– Ты голова, тебе виднее, – со вздохом согласился Поротая Ноздря.

Вышли ратники в полночь. Ливень уже прекратился, небо очистилось. Заскрипели и загремели на ухабах телеги, гружённые дубовыми щитами. Зафыркали и прерывисто задышали лошади. Запели люди.

Водные преграды козловцам преодолевать не пришлось. Двигались на юго-восток по топкой местности, между верховьями Суравы и Большой Липовицы. Русские хорошо знали эту дорогу, а вот татары её не жаловали: повернёшь чуть не туда – и заблудишься в болотах.

На рассвете приблизились к Студенцу – реке, чуть южнее устья которой был построен Тамбов. За зарослями краснотала уже гремел бой жерехов, глушащих рыбью мелочь мощными хвостами. Словно от стыда рдели бердыши стрельцов и доспехи поместных конников. Татары ведь наверняка уже осадили крепость и осыпают стрелами её защитников, а козловцы преодолели лишь две трети пути до него.

Утро было свежим, и от кафтанов шёл пар: они так и не просохли за время отдыха в острожке. Однако после пытки слепнями поход во влажной одежде казался Денису терпимым неудобством.

Наконец, вдали показалась сторожевая башня тамбовского детинца, которая звалась Московской. Больше двадцати косых саженей в высоту! Ничего похожего Денис не видел нигде – ни в его родном Рясске, ни в Козлове. Скоро ратники упёрлись в засечную линию, которая защищала Тамбов с запада, и Быков приказал повернуть на юг.

Козловцы долги шли вдоль засеки, ощетинившейся надолбами и заострёнными сучьями поваленных деревьев. Слева слышалось уханье крепостных пушек: вестовой колокол давно уже отзвонил, татары пошли на приступ города.

Наконец, показались прорехи в заграждении: татары разворотили его, чтобы провести к крепости своих коней. Козловцы принялись раздвигать мокрые колья выкорчеванных надолб, расчищая путь для обоза со щитами. Радовались, что на брёвнах осталась кора, и они не выскальзывали из рук.

Когда козловцы миновали засеку, Быков распорядился сделать из кольев рогатки и загородить ими прогалины в засеке, чтобы задержать татар, если те вздумают спасаться бегством.

Вскоре послышался вороний грай. Голодные птицы слетались к лежащим на лугу конским трупам. Однако убитых бойцов не было видно. Ни одного!

Юный всадник, судя по доспехам, из мелкопоместных дворян или сынов боярских, решил проехать по сочно-зелёным кудрям птичьей гречишки. Его жеребец не заметил в траве стальной шип, наступил на него, жалобно заржал и упал. В бока ему вонзились ещё три острия. Хозяин, который успел спрыгнуть с коня, склонил над ним заплаканное лицо.

– Чего стоишь? – прикрикнул на него Быков. – Убивай своего друга, чтоб не мучился.

Пожилой ополченец дал юноше дубину. Тот оглушил коня и вытащил из ножен кинжал…

– Здесь «чеснок»! – раздался возглас головы. – Берегись травы!

Ратники осторожно двинулись по полевой дороге. Юноша, простившись с убитым жеребцом, присоединился к простонародным пехотинцам, которые подтрунивали над ним, будто бы не чувствуя его горя.

Башня Московских ворот росла с каждым шагом. Денису показалось, что она дышит – становится то шире, то уже. «Это от усталости», – понял он.

– Как будто в небо упирается! Зачем Боборыкин такую отгрохал? – недоумевал Аким.

– Чтоб издали видеть огни тревоги, – ответил Денис.

Луг закончился. Ратники шли теперь среди сожжённых слободских изб, не встречая ни одной живой души: все слобожане укрылись за стенами крепости.

Всё громче звучали выстрелы из завесных и затинных пищалей, свист татарских стрел, боевой клич степняков, крики раненых и умирающих… Ветер дул со стороны Тамбова, и до ратников уже доносилась вонь изо рва, в который жители города сливали помои и испражнения.

И вот козловцы увидели степняков, сгрудившихся возле моста перед Московскими воротами крепости. Все они спешились, а жеребцов привязали поодаль.

Татары осыпали город стрелами, которые хищно обрушивались на защитников города, пролетая над частоколом из дубовых брёвен. Некоторые лучники специально стреляли по бойницам, мешая прицеливаться пушкарям и пищальникам.

Тамбовцы отвечали залпами из луков, пушек и пищалей, сбрасывали с Московской башни брёвна, камни и мешки, наполненные мусором, медной и железной утварью. Падая с высоты в двадцать косых саженей, эти нехитрые предметы по смертоносности ненамного уступали пушечным ядрам.

– Вот ещё почему башня такая высокая! – шепнул Денис Акиму.

Поодаль, ближе к роще, несколько степняков сбивали длинные лестницы для штурма города.

Быков приказал козловцам остановиться.

– Татары уже знают о нашем приходе, – проорал он, как иерихонская труба. – Знают, но на нас все не кинутся. К пушкам спинами не повернутся. Их ведь всего-то три тысячи. Сначала поубавим их. Потом, когда тонбовцы выйдут из крепости, отрежем степнякам путь назад. Не дадим уйти, утопим гадов в вонючем рве!

Слобожанам и крестьянам, у которых не было пищалей, бердышей, луков или сабель, Быков велел снять с телег щиты, поставить их на колёса, подкатить к Тамбову на расстояние ружейного выстрела и сцепить друг с другом. Он знал, что лёгкие татарские стрелы летят дальше, чем выпущенные из ручниц пули, и что устанавливать гуляй-город козловцам придётся под обстрелом, поэтому и решил сберечь тех, кто лучше вооружён.

Когда ополченцы начали сцеплять щиты, на них понёсся рой стрел. Тамбовцы почувствовали облегчение: татарские лучники отвернулись от бойниц. Раздался слаженный пушечный залп и хриплые вопли умирающих степняков.

Однако смятение среди татар ещё не началось, и они второй раз выстрелили из луков по козловцам. Быков послал новую группу ратников на смену раненым.

Наконец, щиты были установлены. К ним понеслись стрельцы. Вскоре прозвучала команда «Пали!» – и раздался ружейный залп. Затем ещё и ещё один…

Денис видел, как вдали падают с коней степные воины. В ответ на гуляй-город понеслись татарские стрелы, которые иногда пролетали через щели щитов. Даже будучи пущенными с полутора сотни шагов, они пробивали стрелецкие кафтаны. Быков время от времени отправлял новых бойцов на смену раненым или истратившим заряды в берендейках.

Скоро очередь дошла и до ополченцев с пищалями. Денис, Аким и Степан стремглав бросились к ближайшему щиту и укрылись за ним, зарядили свои ружья, зажгли фитили, вставили стволы в прорези и стали ждать команду палить по степнякам… но татары опередили. В сторону щитов полетела гуща стрел.

Ловкий Аким мгновенно присел, Денис пригнулся, а Степан замешкался. Стрела вонзилась ему в горло, пролетев через прорезь в щите. Послышалось клекотание: оружейник захлёбывался от крови. Он упал на траву и, пытаясь подняться, хватался за воздух скрюченными пальцами, будто бы ему мерещился сук или перекладина. Однако висело над ним лишь безучастное бледно-голубое небо, испачканное мелкими кляксами облаков.

Наклониться над Степаном, чтобы вытащить из горла стрелу, Денису было некогда: к гуляй-городу уже устремились степняцкие всадники. Их было немного: большинство татар остались возле городских ворот и по-прежнему осыпали стрелами Тамбов.

Выжившие козловские стрельцы и слобожане с ручницами начали палить по приближающимся всадникам, не дожидаясь команды. Увы, подбить удалось лишь троих или четверых, ведь конные воины скакали не прямо на щиты, а наискось.

Степан уже не харкал кровью, не дышал и не шевелился. Денис схватил его воткнутый в землю бердыш, бросив пищаль: рукопашному бою она бы только помешала.

Сзади послышался топот и крики: «За веру православную!» К щитам понеслись дворяне и сыны боярские, их боевые холопы, казаки и конные стрельцы. Денис на мгновение повернул голову назад и удивился, увидев Быкова на гнедом турецком рысаке. Не берёг себя стрелецкий голова, дорожил уважением подчинённых!

Татарские всадники с криками «Алга! Алга!» доскакали до щитов и обогнули их слева. Там их уже ждали козловские вершние ратники, на подмогу которым бежали пехотинцы.