…Её истерика продолжалась не очень долго, но бурно. Со слезами и криками. Алёшка усадил девушку на диванчик в приёмной и пытался удержать в руках почти в прямом смысле этого слова – сел рядом, обнял и шептал что-то успокоительное. А Рудольф протянул стакан и скомандовал – пей!

Жозефина поперхнулась. Это был какой-то очень крепкий алкоголь. То, чего она вообще-то терпеть не могла. Горькая, противная на её вкус жидкость.

– А теперь соберись и рассказывай, что тут произошло! Выйди! – это уже по адресу Алёшки.

Кое-как получилось. Со всхлипами, со слезами... Поливала цветок. Увидела, что из ящика стола торчат смятые бумаги. Решила поправить их. Ничего плохого не хотела. Шеф… – дальше опять рыдания.

Генеральный смотрел на неё... Наверное, примерно так адвокат смотрит на подсудимого, которого суд только что приговорил к расстрелу, несмотря на все старания стороны защиты.

– Так... Покажи мне на месте, как всё происходило! Пошли!

Ага, вот ты заходишь с брызгалкой. Обрызгиваешь цветочки. Побольше брызгаешь под корни стрелолиста, так как он любит влагу. Смотришь и видишь, что приоткрыт нижний ящик стола... Эээ, сядь уже и не выделывайся! Чем ещё испортишь рожу после пожара в танке? Дай, посмотрю, что за бумаги... Эвон оно что...

Ну вот что. Посиди пока в приёмной, подожди меня.

Его не было, наверное, с полчаса. Когда Генеральный вернулся, Жозефина протянула ему листок. Насколько можно ровным и разборчивым почерком – несколько строчек. Генеральному директору ЧОП «Беркут» Жмеровскому Р. В. от бывшей личного секретаря исполнительного директора Д. Д. Лиандра Ж. А. Тейлор.

Прошу меня уволить по собственному желанию. Дата, подпись.

– И что: вот так вот – и всё?

– Да, Рудольф Владиленович. Я больше ничего не могу. Всё кончено.

Нет-нет, только не разрыдаться опять! Жозефина подняла глаза на Генерального.

– Пока вас не было, я... Мне в голову пришёл наш последний откровенный разговор. Джордж говорил тогда об обыденности зла. О том, что самое ужасное, что может произойти, – это обыденное зло. Вот сейчас... Он мне никогда не поверит. Я для него стала этим самым обыденным злом. Хотя я никогда бы не подумала его предать. Но он теперь так думает.

– Да уж…

Генеральный смотрел на неё как-то... Как рентгеном пытался просветить.

– Слушай, а у тебя оно всегда так? Сначала ты заявляешься на кладбище под ручку с подружкой-прокуроршей в аккурат в день рождения Марии. Потом из лучших побуждений лезешь к Джо в самые главные для него бумаги. Это что – какая-то наследственная способность по полной косячить на ровном месте?

– Рудольф Владиленович, какая теперь разница? Подпишите заявление и…

– И ты уйдёшь, поплачешь в уголке и начнёшь новую жизнь?

– У меня нет другого выхода. Наверное, это самая большая ошибка в моей жизни, но она уже произошла – и ничего не исправить.

Нет, всё. Живой человек, в конце концов. Жозефина расплакалась тихо, но не менее отчаянно.

– Так... Пойдём со мной! – Генеральный взял её за руку и куда-то повёл.

Это была маленькая комната без вывески в дальнем конце ко ридора. Внутри была масса мониторов, один стол и сотрудник за этим столом.

– Иди, погуляй пока! – Генеральный выпроводил его вон. – А ты заходи.

Похоже, из этой комнаты можно было наблюдать за всей фирмой. Множество картинок на экранах. Холл – общий вид. Отдельно – кабинет, где заключают договоры. Где вопросы трудоустройства. Подвал-столовая. Общий вид финотдела. Везде одна и та же картина – фигурки сотрудников. Разговаривают, работают с бумагами, входят-выходят… – Смотри сюда.

Это уже видеозапись. Откуда-то... Какая-то замаскированная камера над столом Джорджа Джорджиевича? Во всяком случае... Нет, точно. Та самая обстановка. Его кабинет. Вид на угол стола. Пусто. Потом входит Жозефина с брызгалкой. Подоконник в обзор камеры не попадает, поэтому момент полива цветов не видно. Зато виден угол стола с ящиками. Нижний действительно чутьчуть приоткрыт…

– У меня к тебе вопросов нет, Жозефина. Была бы ты мужиком – я бы тебе сейчас отечески, любя врезал за природную дурость и дурное усердие. Для пущего вразумления на будущее. Но ты не мужик. А вот что мне со всем этим делать... Джо об этой камере не знает. Хотя и смутно догадывается, что она в его кабинете есть. Ну, уже хотя бы потому, что к нему ходят разные люди... Или, вот, можно нанять ему секретаршу, у которой потом обнаруживается бывший парень Михель, он же – вполне действующий сотрудник спецназа КГБ.

Жозефина подняла на него испуганный взгляд. Да... Один директор её подозревает в шпионаже на прокурора Заречного, другой... О боже!

– Короче, Джо не то чтобы смертельно, но сильно на меня обидится вот за это видео. И что теперь делать, а?

– Подпишите заявление, Рудольф Владиленович. Если уж всё так плохо – то пускай он злится только на меня. Пусть думает, что я его предала. И верит вам.

– А почему ты думаешь, что это – лучший вариант?

– Потому, что его и так слишком часто предавали. И вообще-то он – очень несчастный человек. Извините, что так вышло.

Она поднялась и пошла к двери.

– Стой! Жозефина, стой! Вернись и послушай сюда! Ты что, совсем ничего не понимаешь?

Рудольф усадил её напротив себя.

– Ты что, совсем ничего не заметила?

– Нет, а что?

– А-а!.. – он махнул рукой. – Вам бы, на пару с Жорой, только моего Лёшку подъёбывать – мол, втюрился, втюрился... Ты не поняла, что Джо к тебе неровно дышит, причём чуть не с вашей

первой встречи? И чёрт бы с его личной жизнью, но…

Он подвинулся ближе и смотрел на девушку в упор.

– «Беркут» стоит на двух людях. Первый – я. Второй – Джо. На одном человеке он стоять не будет. «Беркут» – это последнее большое дело всей моей жизни. И я не собираюсь его терять. И мне нужен партнёр с устойчивой психикой и крепкими тылами. Ты хоть знаешь, что сразу после вашей встречи на кладбище Джо, к моей величайшей радости, начал бросать пить?

– А он что?..

– То. У него была похабная привычка снимать стресс крепким алкоголем, водкой или коньяком. Причём он пил весь день по чуть-чуть и в одиночестве.

– А по нему вроде не скажешь…

– Начальная стадия алкоголизма. Когда ещё можно соскочить. Что он и сделал сразу после того, как ты прибежала тогда, в понедельник, просить за свою подружку Ирку. Грустно посмотрел на бутылку рижского бальзама и приказал убрать у себя из кабинета и приёмной вообще весь алкоголь – оставил только чай, кофе и минералку.

– А с чего он вдруг?

– А хрен его знает, как это объяснить... Что-то вроде... Я надеюсь, хоть то, что он искренне презирает большинство людей и ни во что их не ставит, ты заметила?

– Ещё бы. Его проведение личного приёма…

– Вот, соответственно, и на то, что кто-то его будет осуждать за тихое пьянство, ему было положить с прибором. А потом появилась ты, и он стал… не знаю… оглядываться на тебя, что ли. Ему стало неудобно – что ты о нём подумаешь? Поэтому когда по почте пришло твоё письмо с просьбой о трудоустройстве... Но ты же не можешь без приключений на пустом месте, правда? Вот и выдала.

Да-а... Вот это действительно было нечто.

– Короче. Поезжай сейчас домой, успокойся, приведи себя в порядок... И имей в виду – ты мне будешь сильно должна за тот разговор, который мне предстоит по поводу камеры в кабинете Джо. С тебя – и дальше работать тем человеком, кто будет его удерживать от крайностей.

Домой её привёз молчаливый незнакомый охранник на ведомственной «Волге» с логотипом «Беркута». Войдя в квартиру, девушка прошла в маленькую комнату и рухнула на диванчик.

Нет, всё. Хватит на сегодня. Заснула она мгновенно, даже не раз девшись. Завтра, всё завтра!

Её разбудил телефон. Старенький аппарат советского производства издавал короткие, но резкие и громкие трели. Жозефина открыла глаза. Встала с диванчика, нащупала выключатель.

Ночь, точнее, если верить часам, половина первого пополуночи.