Эшли неосознанно хмурит брови. Понятно, почему мать Хелен заставила ее уехать. Эшли и сама без колебаний принесла бы себя в жертву ради Лидии и Тайлера. Мать не может поступить иначе, но это не означает, что ребенку проще покинуть родителей.

— Возможно, мне не следовало всего этого говорить, — признается Шерил.

— Нет-нет, спасибо за ваши слова, — настаивает Эшли.

Дебора снова смотрит на фотографию Ирмы и Хелен под американским флагом.

— Не знаете, почему они перестали общаться? — спрашивает Дебора. Шерил колеблется, и она продолжает: — Мама не многих людей подпускала близко к себе. Она очень ценила визиты Ирмы и вашей матери, а потом они вдруг прекратились. Мне надо было спросить у Хелен о причинах, но я никогда особенно не старалась понять свою мать. Сейчас я бы очень хотела это знать. Не скажете мне?

Пока Дебора сбивчиво произносит эту речь, Эшли сидит совершенно неподвижно. Жаль, что Бек с ними нет. Да и Джейка, в общем-то. Он тоже никогда особенно не старался понять Дебору.

Шерил закидывает ногу на ногу, потом снова снимает.

— Я знаю, что это как-то связано с женатым мужчиной, с которым у Хелен был роман. Ирма никогда не распространялась об этом, а я не решилась спросить у Хелен. Скажем так, моя бабушка не одобряла отношений Хелен с чужим мужем, чьим-то отцом.

Дебора сразу понимает, что речь идет о человеке с фотографии. Больше она не отрицает: это ее отец. Он был женат на другой женщине, имел другую семью. Никакой он не герой войны, он предатель. И Хелен тоже была предательницей.

— Но их роман закончился за много лет до того, как мы перестали встречаться с вашей мамой и бабушкой, — возражает Дебора. На самом деле она не знает, когда Хелен рассталась с любовником, но его фотографий не было в альбоме приблизительно с того времени, как Дебора начала ходить, разговаривать и осознавать происходящее.

Шерил шумно вздыхает.

— Увы, больше мне ничего не известно.

Стоящие в углу напольные часы громко тикают в тишине комнате, неприятно напоминая о беге времени.

— Кстати, вам привет от моей мамы. Она сейчас живет в Боке. — Шерил смеется. — Просила передать, что вспоминает о вас каждый раз, когда видит помаду «Ревлон». Должна сказать, это честь — встретить женщину, научившую мою мать воровать в магазине. Боже милосердный, наверно, это единственное правило, которое она нарушила в своей жизни. Она даже никогда не трогается на желтый свет, хотя в ее годы это было бы к лучшему.

Дебора не может скрыть презрения к этой женщине, использующей выражение «боже милосердный» и знающей о Хелен больше, чем она. Женщине, которая по-старушечьи одевается и говорит, хотя ей нет и сорока и жемчуг она еще не заслужила. Женщине, которой не было в магазине, когда Хелен выволокла оттуда Дебору за шиворот, и которая переиначила историю.

— Вообще-то это ваша мама подбила меня украсть что-нибудь, и мне за это здорово влетело.

Лишь только сказав это, Дебора начинает сомневаться, так ли это. Сама она всегда едет на желтый свет, а по ночам, когда на улицах пусто, с удовольствием пролетает и на красный.

Шерил не успевает ответить — у Эшли жужжит телефон. Два сообщения от Лидии. Первое пришло пятнадцать минут назад: «Где ты?» Второе только что: «Алло! Земля — маме. Ты про нас забыла?» Часы в углу показывают четверть четвертого.

— Черт. Мы опаздываем. — Эшли встает. — Я давно должна была забрать детей.

— Держите. — Шерил протягивает гостям паспорт Хелен и ее фотографию с Флорой. — Я могу еще сделать копии снимков с Ирмой.

Дебора берет паспорт.

— Да, если можно.

На светофоре Эшли стискивает руль и нетерпеливо трясет его.

— Черт-черт-черт.

— Успокойся, мы скоро приедем.

— Не могу я успокоиться. Тебе этого, конечно, не понять, но заставлять детей ждать полчаса — это ужасно.

Слова Эшли больно ранят Дебору, но она старается сохранить невозмутимый тон.

— Вали все на меня. Скажи, что ждала, когда я вернусь с прогулки, а я пришла поздно.

Загорается зеленый свет, и Эшли жмет на газ. Повернувшись к Деборе, она пытается разобрать на бесстрастном лице ее чувства.

— Извини. Просто так много всего навалилось.

— Ты хорошая мать. Постарайся не судить себя слишком строго.

Когда у Деборы были маленькие дети, ей следовало быть построже к себе и было бы не лишним ругать себя за опоздания.

Эшли сжимает ее руку. Она не может солгать, сказав, что Дебора тоже была хорошей матерью.

— Что ты думаешь по поводу рассказа Шерил? — спрашивает она вместо этого. — О Хелен, о женатом мужчине?

Дебора смотрит в окно на проносящиеся мимо витрины магазинов.

— Не нравится мне эта женщина.

Эшли смеется.

— Заметила, с каким выражением она произнесла «Увы, больше мне ничего не известно»? Как будто она что-то знает, но нам не говорит, и это доставляет ей удовольствие.

Дебора тоже смеется. Потом они останавливаются на светофоре, и в салоне повисает тишина.

— Насчет женатого мужчины… это все правда… Видимо, он мой отец.

— Узнаем, когда получим свидетельство о рождении, — поправляет ее Эшли. — Кто бы он ни был, мы это выясним.

К школе они подъезжает без двадцати четыре. Тайлер мигом сбегает с крыльца, Лидия же бредет к машине нога за ногу. Дебора с радостью и удивлением глядит на внуков: надо же, она приехала забирать их вместе с дочерью. Они провели вместе всего несколько дней, а Дебора уже очень хорошо знает Лидию и Тайлера. Почему она раньше не пыталась стать частью их жизни? Стыдно: если бы не смерть Хелен, не история о пятидесяти детях, не бриллиант «Флорентиец», она бы и сейчас не предпринимала попыток. И прошлым семьи она никогда не интересовалась, даже не пробовала выяснить, кем был ее отец.

— Эшли, — окликает она дочь. Та поворачивается к ней, встревоженная недовольной миной Лидии, плетущейся к машине. — Нужно узнать, что случилось с Флорой.

Дети забираются на заднее сиденье, но Эшли не отводит глаз от умоляющего лица матери. Она права. Само собой, надо найти отца Деборы, но Флора… Флора была призраком Хелен.

— Узнаем, — обещает она.

Бек ожидает повторного письма от итальянцев, в котором они будут грозить судом, а может, попытаются усахарить ее, предложив бóльшую сумму. Чего она совсем не ожидает, так это стука в дверь.

Бек открывает в полосатом махровом халате и с влажными после душа волосами. Неизвестно, кто больше пугается — трое мужчин с ордером на обыск или Бек, которая рассеянно затягивает пояс халата на талии.

— Можно мне переодеться? — спрашивает она, стараясь сохранять спокойствие. Появление ФБР означает одно: у властей есть доказательства преступления, причем против федерального уголовного закона.

Визитеры стоят в прихожей, пока Бек просматривает свою одежду в поисках наряда, который подчеркнет ее невиновность. Они явились в восемь утра, чтобы застать ее если и не в банном халате, то врасплох. Интересно, кто пустил их в подъезд, знают ли хозяева, живущие наверху, что эти люди из ФБР? А стали бы они терпеливо ждать в прихожей, не окажись Бек белой или если бы дело касалось наркотиков, а не старинного бриллианта?

Карандаш для подводки дрожит в ее руке, а потому Бек откладывает его в сторону и внимательно смотрит на себя в зеркало.

— Расслабься, — приказывает она себе. — Ты ничего плохого не сделала.

Только виновные говорят себе эти слова.

Каким-то образом карандаш обводит ей глаза, тушь прилипает к ресницам, алая помада кровавит губы. В белой рубашке с воротником и обтягивающих легких черных брюках Бек ближе всего к образу роковой женщины.

Агенты проходят за Бек в квартиру, принимая ее предложение выпить кофе.

— Полагаю, вы пришли из-за броши моей бабушки? — спрашивает она.

Они слегка конфузятся, и Бек тут же пугается, что они нагрянули к ней по поводу Райана.

— Если только в броши вашей бабушки есть бриллиант «Флорентиец».