Сначала Никита рассказал свою часть, а потом Варвара поведала обоим то, чего не застал волк — очень коротко, не упоминая ни Эйо, ни пустых разговоров о любви. Сказала только, что первый человек, который вызвал Синемордого из Нави, лишился души и погиб.

— Получается, — подытожила Любава, — сейчас кто-то освободил Синемордого, тот его поглотил и теперь завоёвывает мир?

«Или они пока вместе это делают», — предположил Никита. — «Ведь Синемордый не знает ничего о мире, он тысячу лет был заперт в пещере. Ему помощь нужна».

— Синемордый совсем близко... — грустно сказала Варвара. — Кощей запретил мне пользоваться камушками. Сказал, что враг уже на подходе к Приморью. Со дня на день будет бой, а почти ничего не готово.

— А Пелагея не нашла другого времени, как свои чары на Кощее испытывать! — возмутилась Любава.

— Меня волнует, что он этого не заметил... — задумчиво проговорила Варвара. — И Марья не заметила... Хотя получается, что они поссорились как раз в тот день. Наверное, Кощей был очень уставший...

— А точно Царь Приморский не знал? — спросила Любава. — Может, подговорил дочь, для этого и сосватал, чтобы она к Кощею подобралась?

— Зачем ему?.. Подобралась. Зачаровала... Он стал видеть в друзьях недругов, стал злым. Какая царю выгода?

«Правильно! — гавкнул Никита. — Если он хочет, чтобы Кощей служил только ему, то Ивану Приморскому и нужно подчинение и злость, чтобы с другими больше не договаривался».

Звучало убедительно, но Варвару не покидало ощущение, что что-то не сходится. Она хотела ещё порассуждать, но Любава вдруг напряглась, повернула голову к избушке.

«Звякнуло!» — сообщил Никита.

— Неужели Марья? — удивилась Варвара.

Звенела и правда тарелка с тёмно-синей каймой, поверхность трепетала чёрными линиями, а звук всё не затихал.

— Спрячься! На всякий случай, — шикнула Любава на Никиту, который скакал вокруг — первый раз увидел тарелочки и любопытствовал.

Когда он отошёл, Любава дважды стукнула ногтём по поверхности, она почернела, а потом показала картинку. Красивое лицо Марьи искажала тревога:

— Девчонки, вот вы где! Я уже тебе, Варвара, звякала!

— Что случилось? — хором сказали обе.

— Кто-то во дворец проник, чувствую!

— Как же это? — удивилась Любава. — Мимо нас и мышь не проскочит, а мы никуда вместе не отлучались!

— Ты уверена? — спросила Варвара. — Ты кого-то видела?

— Не видела! Не знаю! — закричала Марья. — Приходите, обе, надо проверить! Немедленно!

Тарелка почернела, затряслась линиями и успокоилась.

«Что происходит?» — высунулся Никита из-за шторы.

— Не знаю... Во дворец можно зайти, только если Кощей разрешит. И нам, трём сёстрам, можно, — объяснила Любава. — А если кто из Яви реки пересекает — мы это сразу чувствуем.

«Но это значит, что туда никто не мог попасть?» — спросил Никита.

— Всё равно нужно проверить, — ответила Варвара. — Марья ближе всех к нему, и я никогда не видела её такой взволнованной!

— Поспешим же, сестра! — воскликнула Любава. — А ты, Никита, сторожи реку. Если вдруг какой богатырь сунется — превратишься в волка и покажешь ему, где выход.

***

Марьи в доме не оказалось. Трудились мушки, убирая крошки хлеба со стола, остывал недопитый чай, на полу — следы угля от какого-то ритуала, запах жжёного розмарина висел в воздухе.

— Ушла, — раздался голос от двери, и обе девушки, вздрогнув, резко обернулись. Там стоял, нервно дёргая всеми хвостами, серый кот.

— Куда ушла, Кыша? — воскликнула Любава.

— Во дворец.

— Там кто-то есть? — спросила Варвара.

— Плохой вопрос, — вздыбил кот шерсть. — Конечно, есть! Марья!

Он выскочил за дверь, и девушки последовали за ним. Из-за тёмно-синих, трепещущих в сиреневом свете листьев Варвару разобрала тревога, и когда они зашли в третью реку, девушка взяла Любаву за руку. Им было легко ходить сквозь реки, совсем не так, как богатырям, но Варвару в этот раз угнетал звук и слишком яркая белизна после закатного мира Марьи. Белая река гудела, а чёрные линии дрожали, сталкиваясь с кругами от пролетающих птиц — сереньких воробушков, ярких малиновок, чёрных галок, белых голубей...

— Смотри, сколько птиц летит, — прошептала Варвара первой сестре.

— Варенька... Присмотрись. Это не всё простые птицы.

И правда. У некоторых в клювах пульсировал свет, и Варвара вспомнила, что в одной из книг, ещё из тех, что в первые месяцы давал ей на чтение Кощей, было сказано, что когда душа не хочет или не может покинуть место смерти, птица уносит её в клюве в Навь.

— Значит, битва началась, Любава, — выдохнула девушка, и сестра сжала её руку сильнее.

Когда река закончилась, не стало больше видно сияния в клювах у птиц, а оно бы пригодилось. Мир за третьей рекой был тускл, сер и тёмен. По каменистой дороге девушки вслед за котом-кикиморой ступили в безлистный лес, чёрными кривыми ветвями царапающий хмурое стальное небо, и Варвара чуть ли не впервые пожалела, что не надела обувь.

За лесом начинались болота, освещённые мерцанием грибов с округлыми шляпками, болезненно-голубых, зеленоватых и жёлтых. Блики от их света блестели на белом металле, полуутопленном в тёмной воде — то готовилось болотное серебро. От кусков разнообразных форм и размеров шли пузырьки, волнуя воду, а в воздухе висела серая дымка. Девушки прикрыли руками лица, чтобы не вдыхать тяжёлые пары, а кот побежал быстрее, следуя по дороге, пересекающей болота.

— Тут она шла! За мной!

Ноги скользили, было страшно пораниться, и девушки только теперь разжали ладони, чтобы не мешать друг другу. Казалось, болота никогда не закончатся. Но вот дымка поредела, и на сером горизонте уже вырисовывался острый силуэт Каменного Дворца, словно исторженного чёрной скалой у его подножия. Стаи разноцветных птиц молча летели дальше, к сизо-синего цвета скалам.

Остатки дымки стелились по земле, облизывая основания высоких, под два метра, а то и больше, камней, похожих на торчащие зубы. Сотни, тысячи... — они покрывали всё пространство до дворца, какие-то ровные, свечкой тянущиеся вверх, какие-то искривлённые, словно кланяющиеся. Редкие припали к земле, а некоторые и вовсе лежали.

Богатыри, посмевшие бросить вызов Кощею. Кто стоял тут десяток лет, а кто всю тысячу.

— И всё-таки Никите повезло, — прошептала Любава. Здесь громко говорить не хотелось. — Мороз по коже, да?

Варвара кивнула. Потом поискала в настоящем небе солнце и поманила его. Стало самую малость светлее — слишком далеко находился этот мир от Яви.

Во дворце было совсем темно, но Любава решила попробовать хлопнуть в ладоши, и по стенам коридора зажглись нетающие свечи. Их свет блестел жёлтым на острых сколах каменной поверхности стен. На сером мраморном с белыми разводами полу теперь стали видны следы грязных ног. Любава заволновалась, хотела позвать Марью, но Варвара отговорила — вдруг кто другой услышит. Трёххвостый кот уверенно бежал вперёд, и девушки шли за ним.

В первом же большом зале, походившим больше на пещеру, чем на рукотворную комнату, стояла посреди раскиданных вещей третья Кощеева сестра. Распущенные волосы растрепались, падали спутанными волнами на плечи, в глазах поселилось безумие, а мятый чёрный сарафан, как и сапожки, заляпала серо-зелёная болотная грязь. Женщина протянула руки с чёрными от угля пальцами к девушкам и воскликнула:

— Что же вы так долго!

Она подбежала к сёстрам, схватила их за руки, оставив следы угля на коже, потащила к постаменту у дальней стены. Та представляла собой водопад, словно бы продолжавший кисельную реку — белое полотно, в котором изгибались и плясали чёрные линии. Варвара споткнулась о какой-то кубок, задела серебряный кувшин, едва успела перепрыгнуть разбитое стекло. Вещи валялись на полу, разорванные, растоптанные, перепачканные. Сундуки стояли нараспашку, все, кроме одного... Того, что стоял на постаменте. Маленький, укреплённый защитными самоцветами, он отбрасывал разноцветные блики в свете свечей. То, за чем приходили богатыри — Кощеева смерть.