– Пустое! Ничего не будет, милая рыбка! Ты говорила с Мунталой?

– Она ещё дуется. Но заявила, что не хочет иметь мамой Габриэлу. Мне так жаль её, Хуан! Это её первая трагедия в этой её жизни. Как она её переживёт?

– Бедняжка! Завтра надо поговорить с Габриелой. Пусть не настаивает на своём материнстве. Я с тобой должны убедить её в этом.

– Ты так считаешь? – вскинула глаза в удивлении и радости Мира.

– А почему нет? Мы все привыкли считать Мунталу членом своей семьи. Пусть у нас будет уже две дочери. Надеюсь, ты не собираешься воспитывать их в духе мелочного аристократизма? Мне бы этого не хотелось.

– Любимый! Обещаю, что этого не произойдёт! Слишком много условностей и разного рода ограничений и иносказаний. Это не по мне, мой Хуанито!

– Ну тогда не о чём и говорить. Успокойся и не думай о плохом.

На следующий день и Мира и Хуан долго собирались с духом, чтобы начать неприятный разговор с Габриэлой.

– Поговорим? – посмотрел Хуан в глаза женщине, давая понять, о чём будет разговор.

Габриэла неопределённо подняла бровь, затем согласно кивнула.

– Пройдём в сад. Там нам никто не помешает. Мира слишком занята ребёнком, и мы спокойно сможем всё обговорить.

Габриэла с напряжением посмотрела в глаза Хуану. Они были достаточно спокойными и лишь выдавали некоторое волнение по поводу предстоящего разговора.

– Габи, что ты намерена делать? Это нас сильно трогает и беспокоит.

Та сжала губы в тонкую полоску. Молчала недолго.

– Я ещё не пришла ни к какому решению. Мне принять его очень сложно. Дочь не хочет меня признавать. Это обидно, но она в какой-то мере права.

– Даже в большой мере, Габи. Даже твои деньги нисколько не оолегчили жизнь Мунталы. Всё пропивалось! Это установлено точно.

– Понимаю. Я не осмелилась открыто ничего делать! И теперь пожинаю плоды такого отношения к дочери. Я в растерянности, Хуан!

– Ещё бы! Тебя можно понять. И всё же, на что ты надеешься? Ты ведь не хочешь своей дочери плохого! Подумай хорошенько, прежде, чем принимать окончательное решение, Габи. На карту поставлена судьба не просто ребёнка, но твоей дочери.

– Скажи честно, Хуан! Вы не настраивали её против меня?

– Бог с тобой, Габи! Как можно? Мы никогда не заводили о тебе разговоров.

– Она что, так привязалась к вам?

– Не столько к нам, сколько к Мире. Постоянно оспаривает её перед Луисой. Хорошо, что та редко бывает дома. А сейчас особенно.

Габриэла вздохнула и замолчала. Её лоб нахмурился, губы вытянулись в жёсткую полоску. Хуан понимал, как ей тоскливо и трудно.

– Я понаблюдала за твоей женой, Хуан. Она показалась мне очень доброй. На меня смотрит хмуро, но это и понятно. Скажи откровенно, дочери будет хорошо у вас? Вы готовы воспитать её, как собственную?

– Иначе мы и не предполагали, Габи. Луиса ведь довольна, и хотя старше, тотчас стала называть её мамой. А Мунтала страшно ревнует её. И только теперь последовала примеру Луисы.

– Она тоже называет Миру мамой? – Габриэла с удивлением уставилась на Хуана, в то время как тот утвердительно наклонил голову.

– Мунтала вообще девочка довольно сложная. Луиса намного проще, но они хорошо дружат, а мы довольны.

Габриэла молча глядела на цветок, трепещущий на лёгком ветерке. Хуан думал, как перейти к основному в разговоре. Его глаза бегали по лицу Габриэли, пытаясь обнаружить то, что так тянуло его к ней.

И теперь, вглядываясь в эти тонкие черты, он не мог не признать, что его Эсмеральда намного привлекательнее, приятнее. А, главное, легче в общении и веселее. Это открытие показалось очень приятным. Он даже слегка улыбнулся своим мыслям, правда испугавшись, что собеседница это заметит.

– Габриэла, ты что всё же задумала? – прервал он молчание. – Нам необходимо решить наш вопрос. Мне, должен тебе признаться, не верится, что твоей дочери будет хорошо с тобой. Ты не находишь?

Она вздохнула.

– Похоже, что ты прав. Это больше всего беспокоит меня. Может, ты поговоришь с нею? Мне показалось, что у вас с нею установились дружеские отношения, и она тебя очень уважает. Выясни всё начистоту. А я потом подумаю.

– Если ты мне доверяешь и разрешаешь, то я готов.

Габриэла глянула на Хуана долгим взглядом, проговорила тихо, обречённо:

– Разве у меня есть выбор? К тому же я тебя достаточно знаю. Говори с Мунталой. Не думаю, что ты легко опустишься до низости в таком щекотливом вопросе.

Уже вечером, Мунтала легла спать, Хуан зашёл в спальню девочек. Луисы ещё не было. Та как обычно немного задерживалась на кухне, помогая с посудой и уборкой.

– Тала, я пришёл пожелать тебе сладких снов, – жизнерадостным тоном проговорил Хуан. – Как твоё настроение, девочка?

– Дядя Хуан, а меня не отдадут этой тёте, сеньоре? – В голосе звучали страх, отчаяние и неопределённость.

– Кто ж может такое сделать, милая моя Тала? Это можешь только ты решить. Это ведь твоя жизнь может измениться. Тебе и карты в руки!

– Какие карты, дядя Хуан? – не поняла Мунтала и в её тёмных глазах забегали тревожные искорки.

– Это так говорят, когда полагаются на твоё исключительное мнение и желание, девочка.

– Значит, я тоже могу не соглашаться?

– Естественно, моя малышка! От тебя многое зависит. И я бы хотел знать, как ты относишься к этой сеньоре Габриэле? К твоей маме?

Мунтала дёрнулась плечами. Брови нахмурились, но она ответила всё же:

– Она отказалась от меня, когда я только родилась, дядя Хуан! Я не хочу, чтобы она была моей мамой! У меня уже есть мама! Самая лучшая, добрая, и я её очень люблю! Теперь не только у Луисы есть настоящая мама! И другой у меня не будет!

– Тала, кто тебе говорил, что от тебя отказалась твоя мама?

– Там, где я жила раньше, много об этом говорили. Смеялись надо мной. Я часто плакала от обиды. А теперь она заявилась! Не хочу! Пусть едет себе, откуда приехала!

– Не надо так переживать, Тала! Она ведь твоя мама!

– Не хочу, не хочу, не хочу! Дядя Хуан, не отдавайте меня этой сеньоре!

– Успокойся, Тала! Никто тебя не отдаст без твоей воли. Глупенькая! Мы с мамой уже всё решили про тебя!

– С мамой Мирой? Или…

– С мамой Мирой, конечно! Вытри слёзки и засыпай. Утром опять будет солнце светить моей Мунталочке, и всё будет прекрасно! Спи. Сейчас Луиса придёт, и не очень хорошо будет, если она застанет тебя в слезах! – и Хуан наклонился поцеловать девочку.

Она обхватила ручонками его шею, прижалась к лицу и долго не отпускала

– Я уже успокоилась, дядя Хуан! Иди спать.

– Мунтала, мы с Мирой тебя удочерили. Ты это знаешь. Так что я уже не дядя тебе, а папа. Ты должна называть меня так.

– А можно? – взвизгнула Мунтала и опять потянулась ручками к лицу Хуана.

Хуан с удовольствием ощущал трепет её сердечка, мокрое лицо и робкие поцелуи в щёки. Было приятно. В горле защекотало от волнения и переживаний.

В гостиной в одиночестве сидела Габриэла и смотрела на язычки пламени, ещё трепыхающиеся в камине. На дворе лил дождь, было сыро и прохладно.

Она вскинула глаза на вошедшего Хуана. В них откровенно просматривался вопрос. Хуан покачал головой, сел в кресло, потянулся за кувшином с вином. Налил немного и медленно вылил.

– Ничего утешительного сказать не могу, Габи, – проговорил он сурово. – У девочки чуть истерика не случилась. Слышать о тебе не хочет. Даже упрекнула тебя в том, что ты её бросила тут же после рождения.

– Зачем вы ей об этом говорили? – чуть не вскочила Габриэла, округлив глаза.

– Мы ничего ей не говорили об этом. Шантрапа, что окружала её в прежней жизни, достаточно досаждали ей этим. Там же ничего не скроешь от соседей!

Габриэла сжала губы. А после долгого молчания, спросила:

– И что же Мунтала? Говори без утайки.

– Что тут говорить, Габи? Я уже всё сказал. Она наотрез отказалась тебя признать, не то, что жить с тобой. Видела бы ты, как она умоляла не отдавать её тебе! Плакала, умоляла. Не будь такой жестокой к дочери, которую ты сама покинула, отдала в трущобу, где она едва выжила. Смирись и потерпи.