Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Безгрешный поэт…»

Безгрешный поэт,
чтоб написать бессмертные стихи,
придумывает себе грехи,
придумывает сражения, которые проиграл,
женщин, которые ему изменяли,
задает кощунственные вопросы:
«Может ли Бог, поскольку он может всё,
сотворить еще одного Бога?» —
он готов обрушить на мир новый потоп
ради трех гениальных строк.

«Я боялся, что окажусь трусом, не посмею…»

Я боялся, что окажусь трусом, не посмею,
страх оказаться ничтожеством
научил меня смелости,
мужеству.
Один страх победил другой страх,
моя душа знает,
что такое война страхов.

Страшный сон

Мне приснился поезд.
В этом поезде ночью куда-то уехал
весь русский народ,
включая одного еврея, меня.
Огромная территория безлюдна, ни одной живой души,
рельсы блестят, семафоры открыты,
длинный-предлинный поезд мчится,
вагонов столько – неизвестно сколько,
куда держим путь, никто не знает.
Куда-то.
А когда русский народ отправляется неизвестно куда,
население других стран начинает беспокоиться:
«Может, они едут к нам, собираются у нас поселиться?»
Надо, думаю, остановить поезд, пока не поздно,
успокоить человечество.
Но остановить не могу,
дергаю стоп-краны – один, другой, —
не останавливается.
Представляете мое положение:
русский народ едет неизвестно куда,
весь мир охватила паника,
а я не могу остановить поезд!
А над Россией в это время
идут густые тяжелые дожди,
страна превращается в болото, потом в море,
поезд превращается в корабль,
и вот мы плывем по морю «Россия»
и не знаем, что делать, куда пристать,
и во всем этом виноват я —
единственный еврей на этом корабле,
Гельман Александр Исаакович.

«Лом стоит на земле…»

Лом стоит на земле —
трещат кости, улицы, годы,
все, оказалось, можно сломать.
Трещины стали дорогами,
по которым можно сбежать только в ад,
больше некуда.

«Если что-то тянется долго…»

Если что-то тянется долго —
даже если это война,
даже если это рабство —
невозможно не привыкнуть.
Люди созданы Богом – привыкающими,
правители этим пользуются,
они заставляют нас привыкать
к чему привыкать нельзя,
а не привыкать невозможно,
они превратили ужас в привычку:
и для тех, кто его творит,
и для тех, кто его терпит.

«Мама приснилась…»

Мама приснилась,
сказала: «а я тебе здесь братика родила
вместо погибшего в сорок втором Шаюни»,
сказала: «так что не бойся там умереть,
тебя ждет здесь брат»,
сказала: «он растет, как я захочу —
то быстрей, то медленней,
когда бы ты ни прилетел к нам,
ему будет ровно двадцать,
ты будешь старый, он – молодой»,
сказала: «я ему о тебе рассказываю все, что помню;
нарисовала твое лицо на ладони его правой руки,
чтобы ангелы, с которыми он здоровается по утрам,
почувствовали, какой ты у меня красивый»,
сказала: «не тяни, прилетай, вся семья будет в сборе,
одного тебя не хватает».

«Я опоздал…»

Я опоздал,
опоздал навсегда,
как Россия.
Опоздавшие навсегда,
от невероятной свободы после полного отчаяния
способны сотворить
как великое добро, так и великое зло —
с равным успехом.

«Жуткий сон…»

Жуткий сон:
будто повесили Сталина,
и веревку, на которой он был повешен,
разрезали на миллионы кусочков
и раздали каждому жителю России
по кусочечку.
И каждый
из своего кусочка веревки
сварил себе суп,
и все хлебали
из солдатских котелков этот суп,
и все были счастливы.

«Иди, не бойся страха…»

Иди, не бойся страха,
В России неизбывен страх,
здесь надо овладеть искусством,
не сокрушая страх в груди,
проявлять отчаянную смелость,
здесь мужество и страх родные братья,
всё несовместное здесь совместимо.

«Чтобы договориться…»

Чтобы договориться
не уничтожать друг друга,
надо сначала
о многом, многом, многом другом
договориться,
но этого много, много,
так много,
что у всех, кто за это берется,
руки опускаются.

«Тонкая политика для грубых целей…»

Тонкая политика для грубых целей —
какое упорство притворства!
Нынче в России искусство политики
значительно превосходит искусство искусства,
народ-зритель околдован, ликует,
целует следы на снегу от сапог властителей,
готов на все ради ничего.
16
{"b":"882840","o":1}