После этого, выступив из местности Джанджан, [его величество] сделал остановку в месте Сихвал. В пятницу двадцатого числа [месяца сафара][134] он выступил из селения Сихвал и достиг остановки Асван, где оставался один день. Выступившие оттуда на другой день мирозавоевательные знамена бросили тень на остановке Химивал. Во время часовой остановки [его величество] поспешил отправиться с десятитысячным отрядом кавалерии в направлении города Аджудана. Эмир Шах Малик и Даулат Тимур “таваджи” были оставлены при ставке и обозе, чтобы отправиться с последним дорогою на Дибальбур. На другой день /83/, в понедельник двадцать третьего числа[135], когда был сделан ночной переход из Химиваля, солнце счастья взошло над городом Анджуданом. До этого шейх Мунаввар, который в подлинном смысле слова был зловещим, и шейх Са'д, бывший по существу дела злополучным человеком, оба из числа внуков шейха Нураддина, сбивши с правого пути и с честной дороги жителей этого города, побудили их покинуть его и сделали их своими последователями и спутниками. [Все они] бежали в Битнир, в один из городов Индии. Некоторые из них, сопутствуя зловещему шейху Мунаввару, отправились в Дели, а некоторые сейиды и ученые теологи, для которых божественная помощь стала другом и счастливая звезда надзирала за ними с твердым упованием на великодушие его хаканского величества, счастливого монарха, остались жить на своей родине. Когда вечное счастье и благополучие направилось на территории могущества и величия и к цели безопасности и упования и от пыли, поднятой кортежем мирозавоевателя, просветлел глаз надежд, они удостоились особой бесценной [высочайшей] ласки и безграничных милостей [его величества]. Его величество по своей совершенной милости сделал начальниками этого города отличающегося знанием шариата Маулана Насираддин 'Омара малкита /84/, который лишь внешностью был похож на человека, [а в действительности] под этой человеческой внешностью были скрыты качества ангела, и сына Хваджа Махмуд Шихаба, который тоже отличался добронравием, [все для того], чтобы эти лица охраняли интересы и наблюдали поведение жителей, бедных и неимущих этой области, и не допускали, чтобы проходящие войсковые части причиняли им несчастья и огорчения. [Действительно], по милости творца — да будет он прославлен и возвеличен! — все обитатели и жители этой местности остались благополучны и безопасны от ударов низвергающего горы и сокрушающего слонов войска и никакой вред и несчастье не коснулись этого верно направленного населения. Те же люди, которые ушли [из Аджудана] с [вышеназванными] шейхами, все были перебиты, ограблены и захвачены в плен[136], так что те шейхи имели лишь внешность чистых, а внутреннее их содержание было темное. Хотя имя одного было Мунаввар[137], а другого — Са'д[138], однако зрение их духовного руководительства было лишено света прозорливости и поверхность их души была скрыта от взора счастливой звезды. Ни сердца их не восприняли аромата от дыхания садов тесной дружбы [суфийского братства], ни головы их не привыкли к привлечениям миром святости [приверженцев суфизма в свое присутствие].

Да, очи веры и истинные руководители [на пути суфийского совершенствования], кои попрали [свою] душу и тело и вычеркнули свое имя из списка живых, приносят в жертву мусульман [свое] имущество и жизнь, и, будучи непоколебимы и тверды в стадии упования на господню милость, берут [весь] мир под свое покровительство.

Британского музея. В ней такие разночтения в названиях мест остановок. Асвар (вместо Асван) и Джихвал (вместо Химивал).

Когда мироукрасительная мысль освободилась от приведения в порядок [разных] вопросов округа и города Аджудана и вследствие добродетельных покровителей, помышляющих о благе [своих опекаемых], остаток подданных под убежищем спокойствия и мира, под сенью правосудия и справедливости остался безопасным и благополучным от несчастья времени и от бедствий круговорота [мира], [его величество] в понедельник[139] двадцать третьего числа месяца сафара 801 года[140], движимый гневом против врагов веры и государства, переправился через реку Аджудан, которая принадлежит к числу великих рек Индии. Во вторник[141] двадцать четвертого [сафара] достигли крепости Халисгири[142]. Совершивши молитву намаз и пишин[143] и влекомый судьбою, [его величество] направил свое победоносное знамя против крепости Битнир. Расстояние между крепостями [Халисгирй и Битниром] было пятьдесят курухов[144]. Путь этот, длинный и мрачный, являлся весьма дальней дорогой. Его величество подобно тому, как луна в ночное время обходит небо, с вечера до утра ни на одну минуту не успокоился [в ожидании] заключить в объятия невесту [своего] желания. Он распростился со сном и с вечера до утра разъезжал на своем быстроходном коне, не отдыхал ни часа. То плавно идущее верховое животное /86/, которое, подобно смерти, неожиданно обрушивается на головы врагов, этот вороной конь, объезжающий вселенную и быстрее мысли путешествующих достигающий цели, в ту самую ночь сделал все пятьдесят курухов пути. [Таким образом], протяженность времени и места, т. е. то, что наблюдающие за ступенями святых постигают сокровенными очами, было воочию наблюдаемо в действительности.

В среду двадцать пятого [сафара], в полдень, его величество с двумя тысячами кавалерии достиг крепости Битнир. И опять, как и прежде, счастье и преуспеяние сопутствовали ему. Великая удача находилась на стадии служения и повиновения [ему]. Та же крепость была сильною и славною среди крепостей Индии. Правителем и командующим ее был раджа Дулджйн, который имел множество подчиненных и войска; он заправлял всеми делами того округа, брал там подати и налоги; купцы и караваны путешественников подвергались опасности из-за его противодействия. Когда солнце знамени покорителя вселенной взошло над тою страною, раджа Дулджйн, гордясь крепостью своей твердыни и многочисленным войском, вытащил голову из ярма /87/ повиновения, а шею из ошейника покорности. Победоносное войско [его величества] двинулось против него. На его правом фланге находились принц эмир Сулайман-шах, Шайх Нураддин и Аллахдад; на левом фланге — принц Халил Султан-бахадур, Шайх Мухаммад Ику Тимур и остальные эмиры. Как только они подошли, то с первого же нападения, с первого удара они захватили крепостной вал, [при этом] множество чернолицых индусов было перебито. Блестящим, изрыгающим огонь мечом [индусов], имевших в головах ветер гордости, [войска его величества] ниспровергли на землю унижения и захватили большую добычу. В тот же час эмиры туманов и кушунов победоносного войска появились вокруг крепости, обложили ее и, приступив к осаде, начали военные действия. В первый день произошла задержка во взятии крепости. [Поэтому] последовал такой всепокоряющий приказ [его величества]: “Пусть каждый из эмиров против своего расположения начнет вести подкоп в направлении крепости и подведет его под крепостную стену”. Когда раджи и сардары крепости точно узнали, что они не в состоянии сопротивляться тому или иному полку из победоносного войска, то со страху у них закипели в голове мозги и желчь в груди /88/. Они оставили путь упорства, взошли на вершины башен и смирение и плачь сделали средством спасения и предлогом избавления [от гнева его величества]. Они заявили: “Мы искренне вступаем на путь рабства и повиновения [его величеству] и надеемся, что он смоет страницу грехов наших чистою водою [своего] прощения и перечеркнет чертою пощады бумагу с нашими преступлениями и винами”. Оттого, что хаканская милость была всеобъемлюща, [его величество] удовлетворил их просьбу. В тот же день раджа Дулджйн выслал из крепости своего заместителя с хорошими соколами и арабскими конями, а затем отправил в высочайшую ставку своего сына с хорошими охотничьими птицами и отборными лошадьми. Оба они удостоились специальных пожалований [его величества], златотканых одежд и перевязей с украшенными золотом саблями и вернулись в крепость. Просьбы о покровительстве усилились, и рука надежды [защитников крепости] вцепилась в подол желания получения пощады.