— Неприятно. — Он качал головой. — А у вас, Галина Сергеевна, что случилось?
— В зубную поликлинику заходила. Знаете, как трудно достать номерок к зубному?! С шести утра надо отстоять в очереди, и то неизвестно, хватит ли номерков. Безобразие, честное слово!
Все лгали, и начальник БТИ знал, что лгут, однако никогда и никого не наказал за опоздание, не проверил, действительно ли у кого-то болен ребенок и сходил ли с рельсов трамвай. Наталью отчего-то бесила его мягкотелость, беспринципность, хотя она и понимала, что начальник просто-напросто очень добрый, душевный человек, что он не может и не хочет наказывать людей, причинять им огорчения и вообще пользоваться властью. Но более всего ее бесило особенное к ней отношение на работе — ведь все знали, что директор завода ее дядя. Правда, она не опаздывала на работу, добросовестно выполняла свои обязанности, но если бы и опаздывала, если бы не справлялась с делом, все равно, понимала Наталья, никто бы на это не обратил внимания...
Она не заметила, как сделалась раздражительной, вспыльчивой. Выходила из себя по любому пустяку, готова была ненавидеть людей за их разговоры о зарплате и премиях, которые им-то выплачивали бог знает за какие заслуги, о том, что и где можно купить, достать, куда лучше поехать в отпуск. Самое же противное, что Наталья понимала: она не имеет права осуждать людей, это нормальные житейские интересы и хлопоты. Ей и самой иногда хотелось вступить в разговор, похвастаться обновкой, рассказать что-нибудь смешное, чтобы всем вдруг стало весело и непринужденно, однако она подавляла это естественное желание.
— Что-то неладное творится с девочкой, — высказала как-то свои опасения Клавдия Захаровна старику Антипову. — Замкнутая какая-то она в последнее время, раздражительная...
— А-а! — отмахнулся он. — В ее годы все бесятся. Замуж пора, я так думаю. Семью заведет, и некогда будет беситься.
— По-моему, — усомнилась Клавдия Захаровна, — все сложнее.
— Придумываете вы себе сложности. Встретит, говорю, хорошего мужика, влюбится, как положено нормальной женщине, и всю ее хандру как рукой снимет.
В чем-то он был прав, а в чем-то и нет...
* * *
Михаил приезжал в отпуск и подрался на танцах в Доме культуры. С переломом нижней челюсти он попал в больницу, погуляв всего два дня.
Старик Антипов отказался ходить к нему, и Михаила чаще других навещала Наталья. Да ей было это и удобнее — по пути с работы домой.
В больнице она и познакомилась с Борисом Анатольевичем, лечащим врачом брата, специалистом по челюстно-лицевой хирургии. Был он немножко смешон, неповоротлив и даже неуклюж, как бывают неуклюжи люди, ушедшие в свое дело, фанатично преданные ему, однако глаза его, живые и добрые, какие-то ласковые, мягкие, понравились Наталье. В них была детская непосредственность, искренность, и она подумала, увидав впервые Бориса Анатольевича, что, наверное, он заботливый человек и хороший доктор — с такими глазами люди непременно умеют понимать и чувствовать боль других.
Она и сказала ему об этом, а он смутился, покраснел, точно девица, вдруг открывшая, что на нее смотрят с интересом мужчины.
— Меня, знаете ли, больные боятся...
— Не может быть! — сказала Наталья.
— В самом деле...
— Тогда больные боятся не вас, а вашей молодости.
— То есть как это понимать? — удивился он. Ему очень не хватало сообразительности в обычных житейских делах.
— Ведь все считают, что чем врач старше, тем и лучше, — сказала Наталья, чуточку иронизируя.
— Так оно и есть, — сказал Борис Анатольевич.
— Всегда? — прищурившись, спросила Наталья.
— Как правило, — потупившись, ответил он. — Опыт приходит с возрастом...
— Смотря какой опыт!
— Простите, я что-то не улавливаю...
— Я говорю, что ненавидеть ближнего тоже надо научиться. А вы, значит, вправляете челюсти алкоголикам?
— Зачем же так! — обиделся он. — Разве ваш брат алкоголик?
— Простите, это я пошутила неудачно.
— Если же говорить серьезно, — продолжал Борис Анатольевич, — то мы вправляем здесь челюсти и алкоголикам. Видите ли, Наталья Михайловна, для врача не существует ни алкоголиков, ни трезвенников. Разумеется, я не имею в виду наркологов.
— А кто для вас существует?
— Больные, которых я обязан лечить.
— Только обязан?
— Почему же «только»?..
— Но бывают же врачи, в том числе и пожилые, которые выполняют свой долг, и не более! — сказала Наталья.
— К сожалению. — Он опять покраснел и вовсе без надобности снял очки и стал протирать стекла. Он дышал на них, смешно складывая трубочкой губы, а после тщательно вытирал стекла полой пиджака.
— Нужно завести фланельку, — сказала Наталья, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— Да, да, нужно... Все некогда...
Борис Анатольевич на какое-то время действительно явился спасением для Натальи, потому что в нем было что-то непривычное, неожиданное, и это что-то вызывало к нему интерес, а когда Наталья побывала у него дома, в грязной, захламленной холостяцкой комнате, обставленной старинной мебелью, ее интерес усилился еще больше. Пожалуй, в ней пробудилась извечная женская страсть кого-то опекать, за кем-то ухаживать, страсть, которая превращает просто женщину в жену и мать, и Наталья самозабвенно кинулась исполнять эту роль. Она мыла, чистила, буквально отскабливала комнату, стирала Борису Анатольевичу рубашки, носки и — удивлялась... Удивлялась тому, что он не проявляет по отношению к ней никакого мужского интереса.
По правде говоря, Наталью немножко злило это. Она часто смотрелась в зеркало, находила себя вполне привлекательной, даже красивой и никак не могла понять, почему этого не замечает Борис Анатольевич. «А может, — иногда испуганно думала она, — он не хочет замечать?..»
Так продолжалось несколько месяцев. Однажды Наталья затащила его домой, познакомила с дедом и с остальными родственниками, приехавшими на воскресенье. Борис Анатольевич произвел на всех хорошее впечатление, понравился всем, а после старик Антипов сказал ей:
— Выходила бы за него! Чего зря голову дуришь парню.
— Зря?.. — удивилась она. — Откуда ты взял это?
— Не слепой.
— Интересно... Очень интересно! В таком случае еще немножко подурю и, может быть, выйду. А тебе не терпится избавиться от меня?
— Дура! — обиделся старик Антипов.
— Я же пошутила, дедушка. Честное слово, пошутила!
— Пошутила!.. — повторил он. — Правнуков, — сказал, — хочется на руках подержать.
— Это-то дело не хитрое.
Возможно, Наталья и вышла бы замуж за Бориса Анатольевича, если бы он не откладывая сделал ей предложение. А он все не решался, и когда бы ему говорить о любви, когда бы открыть свои чувства, приласкать ее, он начинал рассказывать о небывалых переломах челюстей, о сложнейших операциях, которые делает его шеф, об успехах и неуспехах медицины вообще. Он читал лекции, и Наталья узнавала много нового, но вместе с тем и бесполезного для себя, вовсе не нужного ей. Это было скучно, и она замечала в Борисе Анатольевиче недостатки, каких не видела прежде. Он не уверен в себе, у него нет собственного мнения... Он готов идти в филармонию, хотя не любит и не понимает серьезной музыки, готов хвалить фильм, если его хвалят другие, с восторгом отзывается о книге, которую прочел его шеф... Наталью стала раздражать его манера снимать без надобности очки и протирать их полой пиджака, а ведь раньше это только смешило ее, не более...
Была ли это обида любящей женщины, оскорбленной недостаточным вниманием, или неприятие человека, случайно вызвавшего короткий интерес к нему, не оставившего ничего в душе, этого Наталья не знала, не могла и не умела разобраться. Она искренне жалела Бориса Анатольевича, думая о том, что ему тяжело приходится в жизни с его беспомощностью, беззащитностью и неприспособленностью. Он не даст сдачи обидчику, не растолкает толпу локтями, хотя бы толпа и состояла сплошь из подлецов. Когда ему наступают на ногу, он, краснея, говорит «ничего, ничего», даже не дождавшись извинений...
