34. Старая дева Жизнь печальна, жизнь пустынна, И не сжалится никто; Те же вазочки в гостиной, Те же рамки и плато. Томик пыльный, томик серый Я беру, тоску кляня, Но и в книгах кавалеры Влюблены, да не в меня. А меня совсем иною Отражают зеркала: Я наяда под луною В зыби водного стекла. В глубине средневековья Я принцесса, что, дрожа, Принимает славословья От красивого пажа. Иль на празднике Версаля В час, когда заснет земля, Взоры юношей печаля, Я пленяю короля. Иль влюблен в мои романсы Весь парижский полусвет Так, что мне слагает стансы С львиной гривою поэт. Выйду замуж, буду дамой, Злой и верною женой, Но мечте моей упрямой Никогда не стать иной. И зато за мной, усталой, Смерть прискачет на коне, Словно рыцарь, с розой алой На чешуйчатой броне. 35. Конквистадор От дальних селений, Сквозь лес и овраги, На праздник мучений Собрались бродяги. Палач приготовил Свой молот зловещий, И запаха крови Возжаждали клещи. И пел конквистадор, Привязан у пальмы: «До области ада Изведали даль мы. Вот странные воды, Где смертный не плавал, Где, Рыцарь Невзгоды, Скитается Дьявол. А дальше не будет Ни моря, ни неба, Там служат Иуде Постыдные требы. Но пелись баллады В вечерних тавернах, Что ждет Эльдорадо Отважных и верных. Под звуки органа Твердили аббаты, Что за морем страны Так дивно богаты. И в сонных глубинах Мы видели город, Где алых рубинов Возносятся горы». А пламя клубилось, И ждал конквистадор, Чтоб в смерти открылось Ему Эльдорадо. 36. Мадригал полковой даме И как в раю магометанском Сонм гурий в розах и шелку, Так вы лейб-гвардии в уланском Ее Величества полку. 37. Змей Ах, иначе в былые года Колдовала земля с небесами, Дива дивные зрелись тогда, Чуда чудные деялись сами... Позабыв Золотую Орду, Пестрый грохот равнины китайской, Змей крылатый в пустынном саду Часто прятался полночью майской. Только девушки видеть луну Выходили походкою статной, — Он подхватывал быстро одну, И взмывал, и стремился обратно. Как сверкал, как слепил и горел Медный панцирь под хищной луною, Как серебряным звоном летел Мерный клекот над Русью лесною: «Я красавиц таких, лебедей С белизною такою молочной, Не встречал никогда и нигде, Ни в заморской стране, ни в восточной. Но еще ни одна не была Во дворце моем пышном, в Лагоре: Умирают в пути, и тела Я бросаю в Каспийское Море. Спать на дне, средь чудовищ морских, Почему им, безумным, дороже, Чем в могучих объятьях моих На торжественном княжеском ложе? И порой мне завидна судьба Парня с белой пастушеской дудкой На лугу, где девичья гурьба Так довольна его прибауткой». Эти крики заслышав, Вольга Выходил и поглядывал хмуро, Надевал тетиву на рога Беловежского старого тура. 38. Андрей Рублев Я твердо, я так сладко знаю, С искусством иноков знаком, Что лик жены подобен раю, Обетованному Творцом. Нос — это древа ствол высокий; Две тонкие дуги бровей Над ним раскинулись, широки, Изгибом пальмовых ветвей. Два вещих сирина, два глаза, Под ними сладостно поют, Велеречивостью рассказа Все тайны духа выдают. Открытый лоб — как свод небесный, И кудри — облака над ним; Их, верно, с робостью прелестной Касался нежный серафим. И тут же, у подножья древа, Уста — как некий райский цвет, Из-за какого матерь Ева Благой нарушила завет. Всё это кистью достохвальной Андрей Рублев мне начертал, И этой жизни труд печальный Благословеньем Божьим стал. |
