А Лукинишна этой ночью почти не спала, хотя обычно высыпалась на работе. Сначала никак не могли угомониться мужики из двенадцатого номера, все ломились в соседний номер, где жили женщины, а после, когда в гостинице наступила тишина, не давала Лукинишне покоя Наталья.

Раз Костя велел открыть «люкс», значит, приезжая не из простых, это ясно. А кто такая?.. На начальство вроде не похожа, потому что начальство, прикидывала Лукинишна, не бывает такое молодое и красивое, да еще в короткой, сильно выше колен, юбке. Выходит, что приехала она к кому-нибудь из местного, белореченского начальства?.. Но к кому именно, вот вопрос вопросов, который и мешал Лукинишне уснуть. Мужчин, живущих тоже в гостинице, Лукинишна знала наперечет, однако никого из них она не могла бы поставить рядом с Натальей. Разве что архитектор?.. Этот второй месяц уже живет в пятом номере, который хоть и похуже шестого будет, но тоже из дорогих и отдельный. Правда, к архитектору недавно приезжала жена из Ленинграда, женщина собой видная, красавица, можно сказать, в короткой же юбке... А ну и что, что жена, эка невидаль! Мало ли Лукинишна, покуда работает на этом месте, повидала, чтобы такое обстоятельство, как жена, могло обмануть ее! Мужики народ пустой, ветреный: едва за порог вышел, уже холостым прикидывается, ко всякой юбке приглядывается...

Женщин Лукинишна тоже повидала разных. Некоторые приедут сами, а некоторые с мужчинами. Поселятся врозь, а ночуют вместе. Думают, что никто не видит. Но Лукинишну не обманешь, она все видит, все примечает и понимает, только не ее это дело, кто с кем ночует, вот она и молчит. Лишь бы посторонние в гостинице на ночь не оставались, а как законные постояльцы между собой устраиваются, это ее вовсе не касается. Правда и то, что за молчание иногда перепадает дежурным кое-что: кто пятерку сунет «на чай», а кто от щедрости и десятку в паспорте «забудет». Бывает, что конфеты дарят, но это обычно женщины.

Прежде, когда туристы в Белореченск не наезжали, такое редко случалось. Разве какой командированный из области с красоткой явится либо кто-нибудь из председателей колхоза подгуляет, а теперь это не диво.

Похоже все-таки, что эта к архитектору приехала. Она молодая, и он молодой. Опять же оба из Ленинграда, могли ведь там еще завести знакомство, договориться... Но почему тогда ее привел Костя? Не сходится что-то, подумала Лукинишна с досадой. Знал бы архитектор, что к нему из Ленинграда такая краля едет. Не жена, не сообщивши и без уговору, не явится, нет...

И тут Лукинишна вспомнила (даже проверила на всякий случай, не ошиблась ли), что архитектора нет в гостинице. Конечно, он вполне мог загулять и остаться ночевать у друзей — даром, что не белореченский, приятелей у него много, — а может, по делам выехал срочно, поэтому и не встретил сам кралю, попросил Костю. Похоже, что так оно и есть. Костя не разболтает, у него вообще ничего никогда не выпытаешь, он все норовит шуточками отделаться...

Разрешив все сомнения, Лукинишна успокоилась. Спать уже было некогда, она попила чаю, спрятала постель и ровно в восемь позвонила по телефону Наталье. Выждав минут пятнадцать — время достаточное, по мнению Лукинишны, чтобы умыться и навести туалеты, — она решила снести чаю и Наталье.

— С добрым утром, — поздоровалась она. — Как спалось на новом-то месте?

— Спасибо, замечательно.

— А некоторые жалуются, что не могут спать на новом месте... К нам-то надолго ли приехали? Погостить или по делам каким?..

— Насовсем, — сказала Наталья, не подозревая, что своим ответом поставила Лукинишну в тупик.

— На жительство, что ли?..

— Ага.

— Вот тебе и раз! — Лукинишна всплеснула руками, не умея скрыть своего удивления. — Как же это...

— А что такого? — удивилась и Наталья.

— Оно ничего, конечно... Я-то подумала, что в гости к кому приехали либо посмотреть...

— Не люблю ездить в гости, — сказала Наталья.

— Ну да, ну да... — растерянно бормотала Лукинишна. — В гостях хорошо, а дома всегда лучше.

— Вы не подскажете, где находится редакция? — спросила Наталья.

— Какая редакция?

— Газета.

— Газетка-то?.. — Теперь Лукинишна сообразила, что Наталья, значит, корреспондент. Может быть, приехала сюда тайно от местного начальства, поэтому ей и не забронировали номер, и тогда Костя правильно сделал, что сообразил привести ее в гостиницу и велел поселить в шестом номере. Корреспондентов всегда поселяют в нем. — Газетка рядом здесь, — облегченно сказала она. — На площадь как выйдешь, по левую руку будет райком, на крыше-то у него флаг, а по правую — Дом культуры. За Домом культуры свернешь по Стахановской улице, где чайная, тут тебе и редакция. Ты позвонила бы прежде, чем идти, в райком... — Лукинишна догадалась, что по разговору с райкомом сразу можно понять, что за птица такая.

— Ничего, пройдусь, — сказала Наталья. — Сколько я за чай должна?

— Какое там, после если что, после. А пройтись можно, отчего нельзя! Тут недавно приезжал один корреспондент аж из Москвы, очень хвалил наш город.

Дождь к утру перестал моросить. Над Белореченском стояло чистое небо, солнце играло в куполах многочисленных церквей. Посреди площади, в сквере, стояла лошадь, запряженная в телегу. Вокруг телеги, принюхиваясь, бродила собака. Пахло молоком, навозом и еще чем-то, незнакомым Наталье. И почему-то подумалось ей, что в Белореченске, должно быть, все и всё знают друг про друга: у кого отелилась корова, опоросилась свинья, ощенилась сука... Чей муж не принес домой зарплату... Кто купил материю на простыни, кто варит щи с говядиной, а кто со свининой... Но подумала Наталья об этом без неприязни и досады, как думают обычно о провинциальной жизни приезжие из больших городов, привыкшие жить каждый сам по себе, но с какой-то нежностью, теплотой, словно о хорошем, милом человеке, недостатки которого у всех на виду и потому их легко прощают, принимая за смешные чудачества и зная, чего можно ждать от этого человека.

Пожалуй, она слишком долго простояла на углу, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, охватить окружающий ее новый мир, потому что на нее с любопытством стали посматривать мужики, ожидавшие открытия чайной. Она почувствовала неловкость, неудобство и быстро пошла по направлению, указанному Лукинишной.

Свернув за угол, Наталья остановилась в нерешительности, потому что ничего не поняла из объяснений Лукинишны. Вероятно, для местного жителя было бы все понятно, а она не знала, куда идти дальше.

Из проулка вышла женщина с коромыслом, и когда они поравнялись, Наталья сказала:

— Здравствуйте.

— Доброе утро, — ответила женщина приветливо. Она поставила на землю корзины с мокрым бельем, низко присев, чтобы высвободить коромысло, и выпрямилась.

— Простите, вы не скажете, как мне найти редакцию газеты?

— Нездешняя, что ли? — спросила женщина, внимательно разглядывая Наталью.

— Нездешняя.

— Оно и видно. А редакция тут рядом. Пойдем-ка вместе, мне тоже в ту сторону. Вот белье полоскать ходила. С утра-то вода чище, а за день взбаламутят...

Она подцепила корзины на коромысло и, придерживая их руками, чтобы не раскачивались сильно, пошла вперед. Наталья шла следом и удивлялась, с какой легкостью и непринужденностью женщина несет такой большой груз. А была ведь немолодая, лет пятидесяти.

— Командировочная? — не оглядываясь, спросила женщина.

— На работу приехала, — в который уже раз объяснила Наталья.

— Одна или семья есть?

— Одна.

— Что же так-то, одна?.. Девка вроде красивая, видная собой. У нас-то здесь женихов мало, все норовят, как взрослыми станут, в большие города удрать, словно бы там медом им намазано.

— Тихо у вас и воздух хороший, — сказала Наталья. — Дышишь и дышать хочется. — Она не то чтобы не любила, когда ей напоминали об ее красоте (какая женщина не любит этого?), но иногда было неприятно слышать об этом. Особенно, если говорили женщины. Мужчины — понятно. Они или искренне восхищаются красотой, разве что сожалея, что эта красота не принадлежит им, а кому-то другому, более счастливому, или вовсе не замечают ее, не хотят замечать. Женщины всегда говорят о чужой красоте подчеркнуто, с каким-то непременным тайным смыслом, а то и просто с откровенной завистью и ревностью.