— Не поверишь, очень вкусно, если попробовать.

— Ну ладно, хорошо, как скажешь, — согласился Бране, хотя было видно, что он вовсе не поверил старшему брату. — Давай сюда, я отнесу, чего тебе ноги топтать.

— Да не стоит, мне не трудно.

— Ладно, ладно, давай, я как раз иду в ту сторону, — настаивал Бранимир, ухватившись за край миски. — Посмотрю, что скажут псы насчет этой вашей херни. Сто процентов, что даже и не посмотрят, когда им это предложу.

— Только не забудь нам миску вернуть, — согласился Крешо.

Бранимир сделал вид, что направляется к собакам, а сам, едва убедившись, что Крешимир зашел к себе в дом, побежал в другую сторону, за гараж, где, скрючившись в пыльном углу тракторного прицепа, его ждал Звонимир.

— Что сегодня? — спросил Звоне.

— Утка с дикими апельсинами, — похотливо шепнул Бране.

— О-о-о! — сладострастно вздохнул Звоне.

Присев над миской на корточки, они жадно хватали остатки мяса и обгладывали кости. Звоне вцепился в кусок спинки и крылышко, а Бранимиру досталось немного грудки, шея и немного мяса на ножке.

— Одни кости нам оставили, — с горечью произнес Звоне, обсасывая копчик.

— А где картошка? — разочарованно заметил Бране. — Мать их так, всю картошку съели.

— Но вообще-то неплохо, — пробурчал Звоне. — Разве что лаврового листа маловато.

— Розмарина, — поправил его Бране.

— Думаешь?

— Розмарин бы отлично дополнил вкус. И, возможно, не помешала бы щепотка шафрана.

— Не-е-ет… Шафран бы все испортил.

— Вот бы сейчас глотнуть бочкового вина, — сказал один из едоков отбросов.

— Не знаю, — задумчиво заметил другой. — Я бы скорее взял гран-крю.

— Да чтоб ваши кости уволок дьявол, вам бы только пожрать на халяву! — с гневом и отвращением рявкнул старый Йозо, неожиданно появившийся из-за угла с черенком от лопаты в руке, а Бране и Звоне, испуганные, посрамленные, с жиром на подбородках, старались прикрыться руками, чтобы не получить по кумполу. — Скотина, от роду не жравшая! — в бешенстве продолжал колотить их папа. — Вы настоящие скоты, коль жрете отбросы! Паразиты продажные! Сволочи! Вылизываете чужие тарелки!

— Не надо, папа! Не надо, папа, мы так больше не будем никогда в жизни! — дуэтом вопили провинившиеся.

— Сукины дети! Да чтоб вас разорвало, чтоб вы сдохли, дай боже. Вот смотрю я на вас каждый день, как вы тут, спрятавшись, как крысы, глодаете кости, и думаю, неужто это мои дети? Неужто это мои сыновья? Неужели я их так воспитал? Где ваша честь, где достоинство, говнюки поганые! Неужели эта корова вас так околдовала, что вы за ней объедки подбираете?! Позор! Стыд и срам!

И кто знает, чем бы все кончилось, если бы в этот жаркий июльский полдень, словно Бог, сошедший с синих небес, не прогремел голос:

— Поскоки!.. Поскоки, вы меня слышите?

Крешо с Ловоркой выбежали из дома, а Йозо, возившийся возле гаража, оторопело поднял голову и моментально, без раздумий, как настоящий военачальник, приказал:

— Тревога! Быстро! За оружием!

Звонимир и Бранимир с трудом, но без колебаний поднялись и побежали в дом, туда, где под лестницей был склад оружия.

— Поскоки!.. Поскоки, где вы? — снова зазвучал тот же голос, а Крешо, как козырьком прикрыв ладонью глаза от солнца, увидел высоко над селом крохотную человеческую фигуру, которая выпрямилась на скале, держа над головой что-то очень большое и пестрое. Крешо указал на эту фигуру отцу, а тот тут же крикнул Бране и Звоне, которые уже бежали к нему с автоматами и ракетной установкой:

— Бросьте все это! Снайперку! Тащите снайперку!

— Поскоки, твари! — продолжал тот, наверху, когда Крешо направился домой за биноклем.

— Пленный! — сообщил Йозо, всматриваясь через оптический прицел полуавтоматической снайперской винтовки. — Кто сегодня стерег пленных?

Бранимир с виноватым выражением лица оглянулся по сторонам и нашел во дворе только младшего и худого, Ратко.

— Ух! Мать твою! — гневно бросил Йозо в сторону Бране. — Пока вы тут жрете…

— Что это там у него в руках? — спросил сам себя Крешо, всматриваясь через бинокль, а потом понял: — Змей! Он сделал змея!

— Да чтоб у меня глаза лопнули, если сейчас не собью и его, и змея! — Старик решительно загнал пулю в ствол.

— Погоди, не мешай ему, — сказал Крешо и наклонил пониже ствол его винтовки, — давай посмотрим, что будет.

С высоты метров в тридцать над Змеиным ущельем Ненад Невестич гордо смотрел на своих мучителей, оставшихся далеко внизу, а ветер раздувал полотно его треугольного летательного аппарата, сделанного из двух простыней — желтой со светло-голубыми цветочками и розовой в белый горошек, натянутых на конструкцию из прямых прочных прутьев.

— Поскоки, твари! — презрительно крикнул им Ненад. — Пришло время расплаты за все зло, которое вы мне причинили! Думали, что будете до смерти держать меня здесь, но я же умный сукин сын! Умнее всех вас, вместе взятых, деревенщины вы невоспитанные! Не ожидали такого? Признайтесь, болваны! Не ожидали, что я смогу удрать от вас таким способом! Э-э, видите, в этом и состоит разница между образованным городским метросексуалом, который в японском ресторане ест палочками, и вами, грязными имбецилами, горными овцеебами! До свидания, парни! Но я вернусь! Ждите меня через несколько дней, приеду с полицией! Так же, как вы взяли меня в плен, я сделаю все, чтобы всех вас впятером упекли в тюрьму на веки вечные! Долой угнетателей, да здравствует свобода! — закончил сотрудник «Электродистрибуции» и вместе со змеем оттолкнулся от края скалы.

— Вот дурак, — прошептал Крешимир.

Все, раскрыв рты, ошарашенно смотрели на Ненада и в какой-то момент даже пожелали ему успеха. Импровизированный летательный аппарат поначалу действительно держался в воздухе, плыл как птица, как мечта, как страсть и, может быть, даже десяток секунд парил над селом, прежде чем накрениться и спиралью, как винт, делая все меньшие круги, устремиться к земле. Невольный Икар что-то крикнул и рухнул на шелковицу. Сначала с кроны дождем посыпались зрелые черные ягоды, а затем рухнул полуживой, окровавленный образованный городской метросексуал, который в японском ресторане ест палочками.

знакомит нас с подлостью нечистой силы и кровавыми способами борьбы с ней, а в мифическом столкновении добра и зла случайно и помимо своей воли оказывается один серый ежик

Ловорка уже целый месяц прожила в Змеином ущелье, а с отцом супруга не обменялась ни единым словом. Йозо оскорбленно и злобно отворачивался от нее и не отвечал ни на «доброе утро», ни на «добрый вечер», когда она поначалу приветствовала его, надеясь, что в этом есть смысл. Старик резко менял направление, когда видел, что придется столкнуться с невесткой, и был готов своими мелкими шажками обойти все село, только бы не встретиться с ней. Как-то раз Ловорка сделала фруктовый торт и послала Крешо отнести его свекру, но Йозо, не говоря ни слова, взял его и тут же выбросил в окно. Несколько дней, пока дождь не смыл с соседнего здания следы кондитерского изделия, на стене был виден круг от взбитых сливок, скорбное свидетельство ее безуспешного миротворческого жеста.

Это событие окончательно убедило Ловорку в том, что отношения со свекром не имеют шансов на прогресс, и перестала стараться. Но вдруг, как-то раз после полудня, через день или два после того, как один из пленных попытался сбежать, когда Крешо, утомленный ночным дежурством на скале, прилег отдохнуть и почти в тот же момент захрапел, а она, с чашечкой кофе и кроссвордом уселась возле дома под солнцезащитный зонт, ей было чему удивиться: почти тотчас из своего дома вышел Йозо и решительно, с застывшим выражением лица и что-то пряча за спиной, направился прямо к ней. За ним на расстоянии шага, с опущенными головами и что-то бормоча себе под нос, следовали Звоне и Домагой.

— Ты! — выкрикнул старик, когда подошел к Ловорке примерно на три метра и застыл на месте, строго направив на нее указательный палец и по-прежнему пряча за спиной другую руку. — Скажи: «Славься во веки веков имя Иисусово!»