9 Опять все спутывается, смешивается, все время эта сгущенность неразвернувшихся чувств, не успевающих зацепиться за слова — вспышки полумыслей, намеки непонятно на что. Боже, как мне нравится эта бессмыслица, эта невыразимость, эти напрасные попытки все же начертать этот хаос обожания, когда твое лицо я больше слышу, чем вижу, глаза и уши отнимают тебя друг у друга. 10 Чо-то ломается, что-то ломается, никак не сломается, наша встреча ничего б не стоила — если б внутри ничего не сдвинулось, не упало, не опрокинулось, пусть сломается то, что ломается, когда живое, вдруг, начинается, что-то уходит, что-то кончается — новая свобода от старой свободы освобождается. 11 Если правда, ты никого сейчас не любишь, полюби меня, старика, пусть ненадолго, не навсегда — полюби меня хоть немножко. Зачем впустую транжирить дни, еще неизвестно, сколько этих дней уйдет, пока там кто-то сведет тебя с ума, а я, видишь, стою с протянутой душой, пусть ненадолго, не навсегда — полюби меня хоть немножко, все самое лучшее, что во мне осталось, все выкладываю перед тобой без остатка: пусть ненадолго, не навсегда — забери мое всё за твое немножко. 12 Спрашиваю себя: это кончится еще при моей жизни или только вместе с моей смертью? А ты как хочешь? — спрашивает меня мой вопрос. Ой, это нехорошо — когда мои вопросы задают мне вопросы. 13 За окном чума бушует, смерть гоняется за стариками, люди прячутся от людей — я спокоен, эта беда меня минует, я по другому списку значусь — я умру молодым, девяностолетним, начинающим поэтом, влюбленным женихом без невесты. Радуюсь тихо, незаметно для посторонних, никогда не мечтал о таком празднике старости, о таком подарке Всевышнего за никакие заслуги, за ничего, просто так. «О, эти промежутки «между»…» О, эти промежутки «между», между оклеветали – извинились, растоптали – покаялись, выдворили – позвали обратно, уничтожили – реабилитировали, даже когда они очень короткие, кто-то успевает озвереть, сойти с ума, повеситься. О, эти промежутки — даже когда они очень короткие. Но у нас они тянутся годы, десятилетия, гибнут люди, книги, целые науки, целые народы лишаются родины, горы реабилитированных трупов возвышаются над нашей судьбой. О, эти промежутки «между», даже когда они очень короткие… Сновидения старика
1 Я в рабстве, меня продают. Рабовладелец мой – женщина, она меня купила мальчиком, использовала как мужчину много лет, теперь я стал непригоден для ее забав, продает. Нахваливает: какой я порядочный, умный, чистоплотный. Врет! Врет, не стесняясь меня, знает, я буду молчать, а то прибьет, убить раба для нее, как выплюнуть косточку вишни. Покупатели меня осматривают, поворачивают, велят раздеться, я раздеваюсь, велят трусы снять, я снимаю. Дама палочкой приподнимает мой член, спрашивает у хозяйки: «Уже всё, угас?» Хозяйка: «Я не вникала». Даже покраснела от скромности — она не вникала… Щупают, щекочут, щелкают по голове, как по арбузу: конечно, пожилой мужик, что с него взять, разве что сторожем. «За полцены отдашь?» Не соглашается: «Он гадать умеет, он предсказывает! Я б его ни за что не продавала, если бы не беда – у меня дом сгорел». От такого вранья у меня щеки горят — никакого пожара не было, у нее между ног пожар, это да. Подошла старушка-одуванчик, еще я стоял голый: «Одевайся, – сказала, — поедешь со мной». Заплатила сколько просили — было похоже, я ей не нужен, просто пожалела. 2 Я спал у мамы в животе, и там мне снились буквы – О, А, Ю, — только гласные, и каждая имела голос, вслух себя произносила, чтоб я запомнил, как они звучат. 3 Миша Жванецкий читает перед народом, читает смешное, а народ не смеется, читает еще более смешное, а народ еще больше не смеется, читает еще более, более, более, более смешное, а народ еще больше, еще больше, еще больше не смеется. Один я смеюсь, хохочу и падаю со смеху в какой-то черный колодец. Миша прекращает читать, подбегает к колодцу, кричит: «Саша, ты живой?» А я оттуда, из глубины, отвечаю: «Я еще не долетел!» Миша обернулся к народу: «Он еще не долетел. Если вы засмеетесь, он взлетит обратно. Смейтесь же, спасите Сашу Гельмана!» Ни одной улыбки ни на одном лице. С воплем ужаса я ударился головой о бетонное дно колодца и проснулся. Вскочил с кровати, перекрестился, забыл, что я еврей. |
