— Мам, мужики ужинать готовы!

Из детской вышла Наташа, кивнула и быстро пошла на кухню. Та-а-ак, такой встречи у него ещё не было. Надо кончать с этими тайнами, разговорами и прочей лабудой, иначе его женщина точно соберётся в один прекрасный момент — и поминай как звали!

Они молча поужинали, стараясь не пересекаться взглядами. Дениска лениво ковырял ложкой в тарелке, болтая ногой и мотая головой на Наташины попытки его покормить.

— Денис, давай иди собирай солдатиков. Я скоро приду, и мы с тобой в войнушку поиграем.

Мальчик поднял глаза и кивнул, будто понимая, что взрослым надо поговорить наедине.

— Наташ, что-то случилось?

— Нет, нет, что ты! Немного устала, Денька такой непоседа, и на улице холодно, а я ещё в библиотеку заходила. Саша, ты не будешь против, если я работать пойду?

— Наташ, а сын как же? Ты о сыне подумала? Он же маленький совсем.

Наташа вдруг вздрогнула и начала собирать грязные тарелки, низко опустив голову и пряча глаза. Ястребов молча наблюдал за ней несколько минут, а потом решительно встал, прикрыл дверь и развернул женщину к себе, нежно удерживая её за хрупкие плечи.

— Наталья, что случилось? Скажи мне, и возможно мы вдвоем решим все вопросы.

И вдруг его всегда улыбающаяся Наташа уткнулась лбом ему в грудь и быстро заговорила:

— Саш, я не могу больше оставаться с тобой. Понимаешь, после Паши вся моя жизнь — это сын. Я должна думать только о нём, а получается, что стала меньше отдавать ему себя, я… думаю о тебе, а мне нужно думать о Денисе. И мне, наверное, лучше поехать к родителям, да и сын маленький совсем, надо думать, как нам жить дальше, и…

— Остановись, Наташ. — Ястребов прижал женщину к себе, чувствуя, как напряглось её тело. — Ты права, говоря, что вся твоя жизнь — это сын. Но ты тоже человек. Женщина. Красивая, нежная, молодая, у тебя ещё вся жизнь впереди, не стоит ставить на себе крест. Ты жить должна! Любить, улыбаться, смеяться. Быть любимой и желанной, Наташа.

— Но я после Паши не думала об этом. Пока ты не приехал.

— Быть с кем-то, стать счастливой — не значит забыть и не хранить память о ком-то. Мы тоже помним его. Но живём дальше. И тебе нужно. Твоему сыну нужна счастливая мама. Да и Павел любил тебя, я уверен — он не хотел бы, чтобы ты хоронила себя заживо. Он был бы спокоен там, зная, что вам с сыном здесь хорошо.

— Но мама… она сказала, что я не должна думать о себе! Что мне надо найти отца для своего ребёнка, а не мечтать о своём будущем. Что сын — это всё, что осталось после Паши.

— Наташа, посмотри на меня. Милая моя, Пашка погиб. Понимаешь? Это был один из самых порядочных, лучших людей на этой планете. Но его больше нет, Наташ. И его не вернуть. Попробуй понять и принять это. Запомни, я никогда не позволю забыть его или надругаться над его памятью, но он погиб. Понимаешь? Услышь меня, моя хорошая, и постарайся с этим смириться.

Она смотрела ему в лицо, часто моргая, как будто только сейчас в полной мере осознала то, что один этап её жизни закончился. Погиб. И никогда не вернётся. Но она… ей всего двадцать пять. Саша прав, она должна думать о сыне, но и себе она тоже может позволить капельку счастья. А её родители неправы, говоря о том, что она должна найти отца своему сыну и забыть о себе. Она тоже мечтает о любви, нежности, ей хочется хотя бы иногда ощутить себя маленькой девочкой, которую защитят, не обидят, и она согласна жить в этом мире, мире, которым правят мужчины, отдавая всю себя до тех пор, пока сможет чувствовать себя в этом мире женщиной. Наташа подняла глаза и тихо прошептала:

— Ты прав, Саша, во всём прав. Паша… погиб, он… он умер, но у меня остался его сын. И я живу. Живу.

Ястребов улыбнулся и крепко прижал её к себе, обнимая и шумно дыша ей в макушку.

— Ната-а-аш, ты отныне моя, слышишь? Моя, я с ума схожу от твоей близости и невозможности дотронуться, прикоснуться. Не бойся ни меня, ни себя, позволь себе стать счастливой. Господи, девочка моя, какая же ты…

Она сама высвободила свои руки, медленно провела ладонями по мужским плечам и потянула его к себе, прикоснувшись губами к подбородку и прошептав:

— Да, Саша, да.

Он никогда не думал, что можно так целовать, обнимать, сжимать в руках, желая слиться с ней в единое целое, стать её частью, чувствуя, как она трётся об него, как дрожит и извивается её тело, как под пальцами твердеют соски, и она стонет ему в рот, сильно стиснув в пальцах ткань рубашки. Саша на секунду оторвался от желанной женщины, чтобы с силой прижать её к себе, давая ощутить степень его желания, осторожно опустил ладони на женские ягодицы и рывком поднял её вверх, заставляя обхватить его тело ногами.

— Мам, пап, а сто вы деаете? — раздался любопытный голосок и в проёме двери показалась детская мордашка. — Пап, а ты сигда маму цулювать будись?

— Всегда, малыш. И тебя, сын, тоже. Иди к нам.

Не выпуская из рук покрасневшую Наташу, он опустился на стул и подхватил малыша, устраивая его между ними. Наташа поёрзала, пытаясь сползти с его колен, на что получила легкий щипок за попу и шёпот:

— Если не хочешь лишних вопросов от ребёнка, лучше тебе посидеть у меня на руках. Поверь мне на слово, милая. Дениска, сейчас папа немного отдохнёт, и мы пойдем играть, да?

С громким «ура» малыш соскочил с отцовских коленей и умчался в гостиную. Ястребов нежно прижал к себе Наташу и прошептал ей на ухо:

— И не надейся, что сегодня я опять буду принимать холодный душ. Сегодня ты моя, у нас впереди ночь и выходные дни. И я не намерен надолго покидать пределы этой квартиры.

— Но нам всё равно надо будет выйти погулять, на горке покататься…

— Да, а что ты говорила о работе?

— Сашенька, мы сегодня были в Доме офицеров. Меня пригласили на работу в библиотеку.

— В библиотеку?

— Ну да, я же закончила информационно-библиотечный факультет. И могу работать. Ты же не против?

Ястребов глубоко вдохнул и покачал головой:

— Я буду только «за». Но надо о сыне позаботиться.

— Да, я говорила уже об этом. Его согласны взять в детский садик. Ты точно не будешь против, Саш?

— Нет. Я уважаю твоё решение, Наталь. А теперь пошли играть?

— Ты иди, мне тут убрать нужно. И я скоро буду с вами. И с тобой. Я… буду с тобой, Саша.

Ястребов легко коснулся губами её лба и резко встал, опуская её на ноги.

— Мы будем ждать. И я буду с тобой, Наташа.

Телефон Дарьи Николаевны Орловой мелодично известил о входящем звонке. Лена мельком взглянула на немного озадаченное лицо заведующей и продолжила быстро заполнять листы назначений.

— Да, слушаю, — ответила Орлова и вдруг замерла с улыбкой на лице.

— Даш, это Марьяна Журавлёва. Ленка моя рядом с тобой? Ты можешь разговаривать, не называя меня по имени?

Дарья удивлённо вскинула брови вверх и при этом спокойно обратилась к Лене:

— Лен, я выйду на пару минут.

— Конечно, без проблем. Всё под контролем.

Скоро закрылась дверь в кабинет завотделением и Дарья бросила в трубку:

— Что происходит, подруга? К чему этот концерт?

— Скоро сама поймёшь, только нам с тобой встретиться надо. И заметь — как можно скорее. Даш, это касается наших детей.

— Каких де… Ты Диму и Лену имеешь в виду?

— А у тебя ещё дети есть? — ехидно поинтересовалась Марьяна.

— Очень смешно, — в тон ей ответила Дарья. — Говори куда и во сколько?

— Знаешь что? Только одно место подходит. Давай ко мне в садик сегодня? У меня детей забирают к шести вечера, сможешь подскочить?

— Смогу. Ты только скажи — это действительно важно?

— Я тебе одно могу сказать. Как теперешняя молодёжь изъясняется — ты, мать, офигеешь!

Дарья удивлённо помолчала и тихо закончила:

— Буду в полседьмого. Жди.