не мог сосредоточиться на событиях, происходивших на экране, из-за шума над головой в комнате этажом выше. Домагой и два инкассатора испуганно смотрели, как морщится старик, и вздрагивали всякий раз, как наверху что-то падало, или начинали дрожать стены, или раздавались дикие крики: «О-о-о, зверюга! О-о-о, что ты со мной делаешь, зверюга!»

Младший сын в ужасе ломал руки, вынужденный слушать необузданную любовную игру брата и его жены, их исступленное рычание, самозабвенное мычание, веселое ржание, восторженное фырканье, ласковое кудахтанье, обворожительное блеяние, нежное мяуканье, мучительные завывания, угрожающее собачье ворчание, игривое тявканье. Когда из комнаты Крешимира напоследок донеслось умильное щебетание, Йозо раздраженно выключил телевизор, встал и серьезным тоном обратился к присутствующим представителям молодого поколения.

— Будьте осторожны, дети! — сказал он, назидательно поднимая указательный палец. — Наша земная жизнь полна искушений, и всякое зло только и ждет, чтобы проникнуть в крещеную душу, но нет большей беды, чем когда оно наносит человеку, особенно молодому, удар низом по верху. Когда молодой человек отступает перед грехом плоти, он забывает, откуда вышел и куда направился. Женщина хватает его, давит, изнуряет, выжимает, изматывает. Парень, до вчерашнего дня здоровый как спелое яблоко, превращается в ничто. Мычит, как теленок, в женскую, простите, задницу, и нигде его больше нет: он не сидит в кофейне, не играет в шары или в карты, не ходит на охоту, ни напиться ему, ни подраться «на кулачки». Все красивое и хорошее, что наш добрый Бог уготовал нам, мужчинам, перестает для него существовать. Исчезает полностью, и тогда он попадает в лапы дьяволу. Только одно это я и хотел вам сказать, дети мои. Йозо сейчас пойдет приляжет, а вы уж как хотите.

учит тому, каковы преимущества умеющих читать, но говорит и о том, что не следует верить всему, что прочитаешь, а дальше одна женщина падает с большой высоты и заключается пари на пиццу

— А что мы найдем, если отодвинем пару рядов?

— Приятель, не веришь — посмотри. На твоем месте я бы и не начинал без вилочного автопогрузчика, но ты, небось, лучше знаешь свою работу.