Всю дорогу, пока мы тряслись в вертолете, Емельянов надрывал глотку. Нудил что-то: о соблюдении субординации, дисциплине, об оговоренных раннее, планах научных разработок. При этом, он все время обращался почему-то ко мне. Перешагивая в узком салоне через наваленный в проходе багаж, он обошел каждого, оставляя какие-то ценные указания и инструкции. Когда очередь дошла до меня, я сделал вид что сплю, но Емельянова это не остановило.

— Проснись, Белов! Проводник! — кричал Сергей, тормоша меня за плечо.

— Что уже прилетели?

— Нет еще, но скоро. Первое знакомство у нас с тобой не заладилось, скажу честно, я был против того чтобы Терентьев включал оперативного сотрудника в нашу группу. Да и что это за должность такая «проводник»? Будто бы мы сами не знаем, куда нам идти. Все это ширма, всем же понятно…

— Ну, раз понятно, зачем столько речей? Я не оперативный сотрудник, и слова Терентьева были чистой правдой. Вы ученые, а я специалист по выживанию, вот и все. Если я почувствую, что не нужен группе, мол вы сами справляетесь… поверь мне, Сергей… с огромным удовольствием смотаюсь обратно.

— Хорошо. Вечером совещание. Будем определять план работ в новом составе. Предварительно была договоренность, что нас высадят на третьем периметре. Теперь есть возможность встать на втором. Это большой плюс, лишние тридцать километров, ближе к подножию башни. Тем более что там оборудован капитальный бункер.

— Это хорошая новость или плохая? — спросил я без задней мысли, хотя Алексей мне что-то рассказывал о периметрах безопасности установленных вокруг объекта.

Емельянов попытался было что-то ответить, а потом просто махнул рукой и пошел на свое место. Вертолет стал закладывать крутой поворот и резко снижаться. А я взглянул в иллюминатор и увидел ровную как пустой обеденный стол степь, над которой высилась громадина таинственной башни. С такого расстояния она казалась исполинской, просто чудовищных, пугающих размеров. Уверен, что если бы такая махина свалилась на землю из космоса, как обычный астероид, то наступил бы новый ледниковый период, но человечество бы об этом уже не узнало. Шпиль башни устремлялся высоко в небо. Ближе к середине и даже ниже, на неровных уступах были заметны белые пятна снега. Верхушка башни скрывалась в молочной дымке высоких облаков, от чего казалось, что вся это чудовищная громадина устремляется в бесконечность. Так близко видеть башню, мало кому удавалось. В интернет просачивались снимки, но сделанные с очень большого расстояния с земли или с самолета. Сам артефакт больше напоминал невероятных размеров пучок прутьев или гигантский католический собор. Ровные многогранники, плотно подогнанные друг к другу, поблескивали на солнце как темное стекло. Поверхность башни больше напоминала графит отшлифованный до блеска. Тот факт, что каждый многогранный стержень в пучке был примерно равен площади футбольного поля, просто ускользал из понимания. Лично мое сознание испытывало чудовищное давление при виде такой неземной красоты и величия. Со стороны казалось, что основание башни намного шире, чем уносящаяся ввысь верхушка. Но в данном случае я не был уверен, что могу доверять глазам. Ничего подобного мне видеть прежде не приходилось.

Вертолет развернулся. В мой иллюминатор больше невозможно было наблюдать это незабываемое зрелище. Мы влетали в многокилометровую тень объекта, приближаясь все ближе и ближе к лагерю на самой границе аномальной зоны. Тут нас и накрыло. Наступила тишина и вертолет просто рухнул. По крайней мере, мне так показалось. Сработала система авторотации винта, но все равно приложило нас крепко. Спасла малая высота и мастерство пилотов. Я только успел сгруппироваться, ныряя в кучу сваленных рюкзаков и спальных мешков на полу кабины. Вертолет шмякнулся в степную твердь и развалился. Дальше включился мой «автопилот». Я, опасаясь возгорания, вышвыривал всех без разбора в проломы бортов. Пинками и матюками придавая телам ускорение. Слава богу, уцелели почти все. Емельянов сломал ногу (нефиг было шляться по кабине в полете!), да пилоты покалечились — не смертельно. Остальным повезло — шишки да синяки. Мы с Самохиным только успели достать из обломков застрявшего там пилота, как вспыхнуло растекшееся топливо, и мы втроем на четырех ногах рванули изо всех сил. В спину жарко толкнуло взрывом, и мы мордами пропахали жесткую степную траву. Только тут, я разглядел, что это был Ержан. Другой пилот, Берик, выброшенный из вертолета от сильного удара о землю, все еще был без сознания и лежал неподалеку на подложенной кем-то заботливо куртке.

Казахская степь. Великая степь. Это место для закаленных ее жаром и свирепым холодом людей. Жара. Иссушающий пыльный ветер, пропитанный ароматом еще живой травы. Мошкара, ящерицы, змеи. Ползающая, летающая, бегающая живность. Треск кузнечиков и цикад наполняющий звенящий простор. Беспощадное жгучее солнце, скрывшееся за громадиной башни. Упругий ветер, теребящий пыльную поземку над обожженной землей. Казахская степь, это не только простор и бесконечный горизонт. Это образ мысли, образ жизни, состояние души. У каждого места есть своя особенность, своя неповторимая черта, но степь — это тайна, открыть которую дано не каждому. Теперь, еще эта башня, сводящая с ума весь мир…

Я нашел свой уцелевший рюкзак, который рефлекторно выбросил в спешной эвакуации и поволок его к растерянным людям все еще недоуменно взирающих на горящие обломки вертолета. Отдав им фляжку с водкой, я занялся раненными. Здесь пошла в дело фляга спирта и мой набор медикаментов. Распилив пилой карманного ножа станок рюкзака соорудил фиксирующие повязки на переломы пилотов и ногу Емельянова. Почистил и промыл резаные раны, некоторые из которых, пришлось заштопать, обезболив процедуру хорошими порциями спирта. К прилету спасателей, мы с моим добровольным помощником Самохиным, почти управились. Я как раз залепил пластырем неглубокий порез на заднице Вишневского, а Самохин обойдя всех с зеленкой и пластырем, наконец, занялся своей разбитой коленкой. Недалеко от места аварии приземлились два вертолета, как оказалось, из группы поиска космонавтов. Так, как из-за этой чертовой башни космодром Байконур оказался не у дел, вертолеты этого отряда теперь патрулировали округу и быстренько примчались на большой костер. Одновременно с ними появились и бешено несущиеся по степи автомашины из лагеря.

Вокруг да около

Вертолетная площадка охранялась ротой БТРэров. Сотни две солдат расположились по периметру лагеря в крытых укреплениях. В центре обустроенного пятачка располагались десятка два вагончиков и несколько юрт, а также надувной мобильный госпиталь. Много грузовиков, электростанции, водовозы. Спецтехника с радарами и системами связи была расставлена чуть дальше от жилого комплекса. За вертолетной площадкой разместились палатки военных. Экспедиционная база была обнесена забором из прочной металлической сетки, натянутой между высоких столбов. Увенчанная спиралью Бруно, вся это конструкция была увешана клубками иссохшей травы перекати-поле и представляла собой фантастическое зрелище, подсвеченное множеством прожекторов.

Толстенький, но на удивление подвижный полковник из казахской армии, который, говорил по-русски не хуже любого из нас, быстро навел порядок в растерянной и оборванной компании. Раненных пилотов унесли в госпиталь, туда же уволокли, пытавшегося препираться с офицером, Емельянова. Занимаясь далее нашим размещением, полковник представился мне, но я не смог с первого раза запомнить его имя, до того был умотан. Полковник терпеливо ждал и я, наконец, догадался предъявить документы. Удовлетворенно кивнув, он вполголоса добавил:

— Терентьев мне сообщил о Вас, если возникнут какие-то проблемы, обращайтесь только ко мне.

Ученые в группе держались обособленно. Меня, под общую гребенку, решили поселить вместе с ними в уютный на вид вагончик, в стену которого был вделан кондиционер, но заметив на краю лагеря отдельно стоящие юрты, я попросил, чтобы мне нашли место там. По опыту знаю, что ничего уютней и удобней в таком климате еще не придумали. Полковник одобрительно кивнул, оценив мой выбор, тут же распорядившись, чтобы меня устроили, где я прошу.