Она открывает футляр и вынимает скрипку, поднимается на сцену под шум аплодисментов, ладони потные от волнения и осознания того, в каком виде она будет давать концерт, после рабочего дня чистыми были только спортивные брюки и шерстяные носки. Ее руку обхватила маленькая теплая рука, Элиас провожает ее на сцену.

— Добрый вечер, — говорит она в микрофон, стараясь произносить как можно лучше. — Меня зовут Мария, а это Элиас, и мы хотим поблагодарить вас за теплый прием, за то, что позволили у вас остаться. Я уже давно не играла на скрипке. — Она смеется. — И руки у меня давно уже не настолько чистые, чтобы на ней играть. Однако мне хочется сыграть вам маленькую пьесу, отрывок из любовной мелодии Бетховена.

Зал свистит и хлопает, Эрн Ульв тоже аплодирует, обнимает ее за плечи и по-братски прижимает к себе.

— Мы хотим поблагодарить вас за то, что вы живете с нами, работаете с нами и играете для нас. Но прежде, чем ты начнешь, не могла бы ты рассказать нам, почему здесь оказалась.

— Я приехала сюда, — говорит она, смущаясь, — в поиске новых возможностей. Работы для скрипачей теперь очень мало, а у нас в Исландии нет родственников, которые могли бы помочь. В городе я работу не нашла, и нам в буквальном смысле было нечего есть. — Она смотрит на Элиаса. — А потом позвонила Инга и пригласила нас сюда, и мы решили попробовать. Мы очень благодарны.

Она улыбается и сжимает руку Элиаса.

— Ты ведь была в концертном зале, когда произошел несчастный случай?

— Верно.

Она не стала поправлять, что несчастный случай — это лишь официальная версия, а на самом деле все это было спланировано.

— Да, я единственная, кто выжил в концертном зале. Мне очень повезло.

— Нам тоже повезло, что ты выжила; не только малышу Элиасу, но и всем, кто познакомился с тобой здесь. Но вас ведь не двое? Есть, видимо, и сеньор Мария?

— Нет, — смеется она. — Никакого сеньора Марии. Я одинока. Но у меня есть еще один ребенок. Дочь Маргрет осталась в столице. Ей двенадцать, нет, тринадцать лет.

— Где она? Почему не приехала с тобой?

— Она… отказалась ехать с нами. Ушла из дома. Живет с друзьями в бывшем мебельном магазине. Я… я звоню ей каждый день, у нее все хорошо, но я смертельно боюсь за нее. Собираюсь убедить ее приехать сюда как можно быстрее.

— А скажи мне, дорогая сестра Мария, как она смогла отказаться поехать с тобой? Разве она не слишком мала, чтобы принимать самостоятельные решения?

Марию прошиб пот.

— Маргрет всегда была самостоятельной. И решительной. И еще… я оттолкнула ее, после того несчастного случая. Пила, недостаточно заботилась о ней, и она не может мне этого простить. Но сейчас я бросила пить. Пришла в себя. И собираюсь убедить ее вернуться. Я сделаю все, чтобы убедить ее приехать сюда.

— Вы слышали, братья и сестры. Поможем Марии и Элиасу вернуть Маргрет? — спрашивает Эрн Ульв, зал аплодирует и скандирует: «Да, обязательно, дорогая сестра Мария».

Элиас прыгает от радости: мама, они собираются нам помочь.

— Когда соберем урожай, мы выделим тебе в помощь несколько сильных мужчин, чтобы вы поехали искать твоего ребенка, — обещает Эрн Ульв.

Мария так благодарна, что обнимает его, не скрывая слез.

— Спасибо, — шепчет она ему на ухо.

— Буду рад помочь, подруга, — тихо отвечает он, крепко прижимая ее к себе.

Она, смеясь, кладет скрипку под щеку, взмахивает смычком, в зал льется музыка, наполняя собой братьев и сестер; они сидят и слушают, закрыв глаза, сытые и умиротворенные, и накопленная в поле усталость отпускает их.

Он приходит к ней ночью, она вздрагивает, когда открывается дверь, не сразу видит, кто пришел.

— Что ты здесь делаешь? — шепотом спрашивает она, стараясь не разбудить Элиаса.

Наверное, у него есть новости о Маргрет, но он только трясет головой, садится в кресло у окна, безучастно смотрит на нее.

— Ты же знаешь, что я здесь делаю.

Маленькая комната на чердаке вдруг начинает сужаться.

— Подожди, не буди его, — просит она, медленно поднимаясь и хватая Элиаса в охапку.

Она выносит сына из комнаты, стоит в коридоре, обдумывая побег. Мысли, планы, расчеты роятся у нее в голове, она думает о вечерних посиделках, картошке, пути в столицу и предстоящей зиме, осколке стекла и бутылке джина, мужчине, который стоит сейчас в ее спальне, о его бесстыдном требовании, но прежде всего об Элиасе и Маргрет, о сильных мужчинах, которые поедут с ней в столицу забрать ребенка, он обещал.

Она не стучит в дверь Инги, просто открывает ее и молча кладет спящего ребенка рядом с подругой, выходит и закрывает за собой. Делает пять длинных шагов по коридору, останавливается у двери и посылает молитву, или проклятие, в вечность, затем переступает через порог с вопросом:

— Что ты хочешь?

— На колени, — отвечает он, расстегивая брюки. — На колени, сестра Мария, я благословлю тебя.

Хьяльти, просыпайся.

Я не могу открыть глаза, они словно застланы черным туманом. А к конечностям будто привязали гири. Все черно, кроме красной раны на ноге.

Чувствую, как к губам поднесли что-то холодное, вода, боже правый, вода, на лоб положили горячее и мокрое.

Хьяльти, ты должен проснуться. Посмотри на меня.

Я слышу шепот, моргаю и упираюсь в тревожные глаза, большие и карие, нахмуренные брови.

— Что это значит, черт возьми? Что ты здесь делаешь?

Она переспрашивает, и я захожусь в кашле, из груди вырывается хриплый клекот, затем повторяю:

— Что ты здесь делаешь?

— Тебя ищу, — отвечает она и кладет мне под голову красное и мокрое, спасательный жилет. — Начнем с раны, она гноится. Тебе придется стиснуть зубы. Будет больно.

Не в силах вымолвить ни слова, я смотрю на нее: совсем девчонка, сколько ей? Четырнадцать, пятнадцать? Худосочная, длинные ноги, как во время их последней встречи, только теперь еще суровый блеск в глазах. Она сосредоточилась на его ране, действует быстро и уверенно, черные локоны падают на нахмуренные брови, тонкая шея и чеканный подбородок напоминают о ее матери.

— Маргрет, малышка, — бормочу я хриплым голосом. — Я думал, ты уплыла на корабле.

Она не поднимает глаз, закусила губу.

— Нет. Я не уплыла на корабле.

— А как тебе удалось избежать? Где ты была?

Она косится на меня, ничего не отвечает, продолжая чистить рану, и так сильно давит на нее тряпкой, что я ору от боли. Мне не нужно ничего знать. У маленькой девочки разные пути выживания, когда вокруг нее рушится общество и исчезают близкие ей люди, и пути эти нелегкие, ни один из них ей не хочет обсуждать со старым и грязным мужиком на самом краю моря, своим бывшим несостоявшимся отчимом, чертовым дураком Хьяльти.

Я снова погружаюсь в темноту.