– Да! – согласился Омелько. – Такого я никак не мог себе представить. А моря вовсе и не видать. Где оно?

– Наверное, корабли заслоняют его, – отозвался Ивась с недоумением.

– А как же нам Его посмотреть? Для того и стремились к нему, – и Омелько обескураженно вертел головой.

– А тут, по-другому говорят, паны казаки, – заметил Ивась. – Я ничего не могу понять. Хотя иногда проскакивает похожее слово. Чудно это!

– Стало быть, тут другой народ живёт, – изрёк Демид. – Не немцы.

– Это точно, Демид. А жаль. Хотелось бы поговорить, разузнать всё. – Иван с сожалением оглядывался, глазея по сторонам.

– Оно тебе надо, Ивась? – отозвался Демид.

– Демид, что ты всё заладил? – Омелько недовольно посмотрел на друга. – Далеко не старик, а бухтишь, словно тебе лет восемьдесят.

Казак осуждающе посмотрел на Омелько.

– Не тебе меня учить, Омелько! Молод ещё!

Ивась сделал знак глазами, прося больше не злить Демида, но Омелько лишь недовольно скривился и отмахнулся.

Лодку оставили у причала, присматривать за ней поручили старшему матросу. Остальные, проводив преподобного отца в город, сами отправились искать ближайший кабак, искать себе места, где можно с интересом и приятно потратить деньги.

Ивась всё чаще стал задумываться над отношением к девушкам. Он уже заметил, что быстро забывает их, быстро охлаждается, а ещё они в ряде случаев просто раздражают его. Лишь первая, которая ублажала его, ещё оставалась в памяти. О ней было приятно вспомнить, помечтать.

Обратиться за советом с этим он стеснялся. Боялся, что его сочтут за слабака, и потому оставалось лишь пользоваться временной усладой, которая быстро приедалась, оставляя оскомину и неудовлетворённость.

Вот и теперь он с волнением ощущал потребностью в женском обществе, хотя знал, что это уже не будет занимать, интересовать или привлекать. И это жадное желание обладать и последующее быстрое пресыщение беспокоило и раздражало юношу.

Здешние девушки были ещё бесцветнее немецких, но перебирать было не из чего. Приходилось мириться с тем, что есть.

Он прислушивался к местному говору, уже различал знакомые слова, но понимать речь пока не получалось.

В подвалах, где ютились кабаки, было много матросов. Многие из других стран, их говор сильно отличался от местного и немецкого. Ивась присматривался и прислушивался, силясь вникать в их разговоры.

– Чую, что многие из матросов из дальних стран пришли, а ничего не могу узнать, расспросить. – Ивась опрокинул кружку с остатками пива и ударил ею по столешнице.

– Оно тебе надо? – мычал Демид, уже порядочно нагрузившись пивом и поглядывающий уже на девиц, готовых уловить малейший знак к сближению.

– Тебе не надо, а мне интересно. Омелько, тебе интересно?

– А как же! Это Демиду ничего не надо. Налился пивом, завалил девку, оно и хорошо. Мне и другое глянуть охота.

– Вот и я того же хочу, а Демид знай посмеивается да отнекивается, – и Ивась отвернулся, высматривая девку.

Они бездельничали все дни. Епископ всё совещался, то с церковниками, то с представителями местной знати и купечества. Он стремился побольше добыть денег для борьбы с католиками. А амстердамские купцы всё жмотничали, выторговывая для себя какие-то привилегии.

Вся эта мышиная возня проходила, минуя казаков. Они скучали. Денег у них было мало, а что без них сделаешь? Добыть было негде и приходилось целые дни шляться бесцельно по городу, глазеть на дома, каналы и людей, занятых собственными житейскими делами. Лишь получив очередной талер, они могли пойти в кабак и там развеять скуку и тоску.

И вдруг вся жизнь их неожиданным образом изменилась.

Друзья шатались по причалу, глазея на корабли и матросов в замызганных отрепьях. Настойчивый зов вначале не привлёк их внимание, но потом Ивась понял, что зовут их. Какой-то человек свешивался с поручней стоящего у причальной стенке корабля, и настойчиво приглашал их подняться на борт.

– Чего это он? – спросил Омелько. – Что ему нужно от нас?

– Хрен его знает! – буркнул Демид, но заинтересовался. Сказал неуверенно: – Подойдём, может ему нужна наша помощь?

– Кто его поймёт, – заметил Омелько, но не запротестовал. – Ивась сам в их болтовне ничего не смыслит, а о нас и говорить нечего.

Человек же продолжал звать, показывая на трап, перекинутый с борта на причал, где стояли два матроса и улыбались казакам.

– Ладно, пошли. Хоть глянем, как там на корабле, – настаивал Демид. – Мы ведь ещё не видели корабль изнутри. Наверное, интересно. Ивась, чего молчишь? Ты идёшь?

– Раз все идут, куда же мне от вас отставать? Иду. Поглядим, чего хочет этот моряк. Я его слов совсем не понимаю. – и Ивась шагнул к трапу.

Моряк сбежал к трапу по крутой лесенке, улыбаясь протягивал руки, и на плохом немецком говорил:

– Ходи, ходи, человеки! Выпьем, поговори! Очень рад, вы гость! Ходи!

Казаки неуверенно поднялись на борт. Человек с приветливой улыбкой повёл их осматривать судно. Указывал руками на то или другое, что-то говорил быстро, но понять его было невозможно. Ивась спросил:

– Мы ничего не понимаем, господин.

– Извинить, извинить, человек! Показать судно хотеть. Сюда!

Они прошли на полуют. Туда вела лесенка, сверху было хорошо видно, что делается в порту. Отсюда они наконец увидали море. Оно синело между лесом мачт и паутиной канатов.

Демид заторопился назад. Человек настойчиво приглашал гостей зайти в каюту. Это было интересно.

– Пошли, что ли? – спросил Демид у товарищей. – Вроде выпить обещает дать.

– А чего ж? Пошли, – охотно согласился Омелько.

Они спустились с полуюта, зашли в сумрачное помещение. Свет просачивался через окно в корме, задёрнутое грязной шторкой. Стол с несколькими бумагами на нём был неопрятен. Тут же стояла большая початая бутылка вина.

– Скоро, скоро быть кружка. Вино хорошо! Пить мало, мало! И домой!

Он достал из шкафчика кружки, разлил вино до краёв, поднял свою, проговорив с улыбкой:

– Знакомить пить я! – Он чокнулся с казаками.

Они улыбались, охотно пили, но вина было много, кружки были объёмистыми, пришлось передохнуть, а человек только пригублял, потом потянулся за бутылкой, вино его пролилось, и он с сожалением посмотрел на дно своей кружки.

– Жаль! Плохо быть! Пить! – сделал он знак и жест рукой, смущённо улыбаясь. – Нести много вино!

Он отошёл в угол, рылся в шкафу, казаки докончили вино, поставили кружки на стол, оглянулись.

Человек выставил на стол полную бутылку, откупорил её и разлил ещё.

– Нам хватит! – запротестовал Ивась, отстраняясь ладонью. – Пей сам, господин. Мы пошли домой. Спасибо за угощение и показ судна.

Человек продолжал уговаривать. Демид выпил немного, Омелько с Ивасём только пригубили. Ощутили тяжесть в ногах и голове. И человек, заметив это, пригласил сесть, придвинув табуреты.

– Ну и вино! – проговорил заплетающимся языком Демид. – Впервые так сморило.

Казаки присели, чувствуя опьянение и смертельную слабость и сонливость. Омелько ещё успел подумать, что они попали в ловушку, хотел подняться, уйти, но сил не хватило. Последние проблески сознания оставили его. Он даже не успел посмотреть на друзей, которые уже опустили головы на руки и крепко спали под довольной ухмылкой того коварного человека.

Их пробудил шум волн за стенкой трюма, где они оказались в полной темноте. Сверху доносились звуки беготни, крики команд, визг блоков и скрип всех сочленений корабля.

Демид ещё спал. Ивась позвал:

– Демид, Омелько! Вы здесь? Отзовитесь!

– Где мы, Ивась? – донёсся слабый голос Омелько. – Что с нами?

– Чёрт его знает, Омелько! Где Демид?

– Он рядом, Ивась! Что за голова? Страшно болит. Что с нами? Ага, вспомнил! Нас опоили чем-то, и теперь мы должны быть на борту корабля, что пошли осматривать, как глупые утки! Всё Демид со своими предложениями!