Словом, битва произошла такая, что и объяснить совсем невозможно. Шах Мансур запечатлел ее такими подвигами воительства и геройства, что заставил забыть историю Рустама, сына Дастана, но поскольку его настигла предопределенная ему смерть, этим самым закончилась страница его жизни.

Словом, все области Фарса и все сопредельные с ним районы со [всеми его] подданными были покорены. Большая часть сардаров и приближенных шаха Мансура либо попала в плен, либо была перебита. Принцы, родственники и эмиры [Тимура] все благополучно вернулись с поля битвы. Что может быть яснее указания на божественную помощь [его величеству] в такое время, когда с ним осталось не больше пяти человек, а против них выступил храбрый неприятель с пятьюстами бедуинами в полном вооружении, и победа и одоление тем не менее сопутствовали ему, а счастье стало его собеседником? Каким образом можно дать удовлетворительное объяснение тому, что государь, для которого благополучие мира связано с благополучием собственной бесподобной особы, выходит на столь кровопролитную арену боя, что монарх, на конце каждого волоска которого висят тысячи дорогих жизней, погружается в столь опасное место без помощников и сподвижников? Я [впрочем] ошибся, [говоря так]. Со всех сторон великодушные ангелы ударили на ряды [неприятелей] и души великих шейхов восстали на помощь и содействие [его величеству, эмиру Тимуру].

[Его величество] изволил остановиться на несколько дней в Ширазе, чтобы прибыли к чертогу убежища мира Султан Ахмад, правитель Кермана, шах Йахйа, правитель Йезда с сыновьями Султан Мухаммадом и Султан Джахангиром, правитель Сирджана[61], Султан Абу Исхак, атабаки Большого Лура, наместники и сардары[62] Исфахана. [Все] они вступили в ряды ближайших людей свиты [его величества]. По приведении в порядок государственных дел Фарса [его величество] направился в Исфахан. [Вся] группа [поименованных лиц] сопровождала его в окрестности [селения] Кумиша[63]. Когда [носимый над головою] убежища мира зонт достиг высоты месяца, благо государства потребовало, чтобы правители из династии Музаффаридов и исфаханские военачальники были преданы смерти в той равнине [Кумиша]. Хвала тому, царство которого не перестает существовать! На ткацком станке неожиданных происшествий не соткали такого платья, которое бы не уничтожила рука превратностей судьбы, и по весне жизни никакая роза не расцвела без того, чтобы листопад бедствий не сделал ее завядшей /39/.

После того как его величество полностью упрочил дела областей Фарса и Арабского Ирака и привел в порядок их интересы, он соизволил направиться в обитель мира, Багдад. Когда веревки, поднимающие завесы царской ставки, возвысились в этой земле до ореола Луны и до знака Рыб, Султан Ахмад, правитель Багдада, при наличии всякого военного снаряжения и войска, казны и сильных крепостей, страшно испугался царственной доблести [его величества] и душа в его теле затрепетала, как отражение солнечного света на воде.

Подготовив план вывоза [своего] имущества, домашних и семью, он со всем этим направился в Аравийскую пустыню. Багдад и его районы были завоеваны знаменами покорителя мира. Все области Ирана до Алеппо и границ Сирии, города Малой Азии и крепости тех стран, через нижайшие точки которых не проникал блеск зрения и до вершин коих не достигало самое пылкое воображение, — все они вошли в сферу власти [его величества], головы же [их] начальников стали шарами на ристалище войны и пучками волос на копьях. Казнохранилища и драгоценности мира вручили специальному казначею. Высота его копий [отныне] орошена водным потоком /40/ победы. Почему бы дереву [его] счастья не приносить плодов и его мирозавоевательному мечу не орошаться источником безмерно развитой распорядительности, почему бы ему [самому] не быть веселым, когда исполнилось осуществление его цели?

В это время поступили сведения, что Туктамыш-хан после удаления высокославного стремени [его величества] позволяет себе ходить по ковру возмущения и дерзкою рукою открывать двери неблагодарности за [оказание ему] милости.

Его хаканское величество, уподобляясь искусному наезднику звезд, вложил ногу в покровительствующее миру стремя, взял в руки поводья решимости и дорогою через Ширван, Шимаху и Дарбанд направился в Дашт-и Кипчак. По существующему похвальному обычаю [его величество] послал [Туктамышу] увещательные и смешанные с любезностью вести ради необходимости отговорить его [от таких опасных шагов, которыми он идет], и устранить [поводы к] извинению [в будущем].