…Орлов женился сразу после окончания училища и считал, что в принципе удачно. Катя была ему неплохой женой. В их небольшой квартирке всегда было довольно чисто и уютно. Правда, раздражало её желание всё и обо всех знать, вечные телефонные разговоры, но развлечений в маленьком городке было мало, работы тоже, и он закрывал глаза на ежевечернюю женскую трескотню. А через несколько лет брака его как-то встретил знакомый доктор и поинтересовался здоровьем жены. Вот тогда-то Дмитрий и узнал милые мелочи из жизни их семьи. И про сделанный его женой аборт. Он тогда задал всего один вопрос: «Почему?» и получил исчерпывающий ответ, узнав имя её любовника.

А через неделю полк улетел в длительную командировку. И там, пережив войну, смерть друзей и ранение, чудом спасшийся после катапультирования из подбитого ракетой самолёта он встретил женщину, которую вдруг полюбил так, что сам удивился, как в его размеренной жизни случилось такое чудо. Дмитрий Орлов, холодный и отстранённый, всё просчитывающий наперёд, никогда не испытывающий взрывных эмоций и чувств, кроме всепоглощающей любви к небу и высоте, задыхался от нежности, до дрожи в руках прижимая к себе эту хрупкую, но сильную девушку. Их первый сладкий поцелуй с солёным привкусом её слезинок, и ночь, когда она пришла к нему и шептала «чего же ещё, я же сама пришла к тебе». А потом была неделя, целая неделя больше чем жизнь. Неделя счастья, тихого смеха, стонов и любви. И её грустная улыбка на прощание.

Когда его привезли на базу, их врач внимательно осмотрел зажившую рану, помотал головой и удивлённо проговорил улыбающемуся офицеру:

— Везучий ты, чёртов сын, Орлов! Надо же, как тебя вывернуло, а ты небольшим шрамом отделался! И кто тот кудесник, что тебя к жизни вернул? А то ведь смотреть было страшно на тот кусок льда, что тут шарахался по базе!

Потом он искал её, писал, отправлял официальные запросы, но врача Элен Виардо не было ни в одной гуманитарной миссии. А после, уже перед возвращением домой они узнали о страшной судьбе медиков, спасших русского лётчика. И у Орлова не осталось ничего, кроме неба…

_______________________________________________________________________________________

*Намордник — кислородная маска

**Расчёска — СУ-25

***Сушка — реактивный самолёт ОКБ Сухого

Руководитель полётов полковник Захаров прислушивался к разговору за своей спиной. Зимняя рыбалка, что так привлекала фанатов этого вида отдыха, откладывалась из-за сильных морозов. Как и любимая некоторыми охота. Только и оставалось, что вспоминать и хвастать своими прежними достижениями. В динамиках послышался шум работающих двигателей и голос Грачёва.

— Вышка, я полста первый. Задание выполнил, все системы работают в штатном режиме.

— Полста первый, вас понял. Андрей, как машина?

— Нормально, командир. Сегодня как никогда, будто послушная женщина.

— Хм, — Павел Констатнтинович мотнул головой, радуясь хорошему настроению и удачному полёту. — Давай домой, ждём на второй полосе.

— Есть, командир.

За его спиной кто-то тихо рассказывал, как прошло открытие охотничьего сезона, а Захаров думал о дочери и её будущем. В маленьком городке не скроешь ни свои поступки, ни свои симпатии. Правда, говорят, что Андрей уже не встречается с той другой, Мариной, кажется. Во всяком случае вместе их не видели уже давно, но где гарантии, что и дальше он не будет изменять Алёнке? Эх, дети, дети! Ну ладно, на сегодня закончили, минут через двадцать Андрей будет дома.

— Вышка, я полста первый, — голос из динамика прозвучал приглушённо и медленно, будто с ними разговаривал не совсем трезвый человек. — Отказ выпускного клапана, произошла разгерметизация кабины.

Захаров резко развернулся в кресле и нажал кнопку тревоги. Офицеры, находящиеся в помещении руководителя полётов, быстро набирали телефоны аварийных служб, медчасти и госпиталя в Двуреченске.

— Полста первый, доложите обстановку.

— Выш…ка, я полста первый. Высота семь, давление пятьсот семьдесят, температура минус… двадцать. Голова болит, плохо вижу.

— Андрей, уходи вниз, слышишь! Уходи на три километра. Кислород!

— Командир, при резком снижении он может потерять сознание, — сказал кто-то из офицеров.

— Он и так его потеряет, у него в запасе минут пятнадцать на такой высоте.

Боковым зрением он увидел машину «Скорой помощи», что вывернула из-за дальних ангаров. Господи, доча, Алёнка! Лишь бы ей никто не сообщил, это будет для неё ударом. Лучше потом, когда всё будет ясно.

— Вышка, снижаюсь, давление повышается. Система не запускается*. Холодно. Очень холодно.

— Слышу тебя, говори, Андрей, только говори.

— Вижу полосу, сажусь.

Все молча уставились на полосу, на которую под каким-то странным углом, будто его сносило ветром, садился самолёт. К нему мчались пожарные машины, за ними тревожно ревела «скорая».

— В госпиталь сообщили?

— Так точно, дежурный реаниматолог звонок принял.

— Фамилия?

— Грачёва, командир.

— Кто-о-о? — Захаров замер, оторвав взгляд от взлётной полосы.

— Да, Грачёва Лидия Сергеевна. Командир, сегодня сестра Андрея дежурный врач.

— Ладно, потом разберёмся.

В это время Егор вытащил тело лётчика и аккуратно передал его стоящим внизу техникам, через несколько минут машина «скорой» скрылась с глаз.

— Дежурный офицер, доложить о неисправности.

— Есть, товарищ полковник.

— В КБ не звонить, я сам. Лишь бы выжил…

***

Миша Воронов нервно шагал по широкому вестибюлю двуреченского госпиталя. Андрей уже больше трёх часов находился в реанимации, куда никого не пускали, а на все вопросы звучал только один ответ — «состояние крайне тяжёлое, идут реанимационные мероприятия». Когда в очередной раз открылись двери, Воронов сквозь тёмное тонированное стекло увидел, как в длинный коридор со множеством дверей вышла невысокая девушка и тяжело села прямо на мраморный пол, согнув колени и спрятав лицо в ладонях, опираясь спиной на стену. Затем она сорвала с головы голубую прозрачную шапочку, освобождая пышные белокурые волосы, и с силой схватилась пальцами за светлые пряди. Миша смотрел на эту девушку, понимая, что произошло что-то непоправимое. В этот момент в коридор вышла высокая стройная женщина и села рядом с девушкой, что-то тихо говоря ей на ухо. Девушка кивала и отрешённо смотрела на свои пальцы, нервно теребящие медицинскую шапочку. Потом они обе встали и ушли куда-то вглубь отделения.

— Миш, ну что? — голос Орлова вернул Воронова в настоящее.

— Не знаю, Дим. Молчат, на все вопросы есть один ответ — «состояние тяжёлое». А что и как, толком никому неизвестно.

— Ладно, сейчас попробую маме Даше дозвониться.

Он вытащил телефон и набрал номер. Слушая длинные гудки, Дмитрий всматривался в блестящие от яркого света стекла дверей и пытался разглядеть знакомый силуэт.

— Да, — раздалось в трубке, и Дмитрий вдруг всё понял. Он поднял голову и молча посмотрел на Воронова.

— Мам, что?

— Всё, Димочка, мы не смогли. Слишком быстро всё, такую декомпрессию мы лечить не умеем, сынок. Вы езжайте домой…

— А ты? — перебил он Дарью Николаевну.

— Я останусь, со своими девчонками побуду. Они сегодня сами не свои, а ещё Лида тут. Ну ты понимаешь… всё-таки родная душа… Ты езжай, Дима, я сама. Папе позвони, он спрашивал о тебе. Ну всё, до встречи.

— Что там, Димыч? — Миша с тревогой посмотрел на умолкнувшего друга.

— Ничего. Надо Алёне это как-то сказать. А как? Ещё и родители его Сергей Леонидович и Тамара Ивановна. Как Лида перенесла всё это?

— Постой, ты… Что с Андреем?

— Андрея нет, Миш. А самое страшное, что его сестра там… с ним. Представляешь каково это — не суметь спасти своего брата?

— Да, — Воронов опять всмотрелся в стёкла дверей. — Я видел её, кажется. Она плакала. Что делать будем?