— Он изъял контейнер и дал об этом сигнал, — говорил Данн Фрею. — Завтра же мы срочно вылетаем с вами в Хельсинки.
— Жена его еще не приехала? — осведомился Фрей.
— Нет. Но все равно мы не в состоянии вывозить целую семью — это страшный риск!
— КГБ, наверное, сошлет и ее, и девочек в Сибирь, если наша операция удастся, — заметил Фрей.
— Наше дело — спасти агента, а остальное нас не касается! — холодно прореагировал Питер Данн.
Убожко стоял у окна и задумчиво взирал на густой лес. Трохин перебирал бумаги в папке и иногда посматривал на спину шефа.
— Какой сегодня день? — спросил Убожко.
— Четверг.
— Давайте арестуем его в субботу на рассвете. Любимое время для арестов при ЧК. Сталина мы осуждаем, но у него есть чему поучиться…
Трохин удовлетворенно наклонил голову.
В ночь с четверга на пятницу Горский не спал. Тихо, забившись под одеяло, он молился Богу, он просил у него помощи, он просил простить его. Он надел спортивный костюм, кеды, заложил в карманы пачки с крупными купюрами, оставил у телефона записи в дневнике о встречах в субботу, воскресенье и другие дни и еще раз внимательно оглядел квартиру. Все выглядело так, будто хозяин удалился на полчаса: выглаженная рубашка на стуле, темный костюм, вынутый из шкафа, два яйца у плиты, словно дожидавшиеся, когда же из них сделают яичницу… Ровно в восемь тридцать он выбежал на улицу и проследовал в лесной массив. Машины слежки зафиксировали его выход, но остались на месте. Горский перебежал из парка на другую улицу и остановил частную машину.
— Шеф, мать умирает… довези меня до Павелецкого… мать умирает… Дам, сколько хочешь!
Около Павелецкого вокзала он заскочил в универмаг и купил себе костюм, рубашку и ботинки. Переоделся в уборной вокзала, спортивный костюм и кеды сложил в пластиковый пакет, затем достал парик и очки, которые мигом изменили его облик… Сотрудники наружного наблюдения, дежурившие около дома Горского, заволновались через час после его выхода из подъезда и пробежки в сторону леса. Сначала выпустили из машин несколько человек, которые буквально прочесали лес, затем вступили в перебранку друг с другом, ибо кое-кто утверждал, что «объекта» проглядели и он уже давно дома, затем позвонили домой из телефонной будки, а потом уже и прямо в дверь. Все это заняло еще час, после чего главный филер дрожащим голосом сообщил в Центр по радио, что «объект» утерян. Служба наблюдения не спешила тиражировать эту неприятную новость наверх по начальству, не желала лишний раз компрометировать свою и без того подмоченную репутацию и по собственной инициативе начала поиски в самом районе проживания «объекта». Только в четыре часа дня Убожко доложили, что Горский утерян.
— Проверьте все места, где он может быть: у родителей, у родственников жены, у сестры, у коллег, с которыми он общался, у его баб, наконец! А вообще ваша служба «наружки» как была говном, так и осталась! — бушевал он в трубку.
Сотрудники КГБ вскрыли квартиру Горского и внимательно все осмотрели.
Горский нервничал и чувствовал себя в новом обличье крайне неудобно. Он прошел в камеру хранения и положил пластиковый пакет с вещами в отсек с кодовым замком. Но судьба испытывала его: прямо у выхода его ухватил вдребодан пьяный мужик, явно из деревни.
— Очкарик! — заорал он радостно, словно Горский был единственным человеком в Москве, носившим очки. — Ах ты очкастый интеллигент! — и он повис на беглеце, которому ничего не оставалось, как оттолкнуть его в сторону.
Пьяный упал, издавая истошные крики, тут появился милиционер, а какая-то сердобольная толстуха, указывая на Горского, закричала:
— Это он, это он его толкнул!
Пьяный уже рыдал, а милиционер строго обратился к Горскому:
— Что же вы так себя ведете, гражданин? Придется вас двоих отвести в отделение милиции.
Небольшая толпа любопытных радовалась торжеству справедливости, а милиционер повел пьяного дебила и совершенно растерявшегося Горского к площади. Только тогда Горский пришел в себя.
— Товарищ милиционер, у меня тут дела. Произошло недоразумение.
И он очень твердо посмотрел в глаза милиционеру и вынул удостоверение КГБ в красном сафьяне.
— Что же вы раньше не сказали? — В голосе милиционера слышались заискивающие нотки.
Горский проследовал в метро, доехал до станции «Комсомольская» и вышел на Ленинградский вокзал. Как обычно, у касс стояли огромные очереди и висели объявления, что билетов нет. Столь же тяжелая обстановка была и у касс для военнослужащих, и у касс для героев Советского Союза и кавалеров ордена Славы. Горский заигрывал с вокзальным персоналом, намекал на хорошую взятку в обмен на билет до Ленинграда, однако никто не шел с ним на сделку, объясняя это пятницей, когда все в Москве с цепи сорвались и мчались в славный город на Неве. Зажатый толпою, в плохо сидевшем на нем костюме, в парике и очках, которые уже подвели, он нервничал и ожидал худшего. Не хватало еще, чтобы какой-нибудь дундук потянул его за волосы! Наконец он плюнул на все и пошел на перрон, с которого отходил ближайший поезд на Ленинград. Часы показывали семь вечера. Он выбрал самую толстую, самую добродушную на вид проводницу и, когда прозвучал последний гудок, подошел к ней и попросился в вагон до Ленинграда за хорошую мзду. Проводница согласилась, но при условии, что он не будет маячить в коридоре, а пересидит в тамбуре. После Калинина она нашла ему место в купе: там выпивали две дамы и один красномордый военный — общество отнюдь не самое блестящее. Все трое пили крепко и активно попытались втянуть в пьянку Горского. Весьма искусно он отбивался от натиска всех троих, особенно сорокалетней дамы, которая явно предвкушала сладострастную ночь, тем более что ее приятельница вскоре залезла с красномордым на верхнюю полку, — что они там проделывали и почему не падали вниз, понять было невозможно. Наконец атаковавшая дама заснула у него на плече, баритонально храпя. Он бережно положил ее на постель, а сам перебрался на свободную верхнюю полку. Вторая пара, к счастью, уже закончила свои акробатические номера и мирно спала, навеки заключив друг друга в железные объятия. Спать он не мог…
Тем временем КГБ отчаянно вел поиски Горского. Деликатно и даже ласково опросили мать и сестру, сам Трохин прибыл к Розанову и выслушал от него лично всю историю визита на квартиру.
— Куда он мог исчезнуть? Может, он у какой-нибудь бабы? — спрашивал Трохин.
— Бежать к бабе за день до приезда жены с детьми! Чепуха! — возражал Розанов. — У меня впечатление, что у него нервное потрясение…
— Ну и что?
— Возможно любое иррациональное действие вплоть до самоубийства! Да, бедняга, наверное, повесился!
«Ну и идиот! — подумал Трохин. — Конечно, он не знает, что Горский — шпион, но все равно… нести такую чепуху…» Он встал и направился к двери.
— Тебя на днях вызовут поговорить об этом деле более детально… — бросил он на прощание бывшему шефу.
Когда Лидии, приземлившейся с детьми в Шереметьево, сообщили об исчезновении мужа, она была так поражена, что не могла вымолвить ни слова. В сопровождении сотрудников КГБ она и двое маленьких девочек были препровождены на квартиру. Там времени терять не стали и с места в карьер начали допрос о жизни Горских в Лондоне: как часто отсутствовал муж? что покупали? были ли лишние деньги? с кем он встречался? как высказывался о советском режиме? не собирался ли остаться в Англии? как часто отлучался из дома по вечерам? В соседней комнате плакали девочки, оставленные на попечение сотрудника, Лидия нервничала, невпопад отвечала на вопросы, и в конце концов все закончилось истерикой.
И угораздило же именно в то раннее утро бригаде уголовного розыска проверить именно тот поезд, на котором ехал Горский. Искали группу бандитов, проверяли документы, пассажиры просыпались и чертыхались. Когда в дверь купе постучали, Горский твердо решил, что на его следы наткнулся КГБ и сейчас его арестуют. Он быстро достал яд, запрятанный в обручальном кольце, перекрестился дрожавшими руками и чуть было не отправил себя к праотцам. К счастью, разбуженные пассажиры начали галдеть в коридоре «уголовный розыск! уголовный розыск!», и это уберегло его от отчаянного поступка. Выдержав небольшой скандал из-за отсутствия билета (милиционеров сопровождал контролер), Горский снова пустил в ход удостоверение КГБ, и его оставили в покое.
