Зов Оз-моры

(первая книга цикла «Тишайшие годы»)

«Отец у него черемисин, а мати русалка, Минка да Манька.

А он, Никитка, колдун учинился… да и к чертям попал в атаманы»

Протопоп Аввакум «Послание старцу Ионе»

Дождик. Намокли и ветви орешника, и трава, и лесная подстилка… а во рту шершаво и сухо. Сложить бы ладони лодочкой, подставить под живительные капли и подождать, пока наполнится пригоршня… но нет, руки не слушаются. Как же хочется пить!

Денис прижался губами к рукаву зипуна и начал жадно высасывать из мокрого сукна влагу – грязную, солоноватую от крови, пахнущую лесной прелью. Он радовался, что осень в нынешнем 1451 году стояла неправильная, по-летнему тёплая. Покров уже прошёл, а заморозки не случались ещё ни разу. Значит, оставалась надежда, что эту ночь удастся пережить.

Когда жажда отступила, он прислушался к звукам леса. В шелесте дождя, шёпоте ветра и шорохе ещё не опавших листьев ему померещились взмахи крыльев огромной ночной птицы – непомерной величины филина, который снижался, чтобы впиться когтями в пораненные плечи.

«Сбивает с толку рогатый! Помрачает мой разум. Изыди, бесово наваждение!» – прошептал Денис. Он хотел перекреститься, но не сумел даже сложить двуперстие: скрючило пальцы правой руки.

Изыди, бесово наваждение! В лесу и без тебя страшно. Тут водятся и волки, и медведи, и кабаны. Конечно, осенью зверь сыт и обычно обходит человека. Обычно… но не всегда. Разве предугадаешь, пробежит он мимо или нападёт, возбуждённый запахом крови? Ну, и как отбиваться, если даже подняться на ноги не получается?

А ведь есть звери и опаснее волков! С саблями, с бердышами, с собаками… Они, наверное, уже идут по следу. Как спастись от второй погони? Надо заползти глубже в ночную чащу! Люди Быкова туда не сунутся. Испугаются заблудиться в ночном буреломе, да и Вирь-аву2 убоятся. Кто ж из козловцев её не страшится? Мордва на торге только о ней и жужжит, предостерегает…

Вирь-ава! Ужасающая Дева леса. Громадная, словно дерево, и злобная от одиночества. Ей и сабли нипочём, и топоры, и даже пищали. Как схватит да хряпнет о ствол осины – так и останешься умирать в безлюдных дебрях с переломом спины. Кричи, не кричи – никто тебя не услышит, не спасёт.

«Люди Быкова не полезут в Челнавский лес, – успокаивал себя Денис. – А на меня, израненного и покалеченного, Вирь-ава не нападёт, ведь и у лесной русалки есть сердце».

Его зипун так напитался дождевой водой, что весил, казалось, целый пуд. Трудно было ползти в нём, но и скинуть нельзя: октябрь всё-таки на дворе. Чёрные и густые, как у цыгана, кудри давно уже не пенились, а сбились в колтун и намокли. Денис теперь жалел, что не отстриг их перед дорогой.

Силы оставляли его. Он рывками продолжал свой путь, вскрикивая от боли в вывихнутой ноге. Вдруг его левая рука наткнулась на маленький шарик, скользкий и твёрдый. «Вроде дикое яблоко», – обрадовался Денис. Подполз, понюхал. Да, пахнет яблоком! Пододвинул находку ко рту и осторожно надкусил. Да-да, дичок-кислица!

Он начал наощупь искать душистую горьковатую падалицу, которую дерево сбросило совсем недавно. Денис жадно ел яблоки, забыв и о погоне, и о Вирь-аве, и о волках, и о гигантской хищной птице, которая мерещилась ему чуть меньше часа назад.

Утолив голод, он собрался с духом и вновь стал продираться через упругие ветви подлеска, вдыхая влажный воздух, напитанный запахами прелости и грибов. Денис полз, пока не добрался до поляны, посреди которой лежало старое поваленное дерево, покрытое мхом и розетками молодых опят. Ни обогнуть его, ни перелезть через него уже не оставалось сил.

Вдали между деревьями холодно засветились чьи-то глаза. Неужели волки? Денис с опаской наблюдал за этими огоньками. К счастью, они не приближались к нему. Помелькали, а потом и вовсе исчезли.

Он почувствовал, как часто и неровно бьётся его сердце, как кровь приливает к вискам. Понял, что больше не сможет ползти. Положил голову на трухлявый ствол, прижался щекой к мягкому влажному мху и прислушался к окружающим звукам.

Со всех сторон доносилось слабое шуршание.

Это черви-выползки высовывались из норок, чтобы утащить туда преющие травинки и полакомиться в безопасности: под землёй ежи не достанут.

Это мыши-полёвки шустро обгладывали подосиновики, опасаясь встречи с совой или лисицей.

Это мокрые листья падали с осин, приумножая толщину лесной подстилки.

Лес жил своей непостижимой ночной жизнью, не обращая внимания на погибающего человека. «Где сейчас моя белоснежка? – спрашивал себя Денис. – Поди, к своим убежала. Встретимся ли мы когда-нибудь? Нет, конечно… а ведь у нас даже медовый месяц не закончился…»

Он попытался уснуть. Зажмурился, надеясь увидеть в дрёме лицо юной жены и услышать её голос – но нет, перед закрытыми глазами замелькали рожи подручных Быкова.

Они настигли Дениса этим вечером на опушке Челнавского леса. Он ехал из крепости в крепость за новой жизнью. С женой и двумя друзьями, холостыми ремесленниками из посадской слободы. Дорога у них был недолгая, чуть больше полусотни вёрст. Осилив три четверти пути и промокнув под недолгим дождиком, беглецы решили остановиться на опушке. Они уже чувствовали себя в безопасности: за рекой Челновой заканчивался Козловский уезд. Так почему бы не отдохнуть и не обсушиться?

Не успели они расположиться вокруг костра, как подоспели люди Быкова. Спешились, не торопясь подошли. Тот, что был у них главным, властно отчеканил:

– Вертайтесь назад в Козлов3 и поклонитесь Путиле Борисовичу! Глядишь, он вас и простит. Если побьёт, то не слишком больно.

«Ну, и мордоворот! – посмотрев на его мерзкое щербатое лицо, подумал Денис. – Ни бердыша, ни пищали, ни берендейки… Это не стрелец. Точно беглый колодник! Да и остальные тоже… но это даже хорошо. С настоящими бойцами попробуй справься, а с этими можно попытаться. Втроём против четверых? Почему бы и нет!»

Подручный Быкова не думал, что ремесленники откажутся ему повиноваться. Не знал, как сильна была их мечта. Не услышав ответа, он повторил:

– Ну чё, сами вернётесь – или силу применить?

– Мы же вольные люди. Слобожане. Не тягловые, не крепостные, – возразил Денис.

– Собирайтесь по-хорошему. Не то покажем вам, какие вы свободные!

Денис молча выхватил отцовскую саблю. Оба его попутчика тоже взяли в руки оружие. На отполированных лезвиях заиграли огненные блики…

Почему же Быков распорядился задержать и вернуть домой трёх слобожан? Они ведь не совершили никаких преступлений и по закону были вольными людьми. Так Путила Борисович понимал свой долг перед уездом, где служил стрелецким и казачьим головой.

Быков, родом из небогатых болховских дворян, всю жизнь провёл в седле и мыслил незатейливо. На мир он смотрел с башни военной целесообразности. Если человек нужен для обороны Козлова, то должен быть навечно прикреплён к городу, прибит к нему гвоздями, как подкова к копыту лошади. И неважно, свободный он или нет. Путила Борисович в такие тонкости не вдавался.

Козловцев, которые пытались перебраться в Тамбов4, люди Быкова «имали и били, и грабили, и жён их позорили, а бив и ограбля, отсылали назад в Козлов город». Так потом напишут подьячие в судебных бумагах.

Из тех же беглецов, которые были особенно нужны для обороны крепости, Путила Борисович выколачивал мечты собственными кулачищами. Не доверял подчинённым, опасался их мягкосердечия.

Денис, как назло, требовался граду Козлову. Его там знали как мастеровитого кузнеца-оружейника, а в конце лета он доказал, что и бердышом, и пищалью владеет…