Чему тут удивляться? Денис жил в те времена, когда российское государство не запрещало подданным вооружаться, ведь денег на прокорм служилого люда не хватало. Ружья приветствовались даже в домах крепостных землепашцев и жителей чёрных тягловых посадов. Там каждая вторая семья хранила на всякую оказию самопал и порох к нему. Что уж говорить о слободах украинных земель!
Быков сидел на коне в начищенном до блеска бехтерце. Он изумлял всех мощью своей стати. Казалось, за его широкой спиной может укрыться весь Козлов и наслаждаться покоем и процветанием.
Поразил Дениса и оружейник Степан, с которым они недавно праздновали Ильин день. Он выглядел как заправский стрелец: завесная пищаль за спиной, пороховница на поясе, бердыш в руке…
– Где такой топорик раздобыл? – полюбопытствовал Денис.
– В дровах нашёл, – важно ответил Степан.
Он всегда так поступал, когда его спрашивали, где он набрал грибов или наловил рыбы. Такой был человек…
– Не хочешь отвечать, сквалыга, ну и хрен с тобой! – выругался Денис.
Поссориться они не успели: Быков прокричал ратникам, что пора выступать в поход.
Утренняя дорога проходила в прохладной тени лиственного леса, наполненного головокружительными запахами цветущего вереска, душицы и зверобоя. Денис любовался сидящими по краям дороги бабочками-перламутровками с жемчужным узором на крыльях.
Поначалу путь не был изнурительным, но ближе к полудню началась пытка. Рой голодных слепней окружил ратников. Кафтаны и шапки не спасали. Мухи жалили в шею, в руки, в лицо… Их укусы обжигали так, будто кто-то прикладывал к коже раскалённое тавро…
Наконец, за деревьями показались долгожданная гладь Польного Воронежа и бурый частокол Бельского городка. На берегу реки Путила спрыгнул с коня так легко, будто на нём был надет не бехтерец, а лишь льняная рубаха. Рядом со стрелецким головой спешились оба его боевых холопа в чиненых кольчугах и помятых шишаках.
Быков снял ерихонскую шапку, откинул назад седые волосы, обнажив изувеченное сабельным ударом ухо, и объявил короткий привал. Говорил он зычно и гнусаво: нос был сбит набок ударом то ли кулака, то ли дубинки…
Конники, раздевшись догола, начали купать утомлённых жеребцов, по спинам и бокам которых струился пот. Пешие тоже побросали одежду и наперегонки бросились в реку, чтобы освежиться. Разгребая водоросли и кувшинки, они пробирались к стремнине с твёрдым дном и там, стоя по плечи в воде, присаживались, чтобы погрузиться в неё с головой: там алчные мухи не могли их достать.
На берегу остались лишь Быков, его холопы и Денис. «Может, сейчас попроситься на ратную службу? Когда ещё выпадет случай перемолвиться с самим стрелецким головой?» – подумал Денис, но не решился заговорить первым.
Отмахиваясь от насекомых, он присматривался к лицу стрелецкого головы, прокопчённому солнцем, выщербленному оспой и ранениями.
– О Боже! Мух испугались! – засмеялся Быков, поймав на себе его взгляд. – Что же будете делать, когда с саранчинами встретитесь?
Так Путила Борисович произносил слово «сарацины».
– А ты, Дениска, чего в реку не лезешь? – полюбопытствовал голова.
Тот молча разделся.
– Ну, и ломец! – восхитился Быков.
Денис с разбега прыгнул в Польной Воронеж, нырнул и поплыл под водой. Слепни кружили над ним, ждали… Как только его макушка высунулась из-под речной поверхности, они набросились и обожгли голову укусами. Он поскорее вновь погрузил голову в воду, ледяную из-за родников. Тело коченело в ней, но выходить из реки всё равно не хотелось.
– Пора идти! – гаркнул Путила Борисович.
По его команде все оделись и пошли по мосту к Бельскому острожку, возле которого к ним присоединились полсотни стрельцов.
За частоколом полевого укрепления начиналась степная местность, изрезанная рвами, засаженными густым терновником. Многие кусты погибли от жара: русские палили ковыль, чтобы татары не могли в нём укрыться и незаметно подойти к острожку.
Порывистый ветер разогнал насекомых, но ратникам легче не стало. Они дышали дымом осеннего пала и дорожной пылью, которая клубилась над чёрной, пахнущей гарью степью.
Хотя уже начиналась осень, жара стояла изматывающая. Почти как в кузнице у Дениса! Начальники подгоняли козловцев: «Побарахтались разок в реке – и будет! Поспешайте!» Им оставалось лишь смотреть голодными глазами на озерца и ручейки, которые время от времени попадались по дороге.
Горло у Дениса сделалось сухим и воспалённым, как при гнилой горячке, которой он переболел в юности. Рука тянулась к баклажке, но пить не разрешали никому. Ни единого глотка!
Завечерело, и ратники расположились на ночлег недалеко от реки Криуши. Ночь была тёплой, но комары почти не мучили.
Быков распорядился выставить ночную охрану и запретил разводить костры, ведь в голой выжженной степи их видно издалека. На огонёк могли прискакать татарские конники.
Козловцы поели всухомятку снедь, что везли с собой в обозе: вяленое мясо, пироги с рыбой и грибами, яблоки… Запили водой из Криуши, покормили коней овсом и сеном, легли спать…
С раннего утра началась гнетущая, давящая жара, словно бы на дворе стоял июль, а не сентябрь. Старые воины хватались за сердце. Те же, что ехали на конях, едва держались в сёдлах.
Ратники шли вдоль Козловского вала9, обросшего щетиной врытых в землю кольев и зорко глядящего на степь бойницами земляных башен.
Когда взошло солнце, вновь стали мучить слепни. «Господи, пошли дождик!» – просили Бога ратники.
Молитвы их были услышаны. Пополудни тяжёлая, лилово-серая туча мешком накрыла степь. Началась гроза. Ратники, которые не пили полдня, откидывали головы назад и, широко раскрыв рты, ловили ими крупные капли дождя. Промокли все насквозь.
– Ничего, в Лысогорском острожке обсушимся, – подбадривал их Быков, тоже весь мокрый, но бодрящийся, подгарцовывающий на гнедом рысаке. – Недолго идти осталось.
И правда, вскоре Козловский вал закончился. Ратники прошли мимо озера и упёрлись в урез реки Челновой. Дождь к этому времени уже успокоился, и на противоположном берегу просматривалась мокрая ограда из дубовых кольев высотой в три человеческих роста. По обеим её сторонам торчали деревянные дозорные башни Беломестного острожка на Лысых горах.
Козловцы прошли по мосту через реку и обогнули частокол. Перед проезжими воротами конники спешились и стали ждать, держа под уздцы жеребцов.
У Дениса гудели ноги. Он только сейчас почувствовал, как сильно вымотался. Если был бы дан приказ идти дальше, он бы не смог. И это Денис – дюжий мужик, которому ещё не исполнилось тридцати! А ведь среди пеших ополченцев было немало людей пожилых, с болями в спине и коленях.
Наконец, ворота отворились. Навстречу Быкову вышли несколько стрельцов во главе с рыжим начальником. На его ушлом беличьем личике бегали круглые глазки, настолько крохотные, что, казалось, у них не было белков.
– Васька Поротая Ноздря. Пятидесятник, – представился он.
– Хм… – удивился Путила Борисович. – А где ж остальные бойцы?
– В Тонбов подкрепление ушло, – доложил стрелецкий начальник.
– Уже?
– Чтоб в крепость попасть до прихода татар. Как же ж иначе?
– А ты на кой тут остался? – поинтересовался Быков.
– Дк острожек защищать, – тонким вкрадчивым голосом ответил Поротая Ноздря.
– Какой прок от горстки стрельцов? Татары налетят – всех перебьют. Не налетят – тем паче, чего вам здесь прохлаждаться?
– Не пустовать же ж острожку, – глубокомысленно ответил Василий.
– Ох, хитрован! – усмехнулся стрелецкий голова. – Веди нас внутрь!
– Тесно ж там, Путила Борисович. С тобой вон сколько ратников!
– Может, и было б удобнее тут привал устроить. Прямо на лужку… но сам знаешь, степняки близко. Отколется отряд, придёт сюда, а на травке отдыхаем… Нет уж! Сподручнее в городке время избыть.
Внутри острожка было пусто: львиная доля стрельцов ушла в Тамбов. Лишь семь человек укрывались от дождя в караульной избе и теперь вышли на воздух. Они с опасливым любопытством посматривали на козловских служилых людей и ополченцев, которые столпились на площади рядом с храмом и срубом колодца, выкопанного на случай осады.