День провели в осмотре Кремля, а к вечеру Джон вместе с Решетниковым поехали провожать Кевина на аэродром. Водитель попал в пробку и свернул в боковую дорогу.

— Так будет быстрее! — сказал он.

Кевин нервно посматривал на часы.

— Уже началась посадка!

— Успеем! — успокаивал его Решетников.

Вдруг автомобиль задергался и остановился, озабоченный шофер вышел из машины и поднял капот.

— Ничего, Решетников тебя проведет, — успокаивал брата Джон. — Может, взять такси?

— Да какое такси на этой захолустной дороге! — махнул рукой Решетников. — Дохлый номер!

— Я обязательно должен быть сегодня в Лондоне, — волновался Кевин.

И тут, словно по мановению волшебной палочки, на пустынной дороге показалась зеленая точка такси, правда, там уже сидели какие-то мужчины, но оставалось одно свободное место. Пришлось отправить Кевина одного и еще повозиться с машиной.

В аэропорту Кевина уже ожидали, и на контроле строгий офицер попросил его в отдельную комнату, открыл чемодан и изъял рукопись.

Прямо из Хитроу Кевин позвонил брату:

— Эти суки забрали у меня рукопись! В самолете я встретил одного адвоката, мы начнем кампанию за твое освобождение.

Кедров сам позвонил Брайену.

— Добрый вечер, дорогой Джон. Пограничники сейчас передали нам вашу рукопись. Разве вам не известно, что рукописи разрешено провозить только по специальной санкции? Я направляю ее вам в гостиницу с курьером.

После этого Кедров обратил свой лик к Валентине.

— Поручение вам, Валентина Николаевна, утверждено самим председателем и имеет государственное значение. Мы вынуждены выпустить Брайена, но мы не можем допустить его враждебной публикации, которую, кстати, он посвятил вам.

— Значит, я хорошо выполнила ваше задание, — парировала Валентина.

— В этой книге в самых мерзких тонах описана Москва, а портрет Рептона просто ужасен… Итак, перед отъездом Брайена вам необходимо подменить пакет, в котором лежит его рукопись. Дубликат будет для вас изготовлен. Вам понятно?

— Да, — ответила Валентина не дрогнув, хотя сердце у нее сжалось.

— Но это еще не все, — продолжал Кедров. — Чтобы наш дорогой Джон не восстановил по памяти свою рукопись, нам необходимо это предотвратить. Вот таблетки, которые оказывают воздействие на мозг, через месяц он уже даже не вспомнит, был ли в Москве.

— Они смертельны? — спросила Валентина.

— Вы же знаете, что КГБ не занимается убийствами после смерти Сталина, — сказал Кедров и улыбнулся. Он снова снял трубку и позвонил Брайену.

— Дорогой Джон, хочу вас поздравить. По просьбе Криса мы еще раз рассмотрели ваше ходатайство о выезде и решили его уважить. Так что готовьтесь к отъезду. Еще раз поздравляю.

Джон тут же перезвонил Крису:

— Я знаю, что мы уже не будем друзьями, Крис, но я хочу поблагодарить тебя за то, что ты уговорил КГБ меня выпустить. Спасибо и я желаю тебе счастья!

В гостинице «Украина» Джон прощался с Валентиной, слезы стояли у обоих в глазах. Наконец настал роковой момент: появился Решетников и отозвал Джона в другую комнату для серьезного разговора. Пакет с рукописью торчал из небольшой сумки, идентичный пакет Валентина принесла с собой. Она уже собиралась выполнить задание, но вдруг какая-то таинственная, неодолимая сила отвела ее руки в сторону, и пакет-заменитель так и остался в ее сумке. Вдруг лицо ее исказило отчаяние, и она выбросила в окно таблетки, врученные Кедровым.

В машине ехали молча, метров за сто до аэропорта остановились, опасаясь журналистов, ибо злоключения Брайена в Москве уже получили огласку в печати.

— Я люблю тебя, — сказала Валентина, целуя Джона.

— Я люблю тебя, Валя, я посвящу тебе книгу, — сказал Джон и пропел свою любимую ирландскую песню. На секунду они замерли в объятиях.

— До встречи, — добавил он, стараясь выглядеть весело.

— Мы пройдем в зал, — сказал Решетников, — но будем делать вид, что с вами не знакомы.

И Брайен побрел к зданию, шел лениво и грустно мурлыкал про себя песню. Контроль он преодолел беспрепятственно, на прощание незаметно мигнул Валентине и Решетникову, находившимся в зале, и прошел к самолету. Валентина, скрывая слезы от Решетникова, грустно махала рукой самолету с балкона аэропорта.

Джон Брайен вернулся в Ирландию, предстал перед судом и был оправдан, поскольку его действия были квалифицированы как политические. Он написал бестселлер, быстро пропил все деньги, и через несколько лет умер от цирроза в доме-фургоне.

Это был настоящий человек.

Кристофер Рептон намного пережил его.

И когда чаша моего отчаяния переполнилась, я решил воззвать к английской знаменитости, автору так называемых шпионских романов Джону Ле Карре.

Шел 1989 год, расцвет перестройки, горбачевская гласность еще смотрелась как прилично одетая дама, которая и мысли не держит о стриптизе, еще вполне нежно и почтительно говорили о КГБ, о шпионах у них и разведчиках у нас, и, движимый самыми добрыми чувствами, я написал фарс-пародию на шпионаж «Джеймс Бонд в Москве».

Пьесу я размножил и начал бомбардировать ею московские театры. Каждую ночь я ожидал телефонного звонка и взволнованный голос знаменитого режиссера: «Я прочитал вашу пьесу и не могу заснуть. Ничего подобного я в жизни не читал!!!»

Далее потрясенная текстом труппа, объятия, репетиции, премьера, бешеный успех и горы роз на сцене.

Увы, режиссеры глухо молчали, и меня это удивляло: я тогда еще был убежден, что все люди этой профессии, как и большинство жрецов искусства, чрезвычайно вежливы и отзывчивы, я еще тогда не знал, что пьес они не читают и тем более не отвечают на письма разных психов, вообразивших себя драматургами.

Вскоре меня осенило: наша публика не приучена к шпионской тематике, поэтому место моей пьесы конечно же на Бродвее или на Уэст-энде.

Что делать?

А что, если привлечь к своей потенциальной славе уже великого Джона Ле Карре? Хитрый ход.

Третий роман второго секретаря английского посольства в Бонне и сотрудника разведки Джона Ле Карре «Шпион, который пришел с холода», принесший ему мировую славу, я прочитал еще в Лондоне в 1964 году.

После этой книги писатель оставил свою благородную работу и целиком отдался литературе. Это был роман о цинизме и жестокости в разведке, о вездесущем предательстве, но больше всего меня поразили не художественные достоинства романа, а личность автора — английского разведчика, пишущего раскованно и легко о запретных вещах.

Графоманией я был одержим всю жизнь и тут же позавидовал его судьбе, тайно мечтая написать нечто подобное и встать на пьедестал первооткрывателей в русской словесности. Но разве это было возможно? Тогда вообще писали только о нашей разведке во время войны, обычно в победном стиле «Подвига разведчика».

На современную разведку было наложено строгое табу, хотя чуть позже кое-что проскальзывало.

В одном из интервью в счастливом для себя 1964 году Ле Карре заявил: «Для меня необыкновенная распространенность шпионажа превратилась в кошмар, где люди инстинктивно предают друг друга и где шпионы — это скучные ординарные существа, склонные к предательству точно так же, как они могли склоняться к кражам в магазинах. В этом мире, по-моему, те, кто разлагает, сами разложены; в сфере предательства существует полная анархия. Например, зная цену другому человеку, не прикидывает ли тайно шпион и цену себе? Не в этом ли причина цепи предательств, прокатившихся по разведывательным службам еще задолго до начала «холодной войны»? Не следует ли шпион масонскому принципу: если шпион, то это навсегда? Не превращаются ли шпионские методы в самоцель? Подобно футболисту, возможно, его больше не волнует команда, за которую он играет. Если это так — а недавние разоблачения двойных агентов в Германии и Англии являются этому свидетельством, — то офицерам разведки следует доверять секреты в последнюю очередь… Возможно, думал я, не стоит удивляться феномену перехода с одной стороны на другую, в сущности, это очень короткое путешествие».