«Вот сейчас, в эту ночь…» Вот сейчас, в эту ночь, я спускаюсь еще на одну ступеньку ближе, еще одна горсточка сил в эту ночь меня покидает, душа поднимает руки вверх, мол, забирай, Господи, еще кусочек, нет сил удержать. Я набрался наглости каждое соскальзывание вниз называть: это я Ближе к Тебе, не умираю, а Приближаюсь — не сочти, Господи, эти слова очередным фокусом-покусом верующего атеиста. Зимнее
Деревья – японские строчки на белой странице Тверского бульвара. Ночь. Руки сложив на голове, стою у окна, как иероглиф. Сложнейшее из искусств Что делать с тем, с чем ничего нельзя сделать, но ничего не делать еще больше нельзя? Врать! Да, врать, обманывать, прежде всего себя, да так, чтобы уверовать полностью, как в святую чистейшую правду, в собственноручную ложь. О, это сложнейшее из искусств — постигается с трудом, здесь трудятся высокого класса жулики совести — обманщики, обманывающие, что обманули себя! И всё для того, чтобы избежать незаживающую боль от неисправимых несовершенств, невосполнимых нехваток ума, от нарастающего потока вопросов, на которые никто никогда не ответит. Природа смеется над человеком, а человек, вместо того чтобы печально улыбнуться природе в ответ, пытается ее обмануть и, главное, верит, что ему это удается. Недо Господи, сколько во мне всякого разного поместилось, людей, событий, городов, книг, диалогов, три года еврейское гетто при Гитлере восемь лет армии при Сталине/Хрущеве, три года народный депутат — захаживал в Кремль, как в сельсовет, с 41-го по 66-й через каждые три года менял место жительства, Севастополь, Камчатка, Кириши, Ленинград, Ленфильм, Товстоногов, МХАТ, Горбачев, Вайда, три зеркальца, из которых мне подмигивают с того света три Олега: Ефремов, Борисов, Янковский, нет сил все перечислить, составить реестр, больше забыл, чем помню, в голове не память, а кладбище. За каждым словом кусок жизни, не продуманный до конца, во всю глубину, одно выталкивало другое, ничего не созревало, несозревшим куда-то засовывалось, откладывалось, сплошные недозрелости, недоношенности, недопонятости, недо-недо-недо, недонебо над головой, недоземля под ногами, как сказал герой одной моей пьесы: «Слишком много впечатлений для одной пары глаз» — недозапомнил, недозабыл недожил, недонежил, недоумер, недоумершим вот и написал это. Шестидесятники Мы дышали свободой, которой не было, она врывалась в нашу грудь из глубин своего отсутствия, завораживала, мы никогда не забудем ее, недосягаемую, неистребимую. Зло творило добро, другого добра мы не знали, кто вышел из этого пекла живым, глядит на себя и плачет. Люди исчезают Люди исчезают. Где Саша Свободин? Где Олег Ефремов? Где Саша Володин? Где Товстоногов? Где Егор Яковлев? Где Женя Евстигнеев, Миша Рощин? Где Булат? Где Смоктуновский? Умерли? Не надо сказки рассказывать — их украли! Ворвались, скрутили и увезли. Да они просто состарились, болели и умерли, ты же сам был на похоронах. Не было никаких похорон! Это нам показалось, мистика! Гипноз! У них целый штат гипнотизеров! Их украли! Я требую провести расследование! Почему прокуратура молчит? Это сделано специально, чтоб мы остались без них, вы что, не видите, что происходит в их отсутствие? Вы что, не понимаете – если бы их не похитили, всего этого не было бы? Где Высоцкий? Где Юра Афанасьев? Где Андрей Дмитриевич Сахаров? Где он? Памяти Ежи Гротовского Гротовский учил меня летать на уровне окон второго этажа: «Руками маши, маши! Как крыльями! Поверни голову к окнам!» Боже, как много людей в Варшаве не спят глубокой ночью — никогда не поверил бы, если бы не видел своими глазами, если бы Ежи не научил меня поздней ночью, крепко выпивши, летать на уровне окон второго этажа: он впереди, я за ним. «Руками маши, маши! Как крыльями!» «И я полетел…» И я полетел. Я помню, мысль мелькнула: «Ну, вот и всё»… Не забуду никогда это ощущение: лечу никуда, понимаю, что всё, конец, и ничего не могу с этим поделать. Помню надежду: может, Бог бросит какую-нибудь ветку, какую-нибудь веревку, упаду на что-то мягкое, в воду… выплыву — надежда то возникала, то пропадала. Я молился быстро, быстро, слова не успевали, без слов. Я клялся: «Буду верить, как никто в Тебя не верил! Буду…» Всевышний не успел меня спасти — я стонал во сне, жена испугалась, растолкала, помешала Богу прийти мне на помощь, опередила. |
