Посидел несколько секунд, глядя в потолок, и снова повернулся к девушке; опять с улыбкой.

– Жозефина, чаю не хотите? Зелёного? Нервы успокоить?

Нет-нет, сидите, сам справлюсь.

Вскоре они вдвоём пили чай.

– Джордж Джорджиевич, а может, вы знаете, что такое «Омега»? Он ведь реально... Мне казалось, что Михель боялся разговаривать на эту тему.

– Спецназ КГБ СССР. В своё время они создали два таких спецподразделения. Про группу «Альфа» слышали все. Это тот самый спецназ, который брал штурмом дворец Амина в Кабуле, после чего заварилась афганская катастрофа. «Альфа», собственно, и предназначается в основном для внешних операций. А «Омега», наоборот, для внутренних. Подавлять массовые народные выступ ления, если вдруг таковые возникнут. В общем, нормальный такой отечественный аналог эсэсовских карателей. Но сейчас, видимо, пока расправляться не с кем – вот и послали вашего бывшего отнести мне письмишко. Кстати, если вас не затруднит – отнесите в общий отдел, пускай его тоже в холле вывесят.

– А я ведь и сама не знаю, почему я так отреагировала. Вы меня извините, если что. Я думала, что всё это давно в прошлом, перевёрнутая страница.

– Тут другое, Жозефина. Это называется обыденность зла. Как бы вам объяснить... Вот, скажем, читаете вы в газетах о Чикатило. Маньяк-убийца. И вы уже заранее внутренне готовы – чего от него ещё ждать, кроме очередного трупа в лесополосе? Он же негодяй! А вот когда такой, с виду приличный, молодой человек... Он ведь вам, наверное, и цветы дарил, и?..

– Да! – грустно улыбнулась девушка. – И цветы, и ухаживал, и билеты на любые концерты и выставки доставал…

– А потом приходит и объявляет – извини, у меня тут на горизонте дочка подполковника, наша встреча была ошибкой. А вы от него этого не ждали. Обыденность зла. И к этому... К этому привыкнуть нельзя.

Он посмотрел на часы над дверью. Улыбнулся.

– Так, допивайте чай, а потом пойдём обедать. Мы не бюрократы, не будет выжидать 15 минут до формального перерыва.

На следующей неделе был День Победы, но – ничем не запомнился. Шеф – тот и вовсе: хоть и депутат Верховного Совета, както ловко увернулся ото всех официозных мероприятий и свалил на концерт видного певца-антисоветчика Игоря Таля. Тот в аккурат на 9 мая давал музыкальный спектакль «Суд» – ясное дело, над советским режимом и его руководителями.

И вообще – кажется, жизнь входила в новую, но не менее размеренную колею. Разве что вот... По трудовому договору Жозефине полагалось 400 советских марок зарплаты. В конце первого месяца работы шеф лично протянул ей конверт. Да-да, у нас всё в конвертах и строго индивидуально. Одну общую ведомость, на которую пялится весь завод, а потом обсуждают, кто сколько получил – на заводе и оставьте. В конверте лежало двести советскими и триста американских долларов. По официальному курсу – по 67 пфеннигов за доллар, чего непонятно-то? Жозефина, вы ж теперь работаете в приличном учреждении, так что логично, если одежду, парфюмерию, обувь, бытовую технику… и вообще всё будете покупать в хороших магазинах. А там нынче всё за доллары.

Этот четверг тоже начинался обыденно. У шефа до послеобеда Верховный Совет; Алёшка почти в совершенстве освоил секретарское дело, но – почти…

…А ведь шеф тогдашним разговором о королеве-проститутке Тео как-то всё расставил на свои места. Алёша, наверное, очень хороший парень. И если уж любит – то искренне. И хочет как лучше. И заносит его тоже искренне, от чувств. Но... Пока что он – великовозрастный подросток. Со стола дяди Джорджа уронили дорогую красивую игрушку – элитную проститутку Тео, ну так как же её не подобрать и не поиграться с ней? И гордо переименовать куклу в Филю? А меньше всего Жозефине хотелось становиться мамой мальчика-подростка.

После обеда он тоже не появился – задерживается. Мало ли – Верховный Совет всё-таки. Жозефина взяла брызгалку и пошла поливать цветы. В кабинете начальника на подоконнике гордо возвышался стрелолист и пара кактусов. Надо аккуратно их обрызгать водой.

Наклонившись над цветами, девушка увидела необычное. Нижний ящик стола шефа был приоткрыт, и из щели торчали края нескольких замятых листков. Обычно…

Джордж Джорджиевич вообще вёл дела своеобразно. Своих бумаг у него ни в столе, ни на столе почти не бывало. Ему приносили документы из отделов – он на них ставил подписи и резолюции. Когда надо было напечатать приказ о поощрении, взыскании, увольнении или о чём-то подобном – вот, пожалуйста, у нас типовая форма есть. Вот фамилии: этого поощрить, с того взыскать, сего уволить; действуйте, Жозефина, не стану мешать. Редко, но всё же приходили посетители, с которыми шеф вёл переговоры посредством переписки. Обычно дверь его кабинета в таких случаях захлопывалась – но гостю надо и чай принести. Так что мельком девушка пару раз видела: сидит Джордж Джорджиевич, напротив – посетитель. Тишина полная. Гость что-то черкнёт на бумажке – шеф в ответ черкнёт. Или просто сделает жест рукой. Потом не забыть вытряхнуть пепел из большой пепельницы на краю стола шефа – всё, что осталось от той переписки. И проветрить кабинет.

Из самых благих намерений Жозефина осторожно приоткрыла ящик. Поправить бумаги, закрыть – и всё. Бывает – торопился человек, сунул документы в стол не глядя, потом захлопнул ящик. Тем более нижний, который шеф обычно закрывал ногой.

Увидев бумаги, девушка, мягко сказать, обалдела. Это были всего лишь несколько листочков из настольного блокнота шефа, покрытых карандашными зарисовками. И иногда словами. Пытаясь расправить замятые уголки, она уронила листки, и они рассыпались.

Шеф продолжал её рисовать. Схематически, набросками – примерно, как Солнце Нашей Поэзии на полях своих рукописей. Худощавая девушка за столом: фас, профиль... «Что в ней?». Эту коротенькую запись Джордж Джорджиевич оставил под одним из них. А вот…

Да, вечером она любила так работать. Включала настольную лампу, гасила свет в приёмной и печатала в полумраке. Ничто не отвлекает, удобно. Дверь своего кабинета шеф тоже часто оставлял открытой – ему было видно, как работает Жозефина.

На очередном рисунке стройная девушка с распущенными волосами сидела в свете лампы на фоне полумрака вокруг. И ниже…

Строчки неровные, некоторые слова зачёркнуты и поверх вписаны более подходящие, но в целом…

В глухую полночь манит этот свет.

Кто был со мною – все меня покиньте! Я заблудился, выхода мне нет,

В тебе брожу я, словно в лабиринте.

– О Господи!.. – пробормотала Жозефина, оторвала взгляд от листка и застыла в ужасе.

Она пропустила момент возвращения шефа. А он... Он стоял в дверях своего кабинета и молча на неё смотрел. Тем самым взглядом, с которым она столкнулась тогда, на кладбище. – Джордж Джр…

– Не буду вам мешать, Жозефина. Продолжайте.

Он вошёл, взял какую-то папку из шкафа, развернулся и пошёл к выходу.

– Подождите! Вы не так поняли! Я…

Сейчас бы объяснить, но... Она была в шоке, слова и мысли путались. Шеф некоторое время смотрел на неё, как удав на кролика. Потом криво усмехнулся.

– Вам стоило бы придумать отмазку на подобные случаи раньше, Жозефина. А ещё лучше – спросили бы у Игоря Германовича, он бы наверняка придумал что-нибудь вразумительное. А сейчас – не трудитесь. Тем более вы – не первый предатель в моей жизни.

Переживу как-нибудь.

– Но я вас не предавала!..

Этот отчаянный вопль разнёсся на весь тамбур, куда Жозефина кинулась вслед за исполнительным директором. Из кабинета Генерального выскочил секретарь Алёшка, затем – его отец.

Шеф окинул взглядом Жмеровского-младшего и бросил убийственным тоном, кивнув в сторону девушки:

– Можешь забирать.

– Джо, ты чего? – Жмеровский-старший попытался его остановить, но полетел в угол, отброшенный коротким ударом.

– Пошёл к чёрту, не до тебя сейчас!

Шеф исчез в коридоре, хрястнула дверь.

– Х.я се… – Генеральный, не удержавшийся на ногах, сидел в углу тамбура и, кажется, был ещё более шокирован.