— Давно ты так умеешь? — спросил чародей.

— Как? — не поняла Варвара.

— Заходить в прошлое. Редкий дар. Я читал о нём лишь в древних манускриптах. Думал, он был утерян вместе со старым миром.

— Я... Не уверена, что умею. Мне снились сны. Матушка моя умерла, когда я была совсем маленькой. Но позже мне начала сниться темноволосая женщина. Мы с ней гуляли, играли, разговаривали. Было мне лет десять, когда я увидела её во сне беременной. Она тогда велела мне больше не приходить. Я теперь думаю, что она носила мою старшую сестру под сердцем и стала опасаться колдовства. А ты мне снился только в этот год, всего несколько раз...

Чародей вздохнул.

— Я так ошибся, Варя. Учил тебя всей этой алхимии — так уж повелось, что вторая хранительница становится знахаркой. А ведь я сам эти правила придумал! — он улыбнулся. — За тысячу лет совсем... закостенел.

Варвара хотела ответить, что это не страшно, ведь она научилась сама. Захотелось показать ему все свои книги, рассказать про камушки, про перья, про все придуманные заклинания... Но её заворожила улыбка, и она ничего не сказала. Кощей протянул руку и дотронулся до свежих розовых полос на её подбородку и щеке.

— Я слишком много ошибался в последнее время... Прости меня, Варварушка.

По коже побежали искры — это залечивались шрамы. Пальцы чародея скользнули по шее девушки, легли на ключицу. Пока искры расползались по груди, плечам и рукам, по позвоночнику побежали мурашки. Варвара вдруг опомнилась, схватила Кощея за пальцы и оторвала от себя его руку.

— Стой! У тебя самого сил нет, что творишь! — сердито сказала девушка, пытаясь скрыть неловкость, но от прикосновения пальцев к пальцам только ещё больше смущаясь. Её и саму уже начало это раздражать.

— Я быстро восстановлюсь, — сообщил молодой человек сквозь кашель. — Молоко нужно.

— А потом? — спросила Варвара.

— Вернусь в Приморье. Армия не готова. Корабль не готов. Синеликий приближается. Его армия, напротив, растёт с каждой захваченной страной.

— Я видела... Я ходила на мой остров.

— Но я ведь уничтожил камень! — воскликнул Кощей.

— Я новый сделала, — девушка кивнула на тайник под кроватью.

— Ну конечно, — удивлённо протянул Кощей, вытащил первую попавшуюся книгу и повертел в руках. Варвара всё не могла привыкнуть, что в его голосе появились интонации, а на лице играли разные выражения.

— А как же Пелагея? Думаешь, она без ведома отца эту нить зачаровала?

— Царь Приморский придумал бы что получше. Я не вижу причин... Он хотел вступить в войну с Синеликим только на своих условиях. Я бы переубедил его, будь у меня время. А теперь я и так в его руках, без всяких ниток.

— И ты всё равно на ней женишься?! — слишком возмущённо воскликнула Варвара и тут же зажала себе рот рукой.

Кощей смотрел с таким отвратительным сочувствием, что захотелось провалиться сквозь землю. Варвара бы сейчас с радостью хлопнула в ладоши, выключила бы свет и растворилась в черноте, чтобы только не видеть, как он смотрит. Чародей медленно, подбирая слова, заговорил:

— Варенька, девочка... Я же вижу. Я ещё до этого видел, — он кивнул на цепь и положил руку на сердце. — Это не любовь. Это пройдёт. Когда ты отсюда выйдешь в Явь, скоро ли, не скоро, ты встретишь много прекрасных юношей. Я... Жаль, я с Никитой помешал. Он хороший паренёк, но я его не могу обратно превратить.

— Я не хочу так, — процедила сквозь зубы девушка. Хотелось плакать.

— Оно так только и бывает. Первые годы, когда я Синеликого запер в дальней пещере на краю света, я много бродил по Яви — искал Эйо, но надеялся встретить тебя. Я вспоминал твоё лицо, вспоминал слова. Запомнил и улучшил заклинание. А потом...

— Что, прошло? — зло выдохнула Варвара.

— Я сердце остановил. В ту пору много всего из Нави в Явь лезло. Я должен был сражаться. Потом построил эту прослойку. Мир стал безопаснее, но я постоянно тренирую людей. Междумирье-Межречье не вечно. Случись что со мной, оно продержится лишь некоторое время. Нельзя мне любить, Варя.

— А у некоторых невест ночевать можно, — заключила Варвара, сама поражаясь своему яду.

— Это не любовь, — виновато улыбнулся Кощей.

— А Эйо? — хладнокровно ударила Варвара в больное место.

Попала. Кощей отвернулся, опустил затылок на подушку, рукой помассировал шрам у сердца.

— Эйо. Радость. Мальчиком меня вынесло на берег. Я не помню ничего до этого. Вероятно, корабль разбился. Когда я очнулся, надо мной стояла темноволосая темнокожая девочка. Она сказала «эйо!» — радость. Рада была, что я очнулся. Она повела меня в свою деревню, и скоро меня стали учить колдовству. Оказалось, что я сам что-то уже умел. Мы выросли вместе. Я звал её Эйо, а она меня — Ифе, — Кощей усмехнулся, — «Любовь».

Варвара положила голову на плечо чародею, а он обнял её одной рукой.

— Любовь делает слепым. Я не заметил, как Эйо увлеклась колдовством. Там, где я вырос, чары другие, опасные. Там ходили твари из Нави, как у себя дома, торгуясь со смертными. Там я узнал, как остановить себе — или другому — сердце. Эйо призвала Синеликого, и постепенно он сожрал её душу. Так он делает. Мои тысячелетние чары не ослабли — я каждый год проверял пещеру. Кто-то нашёл его, подкормил — кто знает, чем... И он выбрался. А тот, кто заключил с ним сделку, теряет сейчас по капле свою душу.

— Что стало с Эйо?

— Она сбежала, когда я запер Синеликого. Мне понадобилось два года, чтобы найти её. То, что от неё осталось. Это уже не была моя Эйо. Сначала я остановил своё сердце. А потом вонзил ей в сердце её собственный кинжал.

***

Любаве Никита сказал, что молоко для Кощея, и девушка бросилась доить корову. Потом почему-то решила, что лучше козье. Побежала искать пасущихся коз, притащила одну сопротивляющуюся за рога, начала доить, потом подумала, что, может, овечье лучше. А лучше все три!

Почему-то она не заметила, что Никита стал волком, и тут только он сам понял, что превратился обратно в собаку, когда немного успокоился. Любава очень хотела проверить, сможет ли он снова стать волком, и резко прыгнула на него, когда он отвернулся. Никита отскочил и опрокинул крынку с коровьим молоком. Пока Любава уходила доить корову, Никита тужился, пыжился и к возвращению девушки смог изобразить что-то среднее — получился большой серый пёл с вытянутой мордой.

Когда Никита, злой на Любаву, с дурацкими сумками по бокам, ворвался в дом второй сестры, он застал Варвару и Кощея, мирно сидящими на медвежьей шкуре. Варвара плакала на плече у чародея, а он гладил её по руке.

«А потом он помолодел!..» — рассказывал Никита Любаве, что произошло несколько часов назад.

— Не так, — поправила его Варвара. — Он остановил сердце в двадцать лет. А когда я его запустила, то тело вернулось в тот возраст.

— И мозги тоже?! — воскликнула Любава. — Он всё забыл?!

— Нет, конечно! — раздражённо ответила Варвара. — Что за глупости. Он же великий чародей, а не мальчишка-ученик.

— Ну мало ли, — пожала плечами первая сестра. — Как же он теперь такой царю Приморскому покажется? Его же не признают!

— Так он в доспехе, — ответила Варвара. — Его только Пелагея без шлема видела. А к ней он теперь ни ногой.

Они сидели втроём на изумрудной траве, и Варваре сейчас как никогда не хватало солнечных лучей. Её знобило, не помогала шерстяная шаль в огромных жёлтых подсолнухах, заботливо связанная старшей сестрой, Ульяной, и принесённая когда-то из дома. Варвара так и осталась в нарядном сарафане, только ненавистные сапожки скинула и спрятала ноги под шаль. Девушка поманила солнце настоящего мира поближе, но стало только ярче, не теплее.

Птиц сегодня летело много через Междумирье-Межречье, и это тревожило Варвару.

Любава, одетая в своё простое холщовое платье, подвязанное поясом с воронами, расстелила скатерть, принесла самовар, а Варвара лёгким движением пальцев закипятила в нём воду, и теперь они пили ароматный чай из Аннушкиных трав с сушёным ананасом и лакомились пирожками. Точнее, девушки лакомились, а Никита пожирал. Превращение отняло много сил.