В доме у нее так тихо, что слышно, как под ногами скрипят половицы. Теперь, когда Райан не работает, выдается редкий день, когда дом предоставлен в полное ее распоряжение. Она была бы не против походить по дому нагишом, но репортеры еще время от времени заглядывают к ним, а Эшли вовсе не мечтает увидеть на обложке «Нью-Йорк пост» размытую фотографию своих прелестей. Можно только вообразить заголовок: «Жена мошенника разоблачена!»

— Не верю я, что твой бывший мечтает тебе помочь, — хмыкает Дебора, качая головой.

— Я поняла, мама, ты выразилась предельно ясно. — Бек закатывает глаза.

Дебора сидит рядом с ней на диване в доме на Эджхилл-роуд. Бек напросилась на ужин, чтобы поговорить с матерью о Кенни. Кто-кто, а брошенная жена знает его как облупленного.

Бек поворачивается к экрану.

— Том хороший юрист и чувствует себя виноватым. Он вложит в наше дело всего себя, не то что какой-нибудь незнакомый адвокат.

— Давай надеяться, что он не будет вкладывать себя повсюду, — язвит Эшли.

Дебора смеется, пока не замечает пришибленное выражение лица Бек.

— Я же сказала, между нами все кончено.

— Теперь какие наши действия? — спрашивает Джейк.

— Продолжаем изучать жизнь Хелен. — Бек достает блокнот.

— О-о, Бек составила список, — поддразнивает ее Эшли.

Игнорируя насмешку сестры, Бек перечисляет зацепки, которыми нужно заняться. Выяснилось, что найденные в кукле бриллианты можно продать за пятнадцать тысяч долларов, но конкретных доказательств, что Хелен привезла шляпную булавку из Вены, не обнаружилось. Это их рабочая версия, однако для суда потребуются железные свидетельства в ее пользу.

— А почему мы решили, что Хелен привезла булавку с собой? Только потому, что нашли бриллианты в кукле, приехавшей из Австрии? — размышляет Эшли.

— Они из той же эпохи, — отвечает Бек.

Сестра посылает ей взгляд, означающий: «Ну и что?»

— У тебя есть другое объяснение, как к Хелен попали драгоценные камни, изготовленные на рубеже веков? Сейчас не время сомневаться в наших выводах.

— Почему? Ведь остальные претенденты именно так и поступят, — замечает Джейк.

— Тем более мы должны придерживаться своей версии. Нужно выдвинуть гипотезу и потом найти доказательства, подтверждающие ее. Так работает закон. Правда никогда не известна на сто процентов, есть только соперничающие гипотезы. Необходимо удостовериться, что наша выглядит убедительнее остальных.

— И какова же наша гипотеза? Что еще в Вене Хелен спрятала булавку в кукле, которую привезла в США, где спустя пятнадцать лет вынула из нее бриллиант и вставила в брошь? — Разумеется, Джейку известно данное предположение. Он воплотил его в эпизоде. Но это лишь выдуманный сюжетный ход, созданный для большого экрана. Интригующий, натянутый, лишенный твердых оснований.

— Если мы сможем определить клеймо мастера, то да.

— Я все-таки не понимаю, чем это нам поможет, — перебивает Дебора дочь.

— Мы узнаем, кто сделал брошь.

Озадаченное выражение не пропадает с лица Деборы. Бек открывает в желтом блокноте чистую страницу и пишет: «Алмаз Габсбургов исчезает в 1918-м → попадает к Хелен → не позже 1954-го оправлен в брошь».

— Нам надо либо выяснить, как бриллиант попал от Габсбургов к Хелен, либо, наоборот, оттолкнуться от броши и раскрутить жизнь Хелен в обратном направлении.

— А откуда мы знаем, что Хелен не получила бриллиант уже вместе с брошью? Первые фотографии, которые у нас есть, относятся к тысяча девятьсот пятьдесят пятому году, — говорит Дебора.

— Виктор считает, что брошь изготовлена около тысяча девятьсот пятьдесят четвертого, так что, если Хелен надевала ее на празднование Нового года, она, скорее всего, была ее изначальной владелицей. А если и нет, по клейму мы сможем найти фирму, которая произвела брошь, и по документам выясним, кто ее заказал. А оттуда двинемся во времени еще дальше в прошлое. Давайте просто придерживаться плана, ладно?

Бек не упоминает Петера Винклера, так и не ответившего ей, хотя она отправила ему четыре электронных письма. Не заикается она и о Кристиане, который добросовестно переводит книги Курта Винклера. Они три раза встречались в баре под предлогом обсуждения перевода. Флирт продолжается, но развития не имеет, и чем больше Кристиан ей улыбается, чем больше очаровывает ямочками на щеках, тем больше Бек убеждается, что он для нее слишком молод и несерьезен. Кроме кокетства ей от него ничего не нужно.

— Хочешь сказать, твоего плана, — презрительно фыркает Джейк.

— А у тебя есть предложение получше? — с не меньшим пренебрежением спрашивает Бек брата.

— Просто я не вижу в этом смысла.

— Вот почему нам нужно добыть доказательства.

Голоса повышаются, и разговор грозит перейти в ссору. Эшли порядком устала от собственных ссор с мужем, и ей не улыбается сидеть и наблюдать за бессмысленной перебранкой брата и сестры. А потому она делится новостью, которую все откладывала, не желая поднимать эту тему:

— Я нашла Флору.

Эшли несколько дней не решалась вскрыть конверт из Музея холокоста, а открыв его, пожалела, что не бросила письмо в камин нераскрытым.

— Ее арестовали двадцать пятого апреля тысяча девятьсот тридцать девятого года, — нерешительно начинает она.

— Это всего через несколько дней после отплытия Хелен в Америку, — подсчитывает Бек.

— Думаешь, это совпадение, что ее забрали так скоро? — спрашивает Джейк.

— Узнать это невозможно, — отвечает Эшли.

— Если бы Хелен не уехала… Если бы осталась с Флорой… — Дебора замолкает на полуслове. В последнее время она очень злится на мать за ложь об отце. Мысль о случайном спасении Хелен от гибели не гасит ее гнев, но слегка приглушает. Закончить фразу Дебора не решается.

— Куда ее отправили? — спрашивает Бек.

— В Лихтенбург, один из первых концентрационных лагерей. Он находился в старинном замке, но его расформировали примерно через месяц после того, как Флора попала туда. — Эшли старается говорить бесстрастным тоном: это единственный способ пересказать все подробности и не расплакаться.

— И что потом? — спрашивает Джейк.

— Потом в Равенсбрюк. Я не нашла ее личное дело, но среди выживших ее не было. — Эшли никогда раньше не слышала про Равенсбрюк. Это был женский лагерь, тренировочная база для надзирательниц, которые доказывали преданность СС, демонстрируя свою жестокость. Большинство узниц составляли не еврейки, а политические заключенные, научные работники, цыганки, душевнобольные. Флора, вероятно, не была одной из подопытных — их брали в основном из полячек, которых резали, которым ампутировали конечности, подвергали гангрене или трансплантации. Также было статистически маловероятно, что Флору принуждали к проституции или стерилизовали, — такая судьба была уготована преимущественно цыганкам. — Не советую вам гуглить информацию об этом лагере.

Но даже если Флору постигла другая участь — если ее расстреляли, удушили газом или заморили голодом, — не приходится сомневаться, что она умерла ужасной смертью.

— Что ж, — откликается Дебора, — теперь мы знаем, что с ней случилось.

— Странно. Я понимала, что она, скорее всего, умерла в концентрационном лагере, но знать наверняка… — Эшли не может объяснить, почему теперь, когда ее предположения подтвердились, ей стало только хуже, но, судя по выражению лиц родственников, они ее понимают.

— Значит, Флору забрали через несколько дней после того, как она отправила Хелен в США, — добавляет Джейк. Он проклинает себя за то, что в такую минуту думает о сценарии, но это будет душераздирающий поворот сюжета в финале.

— Как нам помогут эти сведения? — Эшли имеет в виду «Как они помогут нам залечить рану?», но Бек воспринимает вопрос иначе.

— Мы ведь и не ждали, что судьба Флоры приведет нас к разгадке появления у Хелен «Флорентийца», — говорит младшая сестра. — Мы искали ее не ради камня.

Окончив разговор, Бек и Дебора сидят бок о бок на диване, глядя в черный экран спящего телевизора Хелен. Кондиционер, который Дебора установила на окно, трудится изо всех сил, чтобы остудить июльский зной, но в гостиной все равно нечем дышать. Однако Бек находит в духоте своего рода утешение. У бабушки никогда не было оконного кондиционера, она даже вентилятор редко включала. Жара напоминает Бек о Хелен.