Два дня спустя вся эта орава скатилась в долину, заполнила её пестро­той и радостью свершённого дела.

– Привет, дед Куамуру! – приветствовал индейца Хуан. – Принимай народ! Шалаши построил? Вижу, вижу! Хорошо! Готовь обед. Зарежь одного барана по­хуже и замеси тесто. Мы скоро вернёмся с речки.

Индеец в изумлении взирал на внезапную суматоху. Собаки, измученные долгим переходом, легли, высунув языки, всё же не спускали глаз с животных, разбредшихся по долине в поисках еды.

– Два дня хватит для восстановления животных? – спросил Хуан у Лало.

– Да, сеньор, – коротко ответил юноша.

Они почти сутки гнали скот одни. Погонщики вернулись назад раньше. Ху­ан не хотел, чтобы много народа знали его местонахождение. Правда, трудно предположить, что метисы не догадаются об этом сами.

Индеец бодро сгружал грузы с мулов, тут же готовил на костре лепёшки и ясно показывал, что очень рад обществу.

Хуан удивился, как старик так быстро приготовил кусок земли для огоро­да. И сейчас Лало возил бурдюками воду с речки, поливал землю, куда посе­яли семена. Посадили с десяток кустиков бананов, клубней маниоки и зёрна кукурузы.

На следующий день к полудню все увидели на краю долины группу всадни­ков. Один из них махал цветным платком, и Хуан мог готовиться к приёму но­вых гостей.

Они долго спускались по крутой тропке, ведя животных в поводу. И час прошёл, прежде чем все пятеро оказались на месте.

Хуан не стал прятаться. Он стойко встретил удивлённый измученный взг­ляд Габриэлы. Её вид ужаснул юношу. Он никак не предполагал, что девушка будет выглядеть так страшно.

Грязное изорванное платье, измазанное потёками пота лицо, осунувшееся, искусанное мошками, поцарапанное, оно было совсем не такое привлекательное, каким он знал прежде. И особенно поразили его босые ноги в ссадинах, цара­пинах, покрытые пылью и грязью. Девушка с трудом держалась на ногах.

Она с изумлением взглянула на Хуана. Её бледное лицо побледнело ещё сильнее. А Хуан почти безразлично смотрел на неё, совершенно не испытывая того трепета, что раньше, когда она была в блеске своего положения.

И тут же подумал с некоторой долей удивления: «Как богатство ослепля­ет простого человека! А вот стоит перед тобой замызганная, истерзанная, из­мученная, и нет больше того ореола святости! Всё исчезло, испа­рилось, словно ничего и не было в этой девке.»

Эта мысль как-то взбодрила Хуана. Он без смущения продолжал изучать девицу, ожидая её первого шага. И она спросила тихо, испуганно и, как пока­залось, с надеждой:

– Это вы? Неужели? Уму непостижимо! Дон Хуан?

– Вот так, сеньорита, – чуть ли не смиренно отозвался Хуан. – Вы и не мо­гли даже во сне представить себе, что такое может произойти с вами, повели­тельницей и вершительницей судеб других людей.

– Что это значит, дон Хуан? Вы можете мне пояснить? Зачем всё это?

– Это не моя задумка, сеньорита. Я лишь согласился помочь одному хоро­шему человеку и исполняю его волю.

– И для этого вам понадобилось так мучить невинного человека? Мои родители с ума сходят, не зная, что со мной, где я! Ужасно! Как вы дошли до такого?! Господи! Вразуми, направь и помилуй!

– Мне, сеньорита, поручили показать, как ужасно быть рабом. И теперь у вас будет возможность самой почувствовать, на своём изнеженном теле, как мучительно быть рабом.

– Я белая девушка! Кто посмеет меня такому подвергнуть? Это бесчеловечно, жестоко! Боже! Смилуйся над рабой твоей! Избавь от напасти! – И она истово воздела руки к бледному небу.

Хуан с интересом смотрел на эту измождённую девицу, вспоминал её жес­токость и то выражение лица, которое он наблюдал. И теперь эта же девуш­ка молит Господа помочь ей не испытать того, к чему принуждала других са­ма. И он, подождав, когда она передохнёт, сказал:

– Сеньорита, наверное, забыла, как сама обрекала рабынь на смертные муки.

Страх метнулся в глазах Габриэлы. Она ещё сильнее побледнела, устави­лась на Хуана, губы пролепетали с иными интонациями:

– Дон Хуан, что вы собираетесь со мной делать? Вы ведь не станете при­нуждать меня жить в этих ужасных условиях? И прошу избавить меня от гну­сностей этого мулата, – и она кивнула в сторону Алесио.

Хуан не отрывал глаз от лица девушки. Его юного опыта оказалось недо­статочно, чтобы разобраться в этой девице. И в душе его что-то дрогнуло.

Он уже хотел успокоить её, как подошёл мулат, шлёпнул Габриэлу по яго­дице, проговорив весело:

– Сеньор, куда девать этих донов? Они мне вот где уже сидят, – и он энергичным жестом провёл ладонью по горлу.

Хуан дёрнулся было, потом задумался на миг, и бросил, отвернувшись:

– Так задумано, Ал.

Габриэла бросилась догнать юношу, но мулат схватил её за руку и Хуан услышал, как этот похабник издевается над сеньоритой. Но не обернулся.

– Куамуру, – обратился Хуан к старому индейцу. – Ты тут давно и всё зна­ешь вокруг. Есть тут укромное место, где можно скрыть наших пленников? Пе­щера, щель или что похожее?

– Можно найти, сеньор. Шагах в трёхстах есть запутанные щели, где можно отыскать не очень глубокую пещеру.

– Пошли посмотрим. Это не займёт много времени?

Индеец молча кивнул и так же молча махнул рукой и пошёл неторопливой походкой в западном направлении. Тропы никакой не было видно, но можно заметить, что тут люди ходили.

– Ты пользовался этим убежищем, Куамуру?

Индеец кивнул, потом сказал:

– Редко. Когда опасность подходила близко.

Они поднялись футов на сто с лишним, пробрались среди каменных осыпей. Жёсткие заросли кустарника и кактусов заставляли их двигаться осторожно и медленно. Пошли расщелины, громоздящиеся острыми гребнями коричневых скал.

Индеец протиснулся в узкую щель, прошли ещё с десяток шагов, отводя в стороны колючие ветки. Они оказались среди небольшой площадки, покрытой мел­кой щебёнкой, полого уходящей дальше, где чернел лаз, куда можно пролезть лишь на четвереньках. Пещерка имела уходящее в черноту тесное пространство. Индеец присел на уступ, перевёл дыхание, указал на чёрную щель.

– Извивается шагов на двести. Иногда и пролезть трудно. Вот, сеньор, – и старик устало повёл рукой вокруг. – Подходит?

Хуан привык к полумраку. Осмотрелся. Ширина пещеры не превышала и пяти футов. Высотой она уходила в темноту и определить её не представлялось возможным. Тени летучих мышей с писком улетели дальше. Здесь было прохладно, немного пахло затхлостью, но в остальном пещера Хуану понравилась.

– Спасибо, старик! Это то, что мне нужно. Будешь следить, чтобы следов человека здесь было поменьше.

Индеец кивнул.

Они вернулись в лагерь. Там уже готовили обед, Хуан ощутил голод, но в то же время ему хотелось ещё раз взглянуть на Габриэлу. Он поискал её глазами, не нашёл и спустился к речке. Там он её тоже не увидел. Спросить постеснялся, боясь лишний раз возбудить насмешки товарищей.

Юноша прошёл ниже по течению, где речка была глубже. На ходу раздевал­ся, разбрасывая рубашку, штаны, и вскоре оказался за большим плоским камнем, где и вошёл в холодные воды речки. Он долго плескался, пока не озяб. На берегу полежал на гладкой гальке, впитывая горячее тепло солнца. Поднял­ся одеться.

Шагах в двадцати стояла Габриэла в мокром платье, скорее похожем на не­чистые тряпки, чем на красивое, дорогое платье девушки аристократки.

Хуан застыл, не догадываясь, что он совершенно голый, пока девушка не от­вернулась резко, стремительно, вспыхнув лицом. Юноша дёрнулся, тут же успокоил себя и неторопливо одел штаны.

– Вы, сеньорита, готовы для обеда? Вас, наверное, уже ждут. – В голосе Ху­ана звучала слабо скрытая насмешка и Габриэла это заметила.

– Наслаждаетесь моим падением, мерзкий ублюдок!?

– Пока нечем, сеньорита, Всё ещё впереди. Вы идёте?

– С вами нет. Я подожду здесь.

– Учтите, вас ждать не будут, сеньорита, – и Хуан решительно двинулся к лагерю, где уже была готова еда.

С северо-востока надвигались тучи. Далеко ворчал долгожданный гром, а далёкие молнии уже поблёскивали над горами, мрачно темневшими вокруг.