Сеча осталась в памяти Дениса смутной круговертью, каким-то блестяще-кровавым облаком. Он встал спиной к щиту и приготовился отбиваться. Думал, что так будет правильнее, однако ошибся.

Вражеский всадник перепрыгнул с коня через щит и приземлился так близко к Денису, что тот не мог взмахнуть бердышом. Спас его подмастерье, который бросился на степняка и перевёл его внимание на себя.

Юный Аким юрко уворачивался от ударов татарина и понемногу отводил его от Дениса. Степняцкий воин старался держать в поле зрения сразу двух противников, но какой бы цепкой ни была его оглядка, на миг она его подвела. Денис не упустил случая и взмахнул бердышом. Тело врага защищал лишь тонкий тегиляй…

Не успели они с Акимом отдышаться, как увидели рядом ещё одного вражеского конника. Его, как муравьи гусеницу, окружили козловские пехотинцы с рогатинами.

Денис бросился им на подмогу, изловчился и разрубил бердышом голень всадника. Отлетел в сторону сапог с обрубком ноги, татарский воин упал с коня, и Денис его добил…

И вот битва возле щитов закончилась. Денис бросился к щиту, срезал берендейку с тела Степана, подобрал свою пищаль, воткнул в землю бердыш, встал возле прорези и начал лупить по степнякам, осаждающим Тамбов. Одного убить удалось.

Теперь по татарам стреляли с двух сторон, и скоро в их толпе началось замешательство. Часть оставшихся степняков и азовских казаков попытались спастись бегством и понеслись на юг, к гати. За ними поскакали дворяне, сыны боярские, казаки и конные стрельцы во главе с Быковым.

– Не уйдут. «Чеснок» их задержит. За веру православную! – кричал он.

У Дениса уже заканчивались заряды во второй берендейке, когда козловские конники вернулись, ведя пленных мурз: бой был недолгим.

Вскоре открылись ворота города, и оттуда по мосту хлынули его защитники.

– К Тонбову! – крикнул стрелецкий голова.

Денис повесил на плечо пищаль, взял бердыш и побежал к городу. На полпути он увидел, что битва у стен Тамбова уже заканчивается. Татары были прижаты ко рву.

Денис остановился и отдышался. Поле сражения было пятнистым, как спина налима. Ещё не успевшая пожухнуть трава была усыпана тёмными трупами русских и татарских воинов. Поодаль ржали бесхозяйные кони. Возле моста ратников ждал молодой чернобородый воевода. Он чем-то напоминал стрижа: худой, длиннорукий, с широкими прямыми плечами, одетый в воронёные доспехи и чёрную бархатную приволоку с горностаевой оторочкой.

Быков спешился, взял из рук холопа кожаный мешок и подошёл к Боборыкину.

– Вот тебе подарок, Роман Фёдорович!

– Что там? – сквозь зубы процедил боярин.

Путила засунул руку в мешок и вытащил за волосы отрубленную голову.

– Ужели не узнаёшь? – размахивая ей как маятником, спросил Быков. – Это Алютовкин-старший, отец азовского атамана. Сам с ним бился. Дрался он аки лев. Достойный боец!

Боборыкин неприязненно посмотрел на Путилу Борисовича. Стоявший неподалёку Денис почувствовал: тамбовский воевода скорее обрадовался бы голове Быкова, принесённой ему на блюде Алютовкиным.

– Верни её назад, Путила Борисович! – недовольно хмыкнул он. – А сам предводитель где?

– Не дали мы ему уйти, полонили.

Быков присвистнул, и козловцы подвели к нему трясущегося казачьего атамана.

– Это Алютовкин-младший! – сказал стрелецкий голова. – Хочешь с ним потолковать?

– Как тебя зовут? – спросил Боборыкин.

– Агималей…

– Совсем в своём Азове отуречились! – скривил губы тамбовский воевода. – Поедешь в Москву вместе с головой отца и пленными мурзами. Уж не знаю, как там с тобой поступят. Может, казнят, а может, и на службу царскую примут…

Боборыкин отвернулся от Алютовкина-младшего и оглядел Быкова.

– А тебя, Путила Борисович, хорошо зацепило! Кровь с рукава капает…

– Бывает, – с показным равнодушием ответил тот.

Роман Фёдорович натянуто улыбнулся Быкову, помолчал… и вдруг громко спросил:

– Не сожалеешь о доносе, Путила Борисович? О том, что вы с Биркиным на меня состряпали?

– Теперь сожалею, – кивнул Быков. – Ты дальновиднее и меня, и Ивана Васильевича, и даже царя. Крепость надо было строить именно здесь. На крутом берегу, под защитой двух рек.

– То-то же…

Воевода отвернулся от стрелецкого головы, окинул взглядом поле и обратился к бойцам:

– Ратники Козлова и Тонбова! С Божьей помощью вы одолели татар и азовцев. Мы не звали их сюда. Они сами пришли и получили по заслугам. Увы, это не последняя наша битва. Набеги нескоро закончатся. Долго ещё мы будем жить по правилу: хочешь мира – воюй. Пусть живые порадуются, что уцелели, и помолятся за павших. Теперь тащите раненых русских в город. Лечить будем. Калечных степняков – к Аллаху!

То, что последовало за словами Боборыкина, осталось незаживающим рубцом в памяти Дениса. Он с ужасом смотрел, как ратники добивают раненых степняков, снимают с них оружие, доспехи и ценные вещи, как отрезают у убитых уши и наполняли ими мешки, чтобы отправить в Москву – «для знаку», дьякам на подсчёт.

Денис не заметил, как к нему подошёл стрелецкий голова с мокрыми от пота волосами и потрепал по плечу окровавленной рукой:

– А ты молодчина! И палишь метко, и рубишься ладно. Двух степняков убил врукопашную и конника пристрелил, а самого лишь чуть царапнуло! Мы с Иваном Васильевичем подумаем, как тебя наградить.

– Нет для меня лучшей награды, чем запись в государевы люди, – набравшись смелости, ответил Денис.

Быков покачал головой:

– Козлову кузнецы зело нужны, а ратные люди часто гибнут в боях. Ты же сам видел, как пал Стенька-оружейник. Не хочу ещё и тебя потерять, Дениска. Записывать в служилые не стану… но не печалься. Награда твоя будет завидной.

Уже в Козлове, сразу после похорон Степана, Денис всё-таки попробовал записаться в служилые. Многих ведь мастеровых уже приняли, чем он хуже? Однако в ответ прозвучали до боли привычные слова: «Городу кузнецы зело нужны».

На следующее утро из Тамбова прискакал глашатай и вновь стал завывать на торговой площади, как ночной одинокий волк.

– Ужель опять война? Сбегай, Акимка, разузнай! – сказал Денис подмастерью.

Тот вернулся очень скоро – радостный, воодушевлённый.

– Бирюч царёв указ читает! – крикнул Аким своему мастеру, стараясь переорать треск отсыревшего древесного угля. – Зовёт козловцев в тонбовские стрельцы. Перебирайтесь, мол, к Боборыкину под крылышко!

– Эк всё вышло-то! Помнишь, о чём наши начальники гутарили? Что в опале Боборыкин окажется. Ведь он возвёл крепость на веретье, а царь велел в пойме строить, где сакмы татарские.

– Ага, гутарили… – кивнул Аким. – А вышло-то всё наоборот. Царь не отвернулся от него. Пособляет ему. Значит, умён этот боярин. Его стороны и надобно держаться.

– Ну, и чего он сулит нашему брату?

– Обещает государево жалованье, добрую пашню, торг беспошлинный и промыслы повольно.

– Можно будет и кузнецами остаться, и стрельцами сделаться, значит? – задумался Денис. – А там, глядишь, и в люди выбиться? Случается же такое в Козлове.

– Петька Семёнов, однако… Выбился ведь, скотина! – кивнул Аким. – Да мало ли ещё таких?

– Вооот! И мы сумеем. Поедешь со мной?

– Вестимо! Но повезёт ли нам? – засомневался подмастерье.

– Повезёт – не повезёт… Чего здесь репой сидеть? Надо ехать и записываться!

В тот же вечер они поговорили со столяром Фёдором. Он тоже решил податься в Тамбов на государеву службу.

Наивные они были! Думали, что перебраться в новую крепость у них получится так же легко, как из Рясска в Козлов, под защитой царского указа. Они ещё не осознали, что в украинных землях царили совсем не такие порядки, как на Рязанщине. Порядки Дикого поля!

Когда поминали Степана на девятый день, пьяный Денис начал обсуждать свои планы без оглядки, со всеми подряд, и кто-то донёс городскому начальству. Вскоре Дениса прозвали к стрелецкому голове. Награду за оборону Тамбова получать.