Именно в тот момент, когда Горан Капулица и Желько Кларич старались перехитрить друг друга, ближе к вечеру, на шоссе неподалеку от Солина, мимо фуры с испанскими овощами и дальше, навстречу бесконечной очереди автомобилей, вызванной полицейским оцеплением, в сторону города промчался черный незарегистрированный «форд-эскорт» с Бранимиром и Звонимиром, участниками миссии по спасению старшего брата. Им потребовалось больше времени, чем четыре недели назад Крешимиру, чтобы отыскать нужную улицу, потому что оба они были в Сплите от силы раза два-три, да и то много лет назад. Уже начало темнеть, когда они нашли в Сучидаре шестиэтажный дом и припарковались под цветущими акациями.

— Похоже, их нет дома, — сделал вывод Звоне, безрезультатно протрезвонив в дверь Иве и Росы не менее десяти минут.

Братья вышли из подъезда и уселись ждать на полуразвалившейся скамейке напротив входа. Примерно через час попытались еще раз — на тот случай, если дядя и тетя были у кого-то из соседей, но когда оказалось, что дома по-прежнему никого нет, двинулись в сторону центра города, запоминая по дороге перекрестки, дома и надписи, чтобы не заблудиться на обратном пути.

По мере того как они приближались к центру, им все чаще попадались компании молодежи, шумной и вызывающе одетой, с блестящими от геля волосами, направляющиеся на вечернюю прогулку. Бранимир даже отважился обратиться к какой-то девице, которая шла одна, с самоуверенно поднятой головой, постукивая высокими каблуками.

— Сумочка у тебя шикарная! — бросил он ей развязно, но она на него и не посмотрела, что его немного смутило.

Минуту спустя пошатнувшееся достоинство Бранимира немного восстановилось, когда две девушки на роликах промчались мимо и одна из них по пути сунула ему в руку какую-то зеленую бумажку.

— Эгей, спасибо! Я тебе позвоню! — едва успел он крикнуть, а она уже исчезла в толпе у него за спиной, ловко маневрируя на роликах. — Девчонка дала мне свой номер, — гордо сказал Бранимир брату.

— Покажи, — попросил Звонимир.

— Э нет, она же не тебе дала.

— Да ты чего, мать твою, я не собираюсь ей звонить, просто посмотреть хочу.

Бране нехотя протянул ему зеленую бумажку, а Звоне только глянул на нее и тут же вернул.

— Ты получил купон на покупку керамической плитки и сантехники.

— Да ладно!

— Они обещают пятипроцентную скидку, если ты придешь с этой бумажкой.

— Да пошли они на хер! — выругался Бранимир, комкая листовку и бросая ее на землю.

Братья остановились возле какого-то кафе с верандой, где был телевизор, и посмотрели вечерний выпуск новостей, надеясь хоть что-нибудь узнать о похищении из кафедрального собора, но единственная новость, которая просочилась после категорического решения полиции в интересах следствия резко ограничить информирование общественности, была о том, что с неким Миле С., отставным военным сорока одного года, которого подозревают в причастности к террористическому акту, провели информационную беседу. Проходя через Пьяцу, близнецы встретили Слободана Просперова Новака и вежливо с ним поздоровались.

— Добрый вечер, — сказали они.

— Добрый вечер, — сказал Слободан Просперов Новак, слегка кивнув.

Потом в тесной задымленной мясной забегаловке Бранимир и Звонимир купили чевапы и уселись ужинать на скамейке под густыми кронами в парке с фонтанами. Какая-то молодая женщина в облегающих брючках тихо обошла их скамейку, а потом обратилась с довольно необычным предложением:

— Парни, как вы насчет кого-нибудь потрахать?

— Нет-нет! — испуганно шарахнувшись, моментально ответил Бране.

Девушка тут же удалилась, никак не показав, что разочарована.

— Видал, какие в Сплите девчонки откровенные, — заметил Бранимир, немного оправившись от шока.

— Это шлюха, — кратко объяснил ему Звоне, жуя чевап.

— Врешь!

— Точно тебе говорю.

— Откуда ты знаешь? — разгорячился Бранимир.

— Много читаю, мать твою!

На ступеньках Перистиля братья выпили четыре банки пива, не сводя глаз с кафедрального собора — Звонимир утверждал, что злодеи всегда возвращаются на место преступления. Только часам к одиннадцати они прекратили наблюдение и удалились.

— Вот видишь, не стоит верить всему, что читаешь, — удовлетворенно заметил Бранимир.

Дяди Иве и тети Росы не было дома и в полночь, так что братья вернулись в свою машину, опустили спинки сидений и заснули.

Средние сыновья Зоры и Йозо Поскока вне конкуренции были двумя самыми плохими учениками за всю историю районной восьмилетней школы в Смилеве. Еще маленькими мальчиками, во втором классе, они били восьмиклассников из тех, кто послабей. В третьем классе угнали «опель-кадет» учителя физкультуры и, поскольку водить не умели, утопили его в озере. В четвертом их заподозрили в том, что как-то в ночь с пятницы на субботу они пробрались в школу, открыли все водопроводные краны во всех туалетах и устроили настоящий потоп, который к утру понедельника уничтожил паркет во всех классных комнатах первого этажа. В пятом, для большей убедительности ежегодно проводимой кампании «Нас ничто не застанет врасплох!», они подожгли кабинет домоводства, а примерно месяцем позже, сидя в засаде, подстерегли «Эстафету молодежи», вырвали из рук оторопевших пионеров факел и остаток дня беззаботно с ним развлекались, в то время как в центре городка, куда следовали пионеры, несколько сотен рабочих и других граждан вместе с председателем местной общины, коллективом духовых инструментов, любительским хором, фольклорным ансамблем и группой мастеров художественного слова ждали и ждали прибытия факела. Когда его наконец доставили, оказалось, что пропало обращение к товарищу Тито, а сам факел был весь в грязи и царапинах, очень похожих на следы собачьих зубов. Педсовет в те дни в первый раз рассмотрел вопрос об исключении близнецов из школы.

И это, безусловно, произошло бы спустя год, когда взорвались четыре тонны мазута, к счастью всего лишь легко ранив учительницу музыки и трех участниц ритмической группы «Ласточки», однако ученик, который дал свидетельские показания, что видел Бранимира и Звонимира, болтавшихся рядом с котлом центрального отопления школы, неожиданно и непонятно почему от своих показаний отказался. Так же без доказательств, хотя и с серьезными признаками их вины, в 1988/89 году прошло следствие, после того как со школьной крыши загадочно исчезли медные водосточные трубы. Следующая неприятность поджидала близнецов уже в восьмом классе, когда в пункте приема вторсырья они были схвачены при попытке нажиться на бронзовом бюсте народного героя, чье имя носила школа, но это произошло уже в те времена, когда народные герои никого не интересовали.

Директор школы и сейчас скажет, что никогда за весь свой трудовой стаж не видел такого хладнокровия и отсутствия малейших признаков раскаяния, с которыми столкнулся, когда впервые беседовал с близнецами по поводу того потопленного «опеля-кадета». Поскоки не плакали и не молили о прощении, как делали бы другие мальчишки их возраста. Мокрые и все в грязи, девятилетние хулиганы со спокойным выражением отвращения на лицах, скрестив на груди руки, слушали проповедь взбешенного директора, а тот целый час безуспешно пытался докопаться до их слабого морального кодекса. Внутренний голос говорил ему, что применяемый им проверенный педагогический метод, состоявший из точно отмеренной смеси отцовских убеждений и чудовищных угроз, даже привел к определенному успеху. Однако директор остался в полной растерянности, когда спросил под конец у правонарушителей, что они могут сказать в ответ, а Бранимир протянул руку к пачке сигарет «Опатия», лежавшей на столе, и невинно спросил: «Можно взять одну сигаретку?»

Школьный психолог, в прошлом алкоголик, снова оказался в алкогольном аду из-за этой парочки через шесть лет одиннадцать месяцев и двадцать три дня полной трезвости. Учитель истории, это чудовище, вызывавшее дрожь ужаса у многих поколений смилевских школьников и поклявшееся перед фотографией Сталина, которую хранил на чердаке своего дома, что сделает из своих воспитанников настоящих людей, однажды прямо посреди урока закрыл лицо ладонями и, сломленный, разрыдался. Хуже всего пришлось, видимо, социальному работнику, которого школа направила встретиться и поговорить с родителями малолетних деликвентов. Этого беднягу нашли после продолжительных поисков через шесть дней после его экскурсии в Змеиное ущелье. С растрепанными волосами, грязный, без одежды, он невнятно орал что-то насчет саранчи, жаб и первородных сынов все время, пока милиционеры гонялись за ним, голозадым, по скалистым окрестностям. Позже он принес церковные обеты и стал монахом бенедиктинского ордена.