— Ничего мне не надо.

Сестра пожала плечами и выскользнула в коридор.

Теперь Татьяна знала, что делать, как бороться с душевным недугом, как обрести ясность в мыслях. Она будет, будет сильной, и ничто не помешает ей, не свернет ее с пути.

Слышно было, как заработал, громко урча, автобусный мотор: это увозили на станцию тех, кто выписался сегодня...

Готовились к свадьбе.

Как ни трудно жилось пока, как ни голодно, а свадьбу дочери Антипов решил справить широко и хлебосольно. У сына не было, пусть у Клавдии будет — за двоих сразу.

А она противилась, доказывала отцу, что это ни к чему, лишнее это — в такое время справлять большую свадьбу. Можно отметить скромно, говорила, в тесном семейном кругу — и достаточно. Ну, Кострикова, конечно, позвать. Его сестру и племянницу... Какая свадьба — жизнь дорогая, за кусок хлеба шальные деньги уплатить надо. Перед людьми стыдно...

Однако Антипов не слушал дочь, стоял на своем твердо. Один раз в жизни выходит дочка замуж. Не ко времени настоящая свадьба?.. Так, может, еще больше не ко времени и вообще женятся! А раз женятся все же, значит, и говорить, и спорить не о чем.

— Пускай люди на твоей свадьбе погуляют, — сказал Антипов дочери. — Заодно и за Михаила с Татьяной.

— Что толку, Миши нет, Тани нет...

— Михаил, дочка, и мертвый всегда с нами. Потому что мне он сын, а тебе брат. А Татьяна вернется.

— Лучше на эти деньги из одежды что-нибудь купить, — не сдавалась Клава. — У Толи ничего нет, кроме солдатского. И ты совсем обносился.

— Может, лучше бы нам с тобой на свет не родиться, — недовольно сказал Захар Михалыч. — А вот родились и живем! Твой Анатолий сам себе на одежду заработает. Будь хорошей хозяйкой, как мать была. Трать деньги по делу, тогда все у вас будет. И одежда, и другое...

— Я про то и говорю!

— А это без дела говоришь. Это получается экономия наоборот. И хватит толковать. Все.

Бесполезно спорить с отцом, и Клава отступилась, занялась приготовлениями. А вернее сказать, помогала Анне Тихоновне, потому что в основном-то хлопотала она. И радовалась, кажется, тоже больше всех, точно собственную дочь отдавала замуж за приятного ей человека. То ли характер у нее был такой — на радость настроенный, или впрямь по-настоящему полюбила антиповскую семью, кто ее разберет! Об этом не говорится громко, в душе хранится, как все подлинное, искреннее.

— Весенняя свадьба, — утверждала Анна Тихоновна, — хороший признак. Весной новая жизнь пробуждается, а замужество ведь тоже новая жизнь. Вот и гармония!

— Насчет гармонии потом поглядим, — ворчал Антипов.

— Потом будет суп с котом, — шутливо дразнила его Анна Тихоновна. — И не мешайтесь под ногами, ступайте из кухни! Ну, что вам здесь нужно?..

Пришлось — а куда денешься! — залезть Захару Михалычу в долги. В кассе взаимопомощи взял еще, зато и стол вышел, как в самые добрые довоенные времена. Вот была забота с посудой, он думал, где взять столько, но у Анны Тихоновны все нашлось: тарелки, вилки, ножи. А рюмки и фужеры — хрустальные, старинные — она подарила Клаве на свадьбу.

— Что вы, что вы! — отнекивалась Клава, боясь принять столь дорогой подарок. — Ведь это подумать надо, каких денег стоит!..

— В старину, Клавочка, люди говорили: «Дай бог дать, и не дай бог взять», — с обидой сказала Анна Тихоновна. — Это в том смысле, что дарить — бо́льшая радость, чем принимать подарки. Вот и выходит, что я себе приятное делаю.

Мебель из комнаты Антиповых вынесли, один стол оставили и стулья. Анна Тихоновна взяла на себя роль хозяйки дома. Побывала в парикмахерской, надела темно-зеленое бархатное платье с вышивкой ручной работы на груди и по рукавам, медальон на тоненькой — паутинка паутинкой — золотой цепочке, а на плечи, чтобы не зябнуть, набросила шаль: она принимала гостей в передней. Каждому кланялась в пояс и пела своим мягким, ласковым голосом:

— Милости просим, гости дорогие! Хлеб да соль вам, веселитесь на здоровье. А вот и жених с невестой, можете поздравить!..

Клава с Анатолием стояли подальше, у входа в комнату.

А гостей набралось порядочно. Захар Михалыч не скупился приглашать, говорил, что хороший гость — лучший подарок для молодых.

Костриковы всей семьей пришли, а как же без них! Иващенко с женой. Василий, подручный Антипова. Надя Смирнова с молодым человеком («А будто и женихов нет!» — подумал, радуясь за Надю, Захар Михалыч). Клава двух подружек пригласила с работы. Веремеев пожаловал, соседи пришли. И Сивов не обманул, что особенно приятно было. Не то чтобы Антипов возгордился таким гостем или в друзья-приятели набивался парторгу, нет. Антиповы никогда ни к кому не набивались, не навязывались, знали цену себе и людям, а приятно оттого было, что понимал Захар Михалыч: не к каждому парторг на свадьбу пойдет. Не к лицу ему это.

А тут еще одна приятная неожиданность — на минутку, поздравить молодых и самого Антипова, забежал и директор завода.

— Забыли позвать? — посетовал он. — Теперь принимайте незваного гостя, который хуже татарина!

— Пользуйся моментом, — шепнул Иващенко Захару Михалычу. — Такая возможность, не упусти!

— Ты о чем это?

— Комнату для молодых проси.

— Ну и дурак же ты, Борис Петрович! — рассердился Антипов. — Со стороны если посмотреть, вроде ничего — в себе человек, а выходит — дурак. Кто же такими моментами пользуется?.. Разве что последний сукин сын!

— Тесно же вам в одной комнате...

— Зато волку в лесу просторно.

Подошел Костриков, полюбопытствовал:

— О чем разговор?

— Да вот, — заикнулся Антипов, хмурясь.

— Не надо, Михалыч! — Иващенко покраснел. — Я ведь пошутил, а ты сразу в бутылку лезешь...

— Шутка шутке рознь, — пробурчал Захар Михалыч, чувствуя облегчение: не хотелось плохо думать о человеке. — Давайте к столу. Все, кажется, собрались.

— А что, Пал Палыча ты приглашал или нет?.. — оглядываясь и не находя среди гостей начальника цеха, спросил Костриков. — Что-то не видно его...

— Не видно, значит, не пожелал прийти. А зван был. Давайте, давайте, рассаживайтесь.

— Никак он за тот случай на тебя еще сердится? — удивился Григорий Пантелеич.

— Не знаю, кто и на что сердится, — отрезал Антипов.

А знал. История с нормировшиком Бондаревым всплыла на собрании — Федька Гурьев все честь по чести рассказал, — и Пал Палычу сильно досталось. Критиковали его за плохую организацию труда в цехе, за неполадки в нормировании, за безобразия на заготовительном участке. Словом, к случаю припомнили все, что наболело. Соловьев критику признал правильной, справедливой — да и как не признаешь, если люди говорят сущую правду, — но посчитал себя обиженным и обвинил в этом Антипова, потому что, дескать, если бы Захар Михалыч не вылез на партбюро со своим признанием, собрание не получилось бы таким бурным. Он после и укорил Антипова мимоходом, а теперь вот не пришел на свадьбу.

Ладно, это его личное дело. Насильно мил не будешь. И все же обидно было Захару Михалычу. Не за себя, нет!.. За него же, Соловьева. Умный и дельный человек не станет выносить за проходную то, что касается работы. Вообще личные отношения тут ни при чем, и разве он, Антипов, не уважал начальника цеха, разве не почитал за человека опытного и знающего?.. Когда Пал Палыча ставили начальником, в парткоме сомнения были: водился за ним грешок — не всегда умел поладить с людьми: случалось, и голос повышал, и свое «я» на передний план выпячивал. Однако Захар Михалыч первый вступился за него. А кто у нас без недостатков, доказывал он на заседании парткома. Нужно подумать, прикинуть, что в человеке перевешивает, что в нем главное — плохое или хорошее? Специалист Соловьев отличный, каких поискать, прошел все ступеньки от подручного кузнеца до старшего мастера. Учился, работал, от трудностей не прятался, за чужими спинами не укрывался. А есть руководители, которые норовят на старом багаже далеко уехать...