Не в силах оторвать взгляда от черных глаз князя, я нервно сглотнула и прошептала:

— Ты не хочешь жить как вампир, поэтому хочешь умереть, так ведь?

Легкая улыбка озарила лицо князя. Взгляд ониксовых глаз смягчился.

— Не то, чтобы я все восемьсот лет жаждал умереть и ненавидел свою жизнь в качестве вампира, — медленно, словно раздумывая над каждым словом, произнес князь. — У людей порой бывают случаи, когда кажется, что жить больше нет сил. Обычно такое происходит, когда наваливается множество разных неприятностей, как мелких, так и крупных. Тогда привычная человеку жизнь превращается в унылое существование. Будто и не было тех моментов в прошлом, которые делали его радостным и счастливым. Все хорошее будто разом исчезает, уступая место сожалению и тоске. Приходит уныние, а за ним — апатия. Порой это проходит, а порой из-за этого люди убивают себя. С такими, как я, все по-другому. Уныние приходит спустя многие годы или даже столетия, когда понимаешь, что ничего уже в тебе не изменится. Вдруг приходит осознание того, что ты не живешь, а существуешь, и так будет всегда. Вечно. Ведь из-за участи стать неприкаянным духом убить себя мне не хватит духу. А потом начинается апатия, и чем дольше ты живешь на свете, тем апатичнее становишься. Нет, мы не теряем чувства, мы просто как бы замораживаем их. Они могут снова оттаять, но это происходит редко. Лишь какое-то невероятно сильное потрясение может разбудить чувства у вампира, вернуть его человечность, напомнить о том, что, несмотря на обстоятельства, он все еще жив. — Князь ненадолго замолк, словно раздумывал, стоит ли быть со мной честным до конца, а затем все же продолжил: — Мои чувства пробудила ты. В момент, когда я получил известие, что ты заболела и можешь умереть. Тогда во мне что-то перевернулось, и я понял, что дорожу тобой не как единственной возможностью спасти свою проклятую душу, а как близким человеком.

Князь замолк и посмотрел на меня как обвиняемый на судью, который вот-вот должен вынести ему приговор. Странно, но в этот момент мне больше всего на свете захотелось протянуть руку и коснуться блестящих черных волос князя, что падали на его опущенные плечи.

— Давай не умирать, хорошо? — шепнула я, чувствуя, как к глазам подступают непрошенные слезы. — Я хочу еще долго оставаться твоей помощницей.

— А как же Дима? — удивился князь.

— Думаю, свадьба с ним — это не то, что я на самом деле хочу, — сказала я, несмело улыбнувшись.

В черных глазах князя застыл вопрос. Я видела, как отчаянно он хотел спросить, чего я хочу на самом деле, но никак не решался. Помучив его немного, я произнесла:

— Пока что мне хочется оставить все, как есть. Моя жизнь меня устраивала, кроме, конечно, твоего ужасного отношения ко мне…

Не хотелось вспоминать об этом, но слова сами вылетели изо рта. Князь сразу же помрачнел, ссутулился и отвел от меня взгляд.

— Прости меня, — тихо произнес он. За все, что делал не так. И за то, что скрывал от тебя причину, по которой забрал тебя… Если ты решишь уйти, то я пойму и…

— Хватит! — оборвала его я. — Сказала же, что уходить от тебя не хочу. Ни к Диме, ни к маме, ни к кому-либо ещё. Ты понял?

Таким тоном я с князем ещё не разговаривала, но все когда-то бывает в первый раз. И, честно сказать, мне понравилось на него ругаться. Особенно, когда он сделал виноватое лицо и посмотрел на меня как побитый щенок. Сердце дрогнуло и потянулось к нему.

— Понял, — робко произнес князь и осторожно накрыл мою ладонь своей, бледной и прохладной.

— Ты меня тоже прости, — смущенно сказала я. — За то, что не понимала, какой ты на самом деле.

— Я очень тщательно это скрывал. Ты бы ни за что не догадалась, если бы я не позволил тебе поделиться со мной своей кровью, — ухмыльнулся князь.

Простые, казалось бы, слова, но во мне они вызвали такой душевный подъем, что мне начало казаться, будто я могу взлететь. Слова князя помогли мне осознать: то, что я так сильно желала, наконец, произошло. Он доверился мне, раскрыл передо мной свою душу, и теперь между нами нет никаких тайн. Мы знаем друг друга лучше, чем кто-либо ещё.

— О чем ты прямо сейчас думаешь? — Князь смотрел на меня широко распахнутыми глазами, будто я действительно взлетела. Его ладонь поверх моей ладони начинала постепенно согреваться.

— Э-э… — протянула я, вовсе не горя желанием делиться с ним своими мыслями. — Не о чем…

— Просто твоя аура. Она… очень яркая. Вся сияет, как звезда…

— О-о… — только и смогла произнести я, поражённые тем, что моя аура, наконец, засияла, и вовсе не благодаря моему жениху, а мужчине, который, как я думала многие годы, меня ненавидел.

— Удивительно, — пробормотал князь, глядя на мою грудь, что весьма смущало, хоть я и понимала, что он смотрит на мою душу. — Сначала я полагал, что ты будешь счастлива, живя в роскоши, но после стольких лет твоя аура так и не стала сияющей.

— Надо было мягче обращаться со мной и меньше напоминать, что я рабыня, — буркнула я, чувствуя, как горят мои щеки. Снова.

— Я думал, что так не смогу привязаться к тебе, ты же знаешь.

— Знаю. — Помолчав, я зачем-то спросила: — Получилось?

Я знала ответ. Воспоминания князя все мне показали, однако мне хотелось, чтобы он лично ответил мне.

На губах князя заиграла его излюбленная ухмылка.

— Нет, не получилось, — сказал он, крепче сжав мою ладонь совсем уже потеплевшими пальцами.

Удивительно, как меняется отношение к человеку, когда узнаешь о нем больше. На протяжении десяти лет я считала князя самым настоящим мерзавцем, злодеем и чудовищем, однако теперь, узнав его полностью, я полностью поменяла свое мнение о нем. Генрих был прав, рассказывая мне о князе: он добрый, заботливый и неравнодушный.

Чудовище? Ни в коем разе! Несмотря на свою нечеловеческую сущность, князь человечнее многих людей, что я знаю.

Злодей? Да я большая злодейка в сравнении с ним — столько гадостей наговорила ему.

Мерзавец? Ну-у-у, немного все же да — он ведь так долго не хотел посвящать меня в свои тайны.

И все же после ночи откровений, признаний и прощения наши с князем отношения стали совершенно иными. Мы будто бы представитель друг перед другом совершенно другими людьми, обновлёнными и готовыми начать все с начала.

Вот только я никак не могла понять, с какого начала. Наши отношения друг к другу кардинально изменились, но понять, кем мы друг другу теперь приходимся, я не могла. Спросить же у самого князя стеснялась.

К тому же, я не знала теперь, как мне его называть. По привычке окликнула «дядюшкой», и князь тут же скривился так, будто выпил прокисшего молока. Да и мне самой подобное обращение уже не нравилось — не считала я себя его племянницей, да и вовсе не хотела ею быть.

— Называй меня иначе, — сказал князь после нашего взаимного замешательства. — «Дядюшка» меня старит.

— И как же ты хочешь, чтобы я тебя называла? — поинтересовалась я.

— По имени, — пожал плечами князь.

— По имени… — пробормотала я и мысленно попробовала обратиться к князю по имени.

«Глеб, я пришла». «Глеб, идём ужинать».

Кошмар. Слишком уж фамильярно, я такого не вынесу.

«Глеб Владимирович, пойдём на прогулку?»

Ещё хуже! Я как будто его жена, да ещё и совсем немолодая.

— О чем задумалась? — поинтересовался князь, устав ждать моего ответа. — Имя моё забыла?

— Забудешь тут его, как же, — буркнула я.

— Тогда что молчала? Или неловко тебе? — князь, заметив моё смущение, развеселился.

Он вообще теперь много веселится и совсем себя не сдерживал. Интересно, когда вернутся все домочадцы, он станет более сдержанным? С одной стороны, я этого хотела — надоело краснеть и смущаться в его присутствии. Но с другой стороны…

— Вижу, что неловко, — улыбка князя стала ещё шире. Он вообще сейчас походил на кота, которому безнаказанно удалось съесть целую крынку сметаны.

— И вовсе не неловко! — выпалила я, чувствуя, как горят щеки.