В съезжей избе клубился нестерпимый смрад. Воняло дёгтем от юфтевых сапог, перегаром и мочой: пожилой Быков страдал недержанием. К этим запахам примешивался аромат восточного благовонного масла, который исходил от рослой осанистой прислужницы. Она стояла, склонив голову и потупив глаза, но спину держала прямо. «Какая стать! – изумился Денис. – Путила не скупится на её умащение, да и на наряд тоже. Полюбовница, видно».

Ражий и вальяжный голова был в обычном стрелецком зипуне из некрашеного сукна. Сидел он за накрытым столом. Ржаной хлеб… Жареное мясо… Солёные рыжики… Небогато, конечно, но всё равно Денис задумался, с чего это большой начальник решил так любезно его встретить.

Денис поклонился голове до земли. Быков приложил руку к сердцу, жестом пригласил его за стол и велел служанке принести хлебного вина.

Пока Денис садился за стол, девка уже успела возвратиться с кувшином зловонного напитка. Путила Борисович радушно улыбнулся гостю:

– Доброе зелье! Не полугар, двойное! Вчера Тимошка из кабака притащил. По моему заказу варили. А вот что касаемо наград, то бери рубль серебряный, – голова бросил на стол мешочек с монетами. – Но это не всё, Дениска. Есть ещё подарок.

Денис опасливо взял чарку.

– Не пил ещё такое крепкое? – засмеялся Быков. – Не бойся, не отравлю. А если и отравишься, похороню богато.

Денис опрокинул стопку вслед за стрелецким головой.

– Молодчина! Даже закусить не взял, – одобрительно улыбнулся Путила и сразу же взял быка за рога. – Вторую награду позже получишь, а пока вот о чём поговорим. Я человек бесхитростный, всю жизнь провёл в седле. Не робей передо мной, говори всё, как есть. Ты, значит, к Боборыкину решил податься?

– Решил, – честно ответил Денис.

– Чем же тебе здесь немило?

– Поверил я летось пустобрёхам. Променял родной Рясск на козловское адище. За сто вёрст киселя хлебал, а чего ради? Чтоб остаться кузнецом? В Рясске ныне мирно и девок на выданье хоть жопой ешь. Здесь же – одни мужики, шлюхи да вечная война. Не заметишь, как сдохнешь. И если б от татарской сабли! Свои страшнее степняков. Обчистят, выбросят тело в Лесной Воронеж – и никто тебя не отыщет на речном дне, не вытащит, чтобы похоронить… Надысь приехали в нашу слободу семь мужиков из Коломны. Их выгнали из посада, обвинили в насильстве и ушкуйничестве, и сослали в Козлов на вечное обитание. Ну, и как жить среди таких людей?

– Да, Дениска! Всё так. Не ангелов набираем. Не токмо в слободские, но и в служилые люди. Даже я частенько думаю перед сном, доживу ли до послезавтра. Помнится, лет семь назад под Данковом сторожевые казаки сбросили меня с лошади, избили палками и ограбили. Меня, дворянина, стрелецкого начальника!

– Сурово их наказали?

– Нет. Служилые люди нам нужны, а сторожевые казаки более всего. Товарищи взяли их на поруки. Вот так, Дениска!

– Однако ты, Путила Борисович, здесь головой сделался. Я же кем был, тем и остался.

– Нет, не здесь, – поправил его Быков. – Головство мне доверили ещё в Данкове. Воевода Курдюк Ржевский послал меня к Княгинину броду с сотней конных стрельцов. В погоню за татарами, что ясырь увели. Из Лебедяни подмога подошла, Стуколов Григорий да Дьяконов Василий. Оба со товарищи, вестимо. Вместе мы много степняков перебили. Сотни четыре, не меньше. Большой полон отгромили. И сынов боярских домой вернули, и посадских, и крестьян, и всяких прочих людишек… Тогда-то мне и добавили три рубля к жалованию, дали сукна. Доброе сукно, мягкое, яркое! Не то, что эта сермяга, – Путила брезгливо потрепал рукав зипуна. – Ещё пожаловали сапоги из сафьяна и саблю персидскую. А главное, служилые люди меня признали. Уважать стали. Так я и сделался головой. Сюда же меня вместе с подчинёнными прислали. С пятью сотнями данковских стрельцов и сторожевых казаков. Многие, правда, уже пали. Новых набираем…

– Петьку-стрельца надысь поверстали в сыны боярские, – мечтательно сказал Денис. – А ведь все знают, что он беглый крепостной! Теперь же у самого сто четей земли и крестьяне.

– Он семь ногайцев врукопашную зарубил. Боец! Вот Иван Васильевич его и приметил. А то, что Петька бежал от помещика, не доказано в Поместном приказе. Истец даже на суд не приехал. Понял, что дело дохлое – с Биркиным-то судиться, с думным дворянином! Среди наших стрельцов, сам знаешь, половина – беглые крепостные. Ну, и что? Не пойман – не вор. Главное, чтоб воевать умели.

– Не один же Петька выбился в люди…

– Не один… но ты, Дениска, нам полезнее как кузнец. Выправить саблю ведь не проще, чем ей махать.

– Беглых крепостных, значит, покрываете, а вольного не хотите отпустить? Показал же я, что оружие умею держать. Почему не дашь попытать судьбу? Надысь бирюч выкликивал царёв указ на торговой площади. Кричал, Боборыкину нужны ратные люди. Записаться может любой, окромя крепостных и тягловых. Мы же, козловские слобожане, тягло не тянем.

– Тягло ты не тянешь, а совесть твоя где? Слышал и я того бирюча, – насмешливо ответил Путила Борисович. – Как было его не услышать? Аки бирюк завывал на весь Козлов! Вчера, однако… А сейчас он где? Уехал, и следов не осталось. Дождик смыл.

– Дк царёв указ же… – промямлил Денис.

– Царёв указ, – хмыкнул голова. – Да, царёв… Так до Бога высоко, до царя далеко, а до меня – рукой подать. Вот он я! Перед воеводой и горожанами отвечаю за то, чтоб степняки не разорили Козлов. Мне нужны бойцы, а мастера кузнечного дела ещё нужнее. Вас, мастеровых, по пальцам можно перечесть. Как я стану уезд защищать, ежели вы разбежитесь? Вспомни, как мы тебя выручали, когда ты сюда приехал. Помогли дом справить и кузню оборудовать. Ну, и где твоя благодарность, Дениска?

Денис замялся, не зная, что ответить. Быков же положил на стол небольшой свиток и развернул перед Денисом.

– Скоро оружейники в Козлове станут служилыми по прибору, – продолжил он. – Вот, читай царёв указ. Ты же грамотный.

Он ткнул пальцем во фрагмент свитка со словами: «А плотникам и кузнецам, которые будут у городового и у церковного дела, давать подённого корму по шти, и по пяти, и по четыре деньги на день…»

– Прочёл? Акимке твоему четыре деньги в день положим, а тебе шесть. Смекай!

– Шестью московками в день соблазняешь? – усмехнулся Денис.

– Это ж десять рублей в год! Тебе мало? Мои стрельцы втрое меньше получают.

– Стрелец может сделаться пятидесятником, даже сотником. Получить поместный оклад. А кузнец? Никакой будущности! Как живёшь мастеровым, так и помрёшь. Указ меня к Козлову прикрепит, свободы лишит. Да и не верю я в царёв подённый корм. Он ныне есть, а изутра нет. Скажут «казна пуста» – и соси лапу. Отпусти меня!

– Так ли хорошо в этой новой крепости? Недавно Боборыкин заставил всех тонбовцев строить острожек. И ежели б крестьян, казаков и стрельцов! Нет же, он и попов, и сынов боярских впряг возить дубовые брёвна. За ослушание батогами бил. Батогами! Они челобитные в Москву писали, жаловались, а ему хоть бы хны. Он же царю родня. Подумай, Дениска, в каком аду ты окажешься!

– Знаю… – задумчиво сказал Денис. – Токмо не Роман ли Фёдорович дал коней лучшим пешим стрельцам? Не казённых. Своих жеребцов не пожалел! Неужто врут люди?

– Не врут. О державе, видишь ли, Боборыкин радеет. Нет, Дениска! Он просто богатый и молодой. Перед царём выслуживается, будущность себе выстилает.

– Но ведь дал коней…

– Так вот на что ты нацелился? Думаешь, в Тонбове тебе турецкого жеребца и рейтарские доспехи дадут? Может, ещё и поместье? – ухмыльнулся Быков.

– Как повезёт…

– Ежели и получишь поместье, – засмеялся Путила Борисович. – Думаешь, счастливее станешь? Забот прибавится, врагов тоже. Так и будешь озираться, не роют ли тебе волчью яму. И ты её тоже рыть начнёшь. Никуда не денешься, ведь либо ты, либо тебя… Слышал мой разговор с Боборыкиным? Там, у ворот Тонбова? То мы с Иван Васильевичем на него донос пишем, то он на нас…