– Да, действительно. Бледноват.

Я успел поговорить со всеми родственниками: дядями и тётями, племянниками и племянницами, кузенами всех дальностей родства. Освежив линии чужих жизней в собственной памяти и поделившись делами об учёбе, я предпочел откланяться. Разговоры будут наполнять эти стены все дни каникул – спешить некуда.

Когда я шел по коридору к парадной лестнице, уводившей наверх, к спальням, в меня чуть не врезалась сестра.

Дверь кабинета отца распахнулась, она вылетела наружу, в слезах, злая. Локоны чуть растрепаны, кожа блестит лёгкой испариной – они, должно быть, ожесточенно спорили.

Увидев меня, Ксения кивнула, я ответил таким же коротким кивком: мы всегда прекрасно понимали друг друга без слов. Размашистой походкой, чуть приподняв подол многослойной малиновой юбки, Ксения направилась в спальни.

Я не спешил, давая ей немного свободного пространства – на дальнейшие разговоры она была явно не настроена.

Следом вышел отец, увидел меня.

– Как дела, сын?

– Всё хорошо.

– Хочешь поговорить?

– Нет. Всё как всегда.

– Тогда пожелаю тебе спокойной ночи – день был насыщенный.

И мы попрощались.

Жизнь будет насыщенной, подумал я, если принадлежишь к одной из знатных семей столицы, и не просто знатных, но тех избранных, в которых мечтают родиться все, кто к ним не принадлежит и искренне ненавидят все те, кому не повезло в них родиться.

Возможно, многим мои жалобы покажутся смехотворными, ведь я был тем, кто родился с серебряной ложкой во рту – на что мне было жаловаться? На самом деле моя жизнь больше напоминала нескончаемое следование долгу и тому пути, который соответствовал моему происхождению и статусу. И пусть я не являлся наследником, это не означало, что с меня не спрашивали.

Многое из того, что отметила Марта в своей пламенной речи, там, в беседке, было выковано моим отцом и взращено моей матерью. Они наделили меня столькими добродетелями, сколькими смогли. Но даже это не сделало из меня ни послушную марионетку, ни самолюбивого фанфарона, ни приличного сына семейства. Хотя последнее определение подходило мне наиболее точно, если не заглядывать слишком глубоко в душу.

Под кожей мне удалось остаться, отчасти, совершенно обычным человеком, не чуждым к горестям и тяготам сестры, которую я горячо любил, несмотря на нашу разность во всём. И ещё я был достаточно эгоистичен, чтобы рассчитывать на собственное счастье.

Я, как и сестра, всю жизнь смотрел за тем, как трепетно друг к другу относятся родители – редкость в договорных браках, и всё же им повезло. Как и сестра, я желал себе того же счастья, если такая возможность появится, то есть, я имел в виду, если появится такой человек. Но, в отличие от сестры, я имел преимущество: не наследовал род, как глава семьи, а значит, обладал несколько большей, пусть и условной, свободой. И если не сдавалась Ксения, то уж я точно попытаюсь.

Меня не пугал ни грозный отец, ни общественное мнение. И с тем, и с другим я собирался поспорить. Я не обладал статусом наследника, но имел достаточно достоинства, чтобы побороться за свою собственную жизнь.

Без Филиппа в академии было одиноко. Мы общались, пусть и условно, чуть более месяца, но разлука на неделю показалась мне годом беспросветной тоски.

Я маялась и не знала куда себя деть. Читала так много, что в глазах полопались вены; спала до позднего утра, а однажды до самого обеда; аппетита не было и я не ела; на улицу не хотелось, хотя снаружи вовсю пригревало солнце; я таращилась в календарь, прибитый мной уже на второй день напротив кровати и вычеркивала дни. Дни впервые казались мне бесконечными.

Было безумно необходимо знать, чем занимается Филипп. Должно быть, он проводил время с семьёй, гулял по городу с друзьями, ходил на балы, много смеялся, наслаждаясь каникулами. Вот бы на него посмотреть, хотя бы мельком.

Только в последний день каникул перед занятиями я разглядела себя в зеркале. Вид мой оставлял желать лучшего. До каникул. Сейчас же в мой адрес можно было бросить: в гроб краше кладут. Я заставила себя тщательно вымыться и привести в порядок волосы и платья. На этом силы закончились. Когда приедет Филипп я не знала, но, скорее всего, можно было рассчитывать, что увижу его завтра на занятиях.

Правда это всё, на что я могла рассчитывать. Часы в библиотеке были отработаны, с огнём Филипп разберется и сам – нет причин со мной видеться. Меня снова унесло в тревожный сон.

В классе зельеварения я оказалась первой. Села в дальнем углу и принялась ждать. Кабинет медленно заполнялся студентами, которым не терпелось обсудить накопившиеся новости, отгремевший бал и другую несущественную ерунду.

Пришел профессор, а Филиппа всё не было.

– Так-с, – оглядела молодых людей Стефания Андреевна, – старосты нет?

– Я здесь! – вбежал Филипп, запыхавшись.

– Замечательно! Рассадил на это полугодие?

На зельеварении мы работали парами, все, кроме меня – количество студентов в группе было нечетным. Профессор требовала смены пары каждые полгода, чтобы мы учились работать сообща, но не паразитировали друг на друге.

– Конечно, – и Филипп стал зачитывать пары и номер котла, за которым им предстояло работать.

Слышалось недовольство: кто-то был не рад паре, кому-то не нравилось место; но были и радостные возгласы. Особенно когда парню попадалась одна из привлекательных девушек в группе. Девушки вели себя сдержаннее, но по их лицах все читалось довольно просто. Я ждала конца списка, где мне определят котел для работы, а на самом деле смотрела на Филиппа.

Наконец он произнёс моё имя, затем своё, и Ивана, парня, которому в этом полугодии предстояло работать самостоятельно.

Аудитория полнилась шумом собственных назначений и поэтому все не сразу сообразили, что случилось под конец.

– Молодец, Филипп, – похвалила профессор, – очень удачное распределение. А теперь расходимся по местам и открываем учебники на восьмой странице. Тема следующих уроков – зелье Грибницы. Сегодня вам необходимо сварить бульон для зелья, это первые двенадцать ингредиентов по списку и первые пять фаз. Приступаем.

Студенты разошлись по кабинету, бросая в угол, где стоял наш котёл, косые взгляды и переговариваясь шепотом. Больше всех шумел Иван, он был не слишком одарён академически и всегда рассчитывал на напарника. Громко пыхтел и возмущался, что у него не все ингредиенты.

– Селиверстов, – Иван умудрился вывести из себя профессора почти сразу, – у всех все ингредиенты, а у тебя нет. Иди жалуйся и, желательно, не возвращайся. А если всё же надумаешь поработать, открой визуальный словарь и сверь названия с картинками, и только потом подходи к шкафу с материалами. Будешь шуметь дальше, с удовольствием приглашу в академию твоего отца.