Габриэла долго молчала. Хуан бездумно поглядывал на неё, ожидая продолжения столь неприятного объяснения.

– Спокойной ночи, Хуан, – вдруг поднялась она и, не дожидаясь ответа, стремительно удалилась по лестнице к своей комнате.

– Ну что, па? – тут же подскочила Луиса, и Хуан внутренне улыбнулся, поняв, что хитрая девчонка дожидалась конца переговоров, сгорая от любопытства и переживая за названную сестру.

– Луиса? Ты подслушивала?

– Подслушать только хотела! Да ничего не услышала! Вы дверь так плотно прикрыли! Тала остаётся?

– Её мать ничего ещё не решила, но думаю, что тут и решать нечего. Тала ни за что не хочет её признать. Так что можешь обрадовать малышку. А я побегу к маме Мире. Спокойной ночи, дочка!

Утром Габриэла не вышла к завтраку, и никто не осмелился зайти в спальню осведомиться о её самочувствии.

– Я всю ночь так плохо спала, Хуан, – жаловалась Мира с утомлённым лицом.

– Что там Габриэла всё думает? Неужели не понимает, что насильно с такой девочкой, как Мунтала, у неё ничего не получится, – она следила, как Луиса с Мунталой и Хуаном Антонио удаляются по дорожке сада.

– Дело для Габриэлы очень сложное, Мира. Пусть раскинет мозгами. Я сам сгораю от нетерпения. Даже из дома выходить не собираюсь. Уже отправил к компаньону слугу с запиской.

Габриэла появилась лишь перед обедом. Лицо осунулось, под глазами фиолетовые круги, и вся она потускнела и словно сморщилась, но одета была с тщательностью, причёска уложена по моде.

Мира с испугом смотрела, как сестра независимой походкой приближается к столу и, поздоровавшись весьма чопорно, села, выпрямив спину в ожидании блюда, которое служанка торопливо наполняла едой.

Обед прошёл в молчании. Никто не проронил ни слова. Гнетущая тишина висела над столом.

– Если не возражаете, – повернула Габриэла голову в сторону Хуана, – я бы хотела поговорить с вами, – она слегка наклонила голову к Мире, а потом и Мунтале. Девочка втянула в страхе голову в плечи и с бледным лицом ждала самого страшного, боясь пустить слезу.

– Тала! – Нарочито бодро молвил Хуан, кладя руку на плечо девочки. – Пошли! Сеньора хочет нам что-то сказать важное.

Мира отдала малыша Луисе и с пришибленным видом последовала за остальными в кабинет, плотно затворили дверь, оставив служанку и Луису в напряжённом ожидании.

– Я всю ночь думала, – начала Габриэла безжизненным тоном. – Много раз возвращалась к одному и тому же, перебирала варианты, но ничего не могу вам сказать кроме того, что я должна оставить Мунталу здесь.

Габриэла замолчала, а остальные в растерянности переглядывались друг с другом, боясь поверить в услышанное.

– Это значит, Габи, что ты отказываешься от дочери? – наконец спросил с неуверенностью Хуан.

– Ничуть не бывало. Я не отказываюсь от дочери. Я просто оставляю её в этом доме. Пусть время решит дальнейшую судьбу Мунталы.

– Габи! Ты не представляешь, как мы все благодарны тебе! – Хуан вскочил и бросился поцеловать руку Габриэле.

– Оставь! Это мне не нравится, Хуан! Я ещё хочу сказать, что пришла к такому решению путём множества колебаний и сопоставлений. Я поняла, что у вас в доме отличная атмосфера, дочери будет здесь хорошо. К тому же я обязуюсь выделить тысячу золотом на её приданое, и дополнительно она получит по завещанию всё, что у меня будет. И ещё! Я требую возможности видеть мою дочь в любое время по моему разумению.

– Габи! Это же чудесно! Мира, ты слышишь? Габриэла оказалась не так плоха, как можно было предполагать! Мы, конечно, принимаем все твои предложения, Габи, и обещаем не чинить препятствий тебе в твоём благородном стремлении общаться с дочерью! – Хуан повернулся с девочке. – Тала, пойди поблагодари мать за столь радостное сообщение. Иди, прошу тебя!

Мунтала долго молча дулась, не поднимая головы. Затем всё же неохотно сползла со стула и неловко, с опаской подошла к Габриэле.

– Ну же, Тала! Скажи что-нибудь матери! – Хуан неторопливо поднялся со своего места и приблизился к девочке, подтолкнув легонько к Габриэле.

Та в молчании сделала шаг и замерла в ожидании, так и не проронив ни слова. Габриэла осторожно опустила ладонь на голову дочери, ощутив, как та слегка вздрогнула, словно уменьшилась в размере.

– Успокойся, Тала! – наконец проговорила Габриэла надтреснутым голосом. – Я не обижу тебя. Ведь я так виновата перед тобой! Прости, если сможешь! Я обещаю не сильно докучать тебе и постоянно заботиться о тебе. Скоро я уеду, но обещаю месяца через два навестить тебя. Ты согласна?

Девочка по-прежнему молчала, так и не подняв голову и не взглянув на мать, лишь мельком взглянула на Миру. В глазах промелькнула мольба избавить её от мучений этой сцены.

– Иди ко мне, Тала! – протянула руки Мира и девочка опрометью бросилась в объятия названной мамы. Слёзы хлынули из глаз, тельце судорожно вздрагивало от рыданий, а Мира гладила её голову, запускала пальцы в волнистые волосы, пропуская их с видимым удовольствием. – Ну перестань, доченька! Твоя настоящая мать оказалась совсем не такая плохая, как ты могла думать.

– Ты меня любишь, мамочка? – сквозь слёзы прошептали бледные губы Мунталы, устремив заплаканные глаза в глаза Миры.

– Конечно, моя ласточка! Успокойся и побеги обрадуй Луиситу. Она ведь с нетерпением ждёт этой вести, беги! – Мира подтолкнула ожившую и повеселевшую девочку.

Мунтала молнией блеснула глазами в сторону Габриэлы и умчалась за дверь.

– Габриэла! Ты заметила, как она стрельнула в твою сторону глазёнками? – Хуан весело посмотрел на каменное лицо гостьи. – У тебя есть надежда, должен тебе заметить. Молись – и всё сбудется, Габи!

– Ты так считаешь, Хуан? – оживилась Габриэла. Она посмотрела на Миру, но та успела отвести глаза. – Это многое для меня значит, Хуан.

– По такому знаменательному событию и поводу можно и вечер созвать! Пригласим гостей, устроим праздник! – Хуан радостно обвёл глазами сидящих женщин, ища поддержки и одобрения. – Что скажете, сеньоры?

Женщины украдкой переглянулись и молча кивнули в знак согласия. Слова застряли у них в горле от переполнивших их чувств. Они были слишком возбуждены, чтобы заговорить.

Конец второй книги

Мариуполь, 2000 г.