Когда Денис открыл глаза, было ещё темно: с похмелья он всегда рано просыпался. Полечился медовой бражкой, съел остатки вчерашнего пиршества и поплёлся в центр Козловского детинца. Там возле забора, который огораживал церковь Покрова Пресвятой Богородицы, стояла обширная, крытая тёсом, съезжая изба. Сосновые бревна, из которых она была построена, ещё не потемнели и пахли смолой: зданию, как и всему городу, от роду был всего год.

Перед избой уже скопился народ: мастеровые, торговцы, бобыли, крестьяне из близлежащих деревень… Все стояли насупленные и хмурые, будто на похоронах. Лишь изредка перебрасывались двумя-тремя словами. Ждали, когда выйдет старик Биркин, но он медлил, словно опасался выступать.

Лишь когда пожелтело красное рассветное солнце, семидесятилетний воевода показался в дверях съезжей избы, встал перед людьми и вязко затянул речь:

– Над украинными землями5 нависли тучи. Воинство хана Гирея течёт по Ногайскому шляху. Собирается сжечь Козлов и Тонбов, а потом идти на Шацк, Рязань и Рясск…

У Дениса ёкнуло сердце, ведь в Ряжске он прожил свои первые двадцать семь лет. Болел душой за родной город, хоть и навсегда уехал из него.

Биркин тем временем продолжал, всё так же мрачно и заунывно:

– Боборыкин послал казаков в разведку, и те привезли ужасные вести. К Тихим плёсам на Хопре подошли степняцкие отряды. Больше десяти тысяч татар и ногайцев! С ними ещё азовские казаки под началом атамана Алютовкина. От Тихих плёсов что до Козлова, что до Тонбова рукой подать. Всего сто двадцать вёрст, три дня пути! У наших крепостей, конечно, добрая защита. По дюжине пушек, по две дюжины затинных пищалей6 и по двадцать дюжин ручниц. У степняков же токмо луки да сабли, но они думают взять храбростью и числом. Десять тысяч искусных конных воинов, а то и больше! – грустно повторил воевода.

– Что ж, батюшка-воевода, делать будем? – закричали козловцы.

– Наши служилые люди не устоят без подмоги, – ответил Иван Васильевич. – Сражаться придётся всем.

Денис вздохнул: вчерашние догадки подтвердились. Вражье войско было всего в трёх днях пути от Козлова! Возможно, жить горожанам осталось всего ничего.

Домой Денис возвращался вместе с Акимом. Они вошли в избу, зачерпнули по ковшу браги, присели…

– Воевать будем… – задумчиво произнёс Аким.

– У тебя пищаль-то хоть цела? – усмехнулся Денис.– Не продал?

– Под печкой отдыхает. Вмистях же из Рясска везли.

– Не заржавела под печкой-то? Тащи сюда. Почищу, подправлю…

Аким сразу же выбежал из избы и вскоре вернулся, неся завесную пищаль, завёрнутую в промасленное тряпьё. Денис развернул её, долго рассматривал и, наконец, заключил:

– Хоть и в масле лежала, а ржавью тронута. Поработаю над твоей пищалью. У меня ещё сабелька есть для тебя. Сделана толково, всё в ней выверено. Почти как моя. Тоже отец ковал! Можешь ей махать?

– Не знаю, – замялся Аким. – Показывали…

– А я саблей как-никак владею! – похвалился Денис. – Отец натаскивал с молодых ногтей. Учился я старательно. Разумел, для чего это нужно! И ведь правда, пригодился навык. Тебе и двух лет не было, когда запорожцы Сагайдачного7 сожгли Рясск. Мы с отцом и Настей, сестрёнкой моей, живы остались, потому как нас тогда в городе не было. Воевода велел ряшанам крепостные стены разломать и уйти в Пронск. Погрузили мы всё ценное на телегу и поехали. По дороге мама заболела гнилой горячкой. Тогда же и умерла, а мы даже похоронить её толком не смогли. Пронск надо было защищать. Нам всем выдали пищали, порох и свинец. У отца ещё две сабельки имелись. Своего выкова! Ни на польские не похожи, ни на угорские, ни на черкесские, ни на персидские, ни на турские… Одну он себе взял, другую дал мне. Я хоть и юнцом был, но росту и силы во мне уже хватало. Запорожского черкаса вдвоём с отцом зарубили! Воевода Трусов наш подвиг отметил, в Разрядный приказ бумагу послал. Отметили нас. Целый рубль дали! На двоих, правда. Радовался я тогда… а как домой вернулся, разрыдался.

– Из-за мамы?

– Не токмо. От Рясска ведь остались одни уголья да пепел. Заново пришлось и дом строить, и кузню… Как же мы тогда запорожских казаков ненавидели! Как же ненавидели… а сейчас их в Козлове полным-полно. Бок о бок с нами супротив татар воюют. Вишь как бывает!

– Силу набирает Московская держава, вот к ней и потянулись…

– Долго ещё набирать будет, – усмехнулся Денис. – Пока мы платим поминки крымскому хану, а не он нам…

– Когда-нибудь перестанем. Все образуется. Глядишь, и ты отыщешь отца с Настей.

Аким увидел, как напряглось лицо мастера, и испугался. «Зря я наступил Денису на мозоль», – начал он мысленно корить себя.

В Ряжске Акиму часто рассказывали о Денисовом отце и неразгаданной тайне его исчезновения. Почему вдруг небедный ряжский кузнец бросил своё дело, и, прихватив с собой десятилетнюю дочь Анастасию, бежал из города? Куда он перебрался? Зачем оставил сына в родном городе? Ответов в Рясске не было ни у кого, и у самого Дениса тоже, а слухи и пересуды ходили разные, порой даже похабные и оскорбительные…

«Зря я это сказал. Ой, зря! Как бы не побил мастер», – со страхом думал подмастерье.

Денис, однако, сдержался и натянуто улыбнулся Акиму:

– Как их отыскать? Рыться в писцовых книгах всех уездов? Кто ж мне их даст! Глотать пыль по дорогам Руси? Спрашивать во всех городах и весях, не живёт ли где кузнец, именем Марк? Так его, может, и звать уже иначе. Хорошо хоть, он успел научить меня своему делу, оставил дом и кузню. Не то пропал бы я…

– Что ж ты из Рясска уехал? – осторожно поинтересовался подмастерье.

– Немило мне там было. Как и тебе…

– Я за тобой поехал. Ты ж посулил, что в Козлове нас в служилые люди запишут… а там, глядишь, и поместный оклад дадут. Вот я и бросил Рясск. Обманулся!

– Оба обманулись, – согласился Денис.

Каждый день после работы, взяв выструганные из дерева сабли, кузнец и подмастерье упражнялись в искусстве боя. Денис вспомнил все приёмы, которым когда-то научил его отец. «Никогда не поддавайся страху! Никогда не зажмуривай глаза, а не то конец тебе!» – наставлял он Акима, показывая режущие и рубящие с потягом удары. Тот, как губка, впитывал слова мастера…

Изматывающее ожидание длилось почти месяц. Люди Инайета Гирея ни на Тамбов, ни на Козлов сразу не пошли. Сначала стали грабить деревни и сёла в окрестностях Тихих плёсов, уводили пленников на юг, чтобы продать туркам или получить выкуп от московского царя. Русские не препятствовали разбою, берегли силы на случай осады крепостей. Служилых в украинных землях было немного, и биться в поле с десятитысячным конным воинством стало бы для них самоубийством.

Недели через две разведчики донесли, что татарские и ногайские мурзы что-то не поделили. Бились друг с другом не на жизнь, а на смерть – и в междоусобной схватке воинство крымского хана поредело. У обоих воевод, козловского и тамбовского, от сердца отлегло. Понадеялись они, что люди Инайета Гирея вообще уберутся в Крым… но нет, не ушли.

Перед Успением сторожевые казаки прискакали в Тамбов с вестью, что степняки двинулись в его сторону. Поступили татары по-своему разумно: город начал возводиться всего три с половиной месяца назад, готов был лишь детинец. Тамбовские слободы окружала наспех сооружённая засека, а не крепкий частокол с башнями. Взять такую крепость было проще, чем Козлов.

Стрелецкий приказ распорядился отправить в Тамбов подкрепление во главе с Быковым, ведь острожки к востоку от Козлова и по берегам Челновой находились под началом Путилы Борисовича.

Ещё затемно Денис и Аким взяли две сабли, пищали и сошки, и на рассвете подошли к месту сбора. Там уже сверкали железными доспехами пожилые дворяне и сыны боярские8, потели в ватных тегиляях боевые холопы, переминались с ноги на ногу стрельцы с бердышами и ручницами, держали коней под уздцы казаки. Слобожане и крестьяне из пригородных деревень были одеты, кто во что горазд, и вооружены, кто как сумел. Кто взял с собой топор, кто лёгкое копьё, кто рогатину… Почти у половины ополченцев были ружья-самопалы.