Другой современник Гумилева писал: «Рост его творчества не кончился. Оно становилось все углубленнее, в него проникали философские моменты, оно начало было развиваться под знаком той большой мысли, что поэтам, властелинам ритмов, доверены судьбы вселенского движения и что они
Слагают окрыленные стихи,
Расковывая косный сон стихий.
Да, он верил, что стихи — враги ленивой инерции, нарушители стихийного сна, что на крыльях своих несут они в мир энергию животворящих мыслей. Преодоление косности, споспешествование мировому движению, подвижность как подвиг: это — вообще основные линии его одновременно динамической и величавой поэзии» (Айхенвальд Ю. Поэты и поэтессы. 1922. С. 48).
В том же духе писал впоследствии и В. Крейд, считавший, что это ст-ние «довольно внезапно показывало перелом в мироощущении поэта в сторону большей мистичности, большей глубины и совсем нового аспекта в его творчестве — философской лирики». Для Гумилева, по мнению Крейда, «его «дубы» — только символика — символ могучего сопротивления, которое природа может оказать человеку. Так же как лесорубы, которые валят деревья, как рыбаки, которые “рвут воду веслом”, поэт активно, даже насильственно “расковывает косный сон стихий”. <...> Поэту у Гумилева доверены судьбы “вселенского движения” — провозглашение космического назначения поэта» (Крейд В. Петербургский период Георгия Иванова. Tenafly, New Jersey, 1989. С. 128, 130).
О восприятии этого ст-ния в конце столетия говорит И. Роднянская: «Как помним, зачинщицей его (Гумилева. — Ред.) поэтической реабилитации выступила “Литературная Россия” (1986. 11 апреля). Там Гумилеву выдан был тот пропуск в литературу, который для начала казался особо надежным: удостоверялось, что перед нами стиховой двойник автора “Алых парусов” и “Бегущей по волнам”, яркий предтеча “бригантинных” мотивов нашей поэзии, тот, кто мужественной и мечтательной романтикой может пригодиться нам для жизни и борьбы <...> Кому-нибудь, знакомящемуся с Гумилевым по его отражениям в периодике, должно быть странно будет после этих бравурных звуков услышать хотя бы такое:
Как этот ветер грузен, не крылат!
С надтреснутою дыней схож закат.
И хочется подталкивать слегка
Катящиеся мимо облака».
(Роднянская И. Возвращенные поэты // Позиция. Литературная полемика. М., 1988. С. 114).
О пластичности образов ст-ния см.: Papla E. Akmeizm: Geneza i program. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1980. S. 66.
Ст. 2. — Ср. надпись И. Ф. Анненского на «Книге отражений», подаренной Гумилеву в ответ на преподнесенный им «Путь конквистадоров»:
Н. С. Гумилеву
Меж нами сумрак жизни длинной,
Но этот сумрак не корю,
И мой закат холодно-дынный
С отрадой смотрит на зарю.
1906
(Анненский И. Ф. Стихотворения и трагедии. Л., 1990. С. 208; День поэзии. 1986. М., 1986. С. 215). Н. А. Богомолов указал также как на возможный источник данного сравнения в ст-нии Гумилева — статью Анненского о «Преступлении и наказании», также помещенную в «Книге отражений» (см.: Соч I. С. 521).
10
Альманах стихов, выходящих в Петрограде. Вып. 1. Пг., 1915, с вар., Колчан, с вар. и разбивкой на строфы, Нива. 1918. № 9.
Колчан 1923, вар. Колчана, СС 1947 II, вар. Колчана, СС I, вар. Колчана, Ст 1988, вар. Колчана, СП (Волг), вар. Колчана, СП (Тб), вар. Колчана, БП, вар. Колчана, СП (Тб) 2, вар. Колчана, СП (Феникс), вар. Колчана, Изб (Кр), вар. Колчана, Ст ПРП (ЗК), вар. Колчана, ОС 1989, вар. Колчана, Изб (М), Ст ПРП, вар. Колчана, СПП, вар. Колчана, Колч 1990, вар. Колчана, Кап, вар. Колчана, СС (Р-т) I, вар. Колчана, Изб (Х), Соч I, вар. Колчана, СП (Ир), вар. Колчана, Ст (Яр), вар. Колчана, Круг чтения, вар. Колчана, Изб (XX век), вар. Колчана, ОЧ, вар. Колчана, Изб 1997, вар. Колчана, ВБП, вар. Колчана, Изб (Сар) 2, Поэзия серебряного века: 1880–1925. М., 1991, Акаткин.
Автограф 1 с вар. — РГАЛИ. Ф. 543 (Д. М. Цензора). Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 5 — 5 об., список рукой Ахматовой, вместе со ст-нием № 9. Автограф 2 с вар. и разбивкой на строфы — Архив Лозинского.
Дат.: 20 мая — середина июня 1914 г. — по датировке предшествующего ст-ния.
Об этом ст-нии в связи с общей духовной эволюцией поэта писала М. Тумповская: «Таково свойство этого творчества, что сложный и мудрый рисунок обычной жизни, углубленная жизнь души в ее повседневной рамке — уходят от него. <...> Но вот пространства расширяются, вражда обоих миров становится мистически-беспредельной, сатира вырастает в печаль, насмешка идола становится вдруг сама заклятьем разгневанного божества, а окружающее и враждебное — желанной и недоступной, буколической страной людей <приводятся ст. 1–8> и вот уже встает томление по человеческому, печаль о том, чего не было <приводятся ст. 21–24 варианта “Колчана”>. Так, не довольствуясь самым ярким и героическим, что поэт способен найти в реальной и земной жизни, он расширяет ее пределы и вводит свое творчество в мир фантастики» (Тумповская М. М. «Колчан» Н. Гумилева // Аполлон. 1917. № 6–7. С. 63). Особое эстетическое содержание этого ст-ния отмечали и другие современники Гумилева. «Существовало общепринятое мнение: “Блок красивый, Гумилев — некрасивый”. Противоположности во всем. Не могу примкнуть к этому суждению. Есть стать, осанка, мерный шаг, глубокий голос, нежно и твердо очерченные губы, тонкие пальцы белых рук, а главное — окружающая атмосфера — все не укладывается в понятие “некрасивый”. В нем очень чувствовалась его строфа:
...Но лишь на миг к моей стране от Вашей
Опущен мост, кресты и чаши
Его сожгут мечом огромных звезд...
Эти слова — реальная действительность» (Мочалова О. А. Навсегда // Жизнь Николая Гумилева. С. 113. Цитата из ст-ния Гумилева приведена автором мемуаров неточно). «Самый мир не делается хаотическим, а в музыкальном плане только гармонизуется: <приводятся ст. 9–18>. Если такое чувство владеет душою на острове, “где умер Пан”, то не воспринимается пессимистически заключение: “Но лишь на миг к моей стране от вашей / Опущен мост”» (Верховский. С. 125–126).
Ст. 3. — Имеется в виду остров Патмос, упоминаемый в кн. Откровения Иоанна Богослова (Откр. 1:9; русская транскрипция первого слова названия последней книги Библии — Апокалипсис) — см. о нем: Библейская энциклопедия. С. 555. Ст. 4. — Предание о смерти бога скота, лесов и полей Пана изложено у Плутарха (De def. or. 27) и связано с о. Паксос (Палодес): слова «Умер великий Пан!» выкрикнул кормчий Тэмус, проплывая мимо острова, на что ответом был таинственный плач некоего «голоса гор». На «географическую» контаминацию в ст-нии Гумилева было указано М. Д. Эльзоном (см.: БП. С. 572–573). Однако в христианской традиции упомянутый эпизод связывается с рождением Христа и гибелью языческого мира (см.: Мифологический словарь. С. 424), так что сопряжение упоминания о кн. Откровения, повествующей о конце нашего мира, и легенды о смерти Пана — мира языческого — в тексте Гумилева логически оправдано. Ст. 9. — Образ «волшебной скрипки» в творчестве Гумилева устойчиво связывается с новеллой И. С. Тургенева «Песнь торжествующей любви» (см. ст-ние «Двенадцатый год» — № 17 в т. II наст. изд.).
11
Альманах «Аполлона». СПб., 1914, Воля народа. 1918. 19 мая, с вар., Костер.
Кост 1922 (Б), Кост 1922 (А), Кост 1922 (М-П), КСЗ, с вар., ИС 1946, СС 1947 III, СС II, Кост 1979, Изб (Огонек), СП (Волг), СП (Тб), Ст (Полиграф), БП, СП (Тб) 2, СП (Феникс), Изб (Кр), Ст ПРП (ЗК), ОС 1989, Кост 1989, Изб (М), Ст (XX век), Ст ПРП, СПП, Ст (М-В), ШЧ, Изб (Слов), Кап, СС (Р-т) II, ОС 1991, Изб (Х), ПСЗ, вар. КСЗ, СП (XX век), Изб (Слов) 2, СП (Ир), Соч I, СП (К), ЛиВ, Ст (Яр), Круг чтения, Престол, Изб (XX век), Ст 1995, Изб 1997, ВБП, МП, СП 1997, Изб (Сар) 2, В мире отеч. классики, Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Кн. 2. М., 1988, Ст (Куйбышев), Душа любви, Русская поэзия сереб. века, Антология русской поэзии и прозы XX века. В помощь учащимся 11 класса. Ч. 1. М., 1994, Школа классики, Новый мир. 1986. № 9, Смена. 1988. № 3.
