Осмотр домашнего хозяйства занял у отца с сыном почти час. И если сами постройки заметного изменения за последние годы не претерпели, то в их помещениях в дополнение к тем, что были, появились новые обитатели. «Ноне, мы в зиму с матерью оставили пять дойных коров, две нетели, бычка и пятнадцать овец. Пришлось пристраивать к пригону ещё одно помещение, чтобы уместить всех. Две пары коней держим и жеребёнка. Без коней не справиться в поле. Ещё пару хотел завести, да побоялся, что не осилю. Но теперь-то обязательно заведу. Двоим сподручней будет за ними ухаживать. Да и земельки на пару десятин побольше распашем. Семенного зерна должно хватить и на них. Нынешнее лето хорошее было. И хлеба удались и сена заготовили одёнков сто, а то и больше», – знакомил сына с состоянием дел Иван Васильевич. «А Воронко тоже в упряжке ходит?» – поинтересовался Василий, вспомнив, длинноногого, весёлого, чёрного окраса с белой звездой на лбу жеребёнка. «Нет, его я пока на тяжёлых работах не использую. Да и вряд ли буду. Уж больно он породистый и норовистый. Наверное, жеребцом на племя оставлю», – ответил отец и направился к конюшне. Несмотря на то, что за два года из длинноногого жеребёнка Воронко превратился в красавца-жеребчика, Василий узнал его сразу. Он был на пол-аршина в холке выше и почти на аршин длиннее, чем остальные лошади, стоящие за пряслом пригона, а в его огромных, влажных глазах навыпучку не было той усталости и безразличия, какими отличались его собратья. Почувствовав рядом с хозяином незнакомого человека, Воронко оторвался от корыта с овсом, высоко задрал голову и с озорством заржал. «Так вот ты каким стал красавцем!» – не удержался от восторга Василий и добавил: «Пора и тебя к делу пристраивать». «Не объезженный он ещё пока. Ты-то не разучился на вершне сидеть? А то мне тяжело с ним сладить, норову-то в нём, хоть отбавляй», – с гордостью за жеребчика сказал Иван Васильевич. «Вроде не успел разучиться. В армии тоже много приходилось с конями возиться», – успокоил Василий. «Ну, вот и ладно. Недельку отдохнёшь, с родными и друзьями-товарищами повидаешься, а там потихонечку за дела наши браться начнёшь», – выдал устрановку сыну на ближайшее время Иван Васильевич и на том осмотр хозяйства закончил. Когда они вернулись в избу, то их уже ждали. Стол был по-праздничному накрыт, а вокруг него суетились успокоившаяся Евдокия Матвеевн, и весёлые сёстры-близняшки, которые с детства обожали старшего брата, и очень сильно соскучились по нему. «Ну, что, Василий Иванович, с возвращением тебя домой!» – торжественно произнёс Иван Васильевич и поднял вверх гранёный стакан, наполненный водкой. Затем выпил залпом содержимое до дна, крякнул, задержал дыхание и через минуту произнёс: «Хороша, зараза! На ярмарке ноне купил, когда зерно продавал. Специально для твоего возвращения приобретал и берёг», – сообщил с гордостью отец и стал закусывать.
Баня истопилась и настоялась, когда на улице уже стемнело. Как и было издавна заведено в деревенских семьях – в первый пар пошли мужики. Пробыв в бане более часа и от души напарившись берёзовыми вениками, в дом отец и сын вернулись в хорошем расположении духа и с раскрасневшимися лицами. А на следующий день Василий, как и предсказывал отец, отправился навещать своих друзей и родных.
Праздная жизнь закончилась сразу как только в родном доме в воскресенье прошла застолица, на которую были приглашены близкие родственники и друзья. Из Большого Пинигино приехали старшая сестра Лиза с мужем Николаем и родной брат Евдокии Матвеевны Семён Матвеевич Чикирев со своей женой Василисой Яковлевной. Гуляли долго, до полуночи, но пьяных и буйных не было. Зато песен старинных, которые за душу хватали, и частушек звонких под гармошку, на которой играл сам Василий, прозвучало много.
Ну, а уже на следующее утро наступили привычные для крестьянина рабочие будни. Руки Василия быстро вспомнили то, что они делали два года назад и с прежней ловкостью вступили в работу. Ежедневный уход за скотом, колка дров, расчистка двора и дорожек от снега и ремонт инвентаря, который потребуется сразу, как только солнце прогреет землю, стали неотъемлемой частью его жизни. Молодого, ретивого Воронко Василий объезжал достаточно долго. Сначала приучил его ходить в седле, затем под седоком, и только в конце стал запрягать в сани. А так как обычные оглобли для породистого Воронко были коротки, то специально под него молодой хозяин изготовил новые. И когда, наконец, жеребчик смирился со своей участью, он стал покладистым и верным, но только в отношениях с Василием. А с остальными по-прежнему держал дистанцию отчуждённости. Незаметно парень привязался к Воронко и каждый день баловал его парным хлебом, который выпекала мать в русской печке. Месяца три прошло после того, как Василий вернулся домой, а он уже почти забыл о времени, проведённом в Петропавловском военном гарнизоне. Весь без остатка ушёл в работу парень. Правда, иногда, когда встречался с Авериным Степаном, братом Петром или с другими сослуживцами, то яркие эпизоды проведённых дней в армии становились основной темой их разговора.
Не обходили они стороной и тему смены власти всех уровней, от губернской до волостной. Началась она вскоре после того, как в Петербурге произошёл октябрьский переворот, и стремительно набирала силу. В начале 1918 года в Большом Сорокине был образован сельский совет и создана партийная ячейка большевиков. Председателем сельского совета избрали уважаемого в среде жителей Суздальцева Ивана Даниловича, а секретарём партийной ячейки стал коммунист-большевик Сидоров Владимир Сергеевич, присланный из Тюмени. На первых порах новая власть не мешала жить и работать населению села, и те её поддерживали как могли. А некоторые жители, в основном представители бедных семей, даже вступали в партию большевиков и проявляли завидную активность. «Вот если бы они так шустро летом на своём поле робили, тогда бы не сверкали голыми задами на морозе», – шутили мужики и нарочито подобострастно кланялись новому начальству. Те понимали, что односельчане над ними насмехаются, но вида не подавали и ждали момент, когда власти у них станет больше. Василия и Степана Сидоров тоже приглашал в сельский совет и настоятельно предлагал вступить в партийные ряды. «Мужики вы грамотные, молодые, положительные и в народе уважаемые, кому, как ни вам, стать во главе революционных преобразований в родном селе», – издалека начинал он свой разговор. «Я не прошу вас сразу отвечать. Подумайте хорошенько, обмозгуйте, и приходите с готовым решением. Рад буду, если оно будет положительным», – заканчивал словами вежливого наставления секретарь партячейки. «Ты уж не обижайся на меня, Владимир Сергеевич, но от такого предложения я и в армии отказался и сейчас отрицательно отвечу. Некогда мне партийными делами заниматься. В моей семье всего два мужика – я да тятя, который стареть начал. Не оглянешься, сёстры замуж выйдут и наш дом покинут. Кто тогда с хозяйством управляться будет? А оно у нас немаленькое», – категорически отверг предложение Василий. «Ну, а ты, что скажешь Степан? В твоей-то семье, кроме тебя, ещё четверо братьев. Ты парень думающий, рассудительный, да и в армии видно на хорошем счету был, раз до фельдфебеля дослужился. Ох как нужны сейчас партии такие люди, чтобы советскую власть на сибирской земле побыстрее укрепить. Поможешь партии в трудную минуту, а она тебя сделает большим человеком. На то и революция свершилась, чтобы того, кто был никем, сделать всем», – умасливал друга Василия секретарь партийной ячейки. «Почему это я являюсь никем? Я был и есть сын крестьянский. Потомственный хлебопашец. Деды и прадеды мои сибирскую землю обрабатывали, скот выращивали и достаток в семьях поднимали. И не только свои семьи хлебушком и другими продуктами обеспечивали, но государству положенную долю исправно отдавали. Теперь настала пора мне создавать свою семью и заботиться о ней», – неожиданно произнёс многословную речь Степан. Сидоров даже опешил от такого ответа. Немного оправившись, он сказал: «Так ведь партия коммунистов не против семьи и крестьянского труда. Трудись на здоровье и детей заводи сколько сможешь прокормить. Большевики как раз и хотят, чтобы в России были крепкие и многодетные семьи. И если ты вступишь в ряды нашей партии, то это не значит, что должен будешь забросить все крестьянские заботы и заниматься только агитацией за советскую власть. Твоё вступление в партию послужит наглядным примером для других достойных молодых людей села. Может даже и твой друг, Василий Иванович, решится на этот шаг. И чем таких людей в партии будет больше, тем станет крепче новая власть. Вы же не старики ещё и должны понимать, что коммунисты всероссийскую революцию свершали в интересах простого народа из рабочих и крестьян, которые и должны теперь управлять всей страной». Но как бы он ни уговаривал товарищей, какие бы мудрые или лестные слова ни говорил, от своего первоначального решения они не отказались. Эти здоровые рассудительные парни думали не о мировой пролетарской революции, а о предстоящем летнем сезоне, от которого зависела судьба крестьянского благополучия. И несмотря на то, что в уездном городе Ишиме и губернском – Тюмени – происходили бурные политические события, их глубинку они не затрагивали. Постепенно жители волостного села и окружающих его деревень стали входить в спокойное житейское русло. Но ближе к лету заметно увеличилось количество мужиков, возвращающихся с германского фронта домой. Почти половина из тех, кто призывался на фронт, осталась на полях сражений, а третью часть от живых составляли калеки. Кому-то оборвало руку или ногу, кто-то оказался во время газовой атаки немцев в окопе и отравился, а некоторые попали в плен к ним и были отпущены согласно позорному для России Брест-Литовскому договору, который третьего марта подписало большевистское правительство. Стоны горя и слезы радости слышались почти из каждого сельского двора. Но какое бы горе ни терзало и не разрывало на кусочки крестьянские души, с приходом весны и время сева, боль в них на время притуплялась. Народная поговорка «Один весенний день весь год кормит» для хлебопашцев не пустые слова, а призыв к действию. Поэтому, как только стаял снег, и можно было смело начинать распахивать землю, село, словно разворошённый улей, начало гудеть, звенеть и разъезжаться по своим наделам. Для деревенских людей это время спокон веков считалось праздником труда, который они с нетерпением ждали всю холодную и скучную зиму. А перед выездом на поля, каждая семья успевала заготовить необходимое количество березовых дров и по-хозяйски уложить поленья в длинные и ровные поленницы.
