– Кто там с тобой?

Генеральный выглянул из кабинета. В отличие от Исполнительного, этот вживую почти полностью соответствовал фотографии со стенда.

– А, Жозефина! Проходите. Джо… рдж Джорджиевич, как с ней закончишь – загляни ко мне.

– Здравствуйте…

Чёрт, как же его зовут-то, этого поляка? Надо же – напрочь вылетело из головы. Владлен? Вацлав?

– Не удивляйтесь, Жозефина. У Рудольфа Владиленовича неотъемлемая часть работы – знать всё обо всех, кто сюда приходит.

Исполнительный улыбнулся. Этак… по-хорошему. Ему, кстати, очень даже шло.

– Тем более что Жозефина первым делом показала постовому свой паспорт, хотя он только спросил, как её записать.

У этого грубоватого с виду мужика оказался неожиданно мягкий, успокаивающий голос.

А, ну да. Она же показала паспорт охраннику на входе, он записал…

Войдя в кабинет Исполнительного, Жозефина не могла не охнуть. Внутри было всё, о чём только могла мечтать секретарша образца 1991 года. Лучшие образцы западной офисной техники. Вплоть до того, что пишущую машинку заменяли компьютер на столе и струйный принтер в углу приёмной. Не хватало только самой секретарши.

– Вы что предпочитаете? Есть чай, кофе, минералка и рижский бальзам. Нет – временно – пока только сотрудника, который всё это будет подавать, так что не стесняйтесь и самообслуживайтесь.

Жестом он показал на небольшой шкаф в углу.

– Нет-нет, спасибо.

Ещё не хватало рыться в его шкафах.

– Не стесняйтесь, Жозефина. Вы ведь давно меня ждёте?– С половины одиннадцатого.

– Солидно. И наверняка уже проголодались и волнуетесь.

По-видимому, приглашать её в кабинет он не хотел – снял пиджак и повесил его на спинку пустующего секретарского кресла. Сам сел в него, а Жозефину жестом пригласил на диванчик напротив. Очень удобный мягкий диванчик для посетителей. Потом секунду подумал, встал и залез в тот самый шкафчик сам. Вытащил банку бразильского кофе, две чашки, тарелку и упаковку печенья. Овсяное с изюмом, моё любимое! – мелькнуло в голове Жозефины.

– Не стесняйтесь, пожуйте пока! – он открыл пачку печенья, высыпал часть на тарелку и придвинул к дивану маленький столик, поставив тарелку на него.

И чайник. Да. Разумеется. В комплекте к превосходной технике шёл белоснежный импортный электрочайник – у кооператоров стоит безумных денег. Пара минут – и девушка уже осторожно отхлёбывала кофе из чашки: горячо.

– А я почему-то был уверен, что вы придёте.

Хозяин кабинета устроился в секретарском кресле и тоже отхлёбывал кофе.

– А можно узнать, почему вы так подумали?

– Мне показалось, что вы очень сильно переживали за вашу подружку. И не показалось, что вы смелая.

– Я? Я скорее… отчаянная и дурноголовая.

Он улыбнулся.

– Так вот откуда... Я обратил внимание, как ваша подруга пыталась вас остановить: «Финка, стой!» Финка – это ведь сокращённое от вашего полного имени. Но вот почему именно так? Для подруги вы могли бы быть Жози, Жосси, Жос… и вдруг – Финка.

Теперь понятно.

Жозефина тоже улыбнулась. Потом сказала серьёзно.

– Вообще, я хотела извиниться, Джордж Джорджиевич. За субботу. Я ведь ничего не знала, мне Ира только потом рассказала... Вы явно не рассчитывали в такой день столкнуться с Ирой, да ещё и на кладбище. И решили, что она шпионка прокурора Заречного. А она... Понимаете, она – единственная, кто остался со мной, когда не стало мамы и папы. Остальным было просто наплевать. И на кладбище она пошла, потому что мне тяжело ходить туда одной. Если вы понимаете, о чём я.

– К сожалению. К сожалению, я прекрасно вас понимаю.

Жозефина подняла глаза. Хозяин кабинета смотрел на неё внимательно и сочувственно. И, кажется, это было всерьёз.

– Можете не переживать по этому поводу, Жозефина. Это действительно было всего лишь недоразумение. Передайте Ирине Семёновне, что я к ней не имею никаких претензий. А если захотите, то добавьте ещё, что ценю ту поддержку, которую она оказала своей подруге в трудной ситуации. Я могу представлять только общие детали, но... Получить известие, что одновременно и мама, и отец погибли в аварии... У вас ведь, кажется, других родственников почти нет?

Жозефина напряглась. Он что – в самом деле собирал о ней сведения? Она вопросительно посмотрела на хозяина кабинета.

Тот не стал отводить взгляд.

– Жозефина, вы ведь пришли сказать мне что-то очень личное – и поэтому откровенное, правда? Я тоже хочу быть с вами откровенным. Не удивляйтесь. Появление вашей подруги на кладбище стало для меня неприятным сюрпризом, а такие вопросы я привык выяснять до конца. Поэтому уже вчера у меня была справка, кто вы. Хотя, конечно, состоящая почти исключительно из сведений наших бюрократов. Благодаря им я в курсе, что вы – дочь сразу двух заслуженных учителей республики, что ваш папа преподавал физику, а мама – обществознание. И что Ирина училась с вами в одном классе семь лет. Что ваши родители трагически погибли... Я вам соболезную, Жозефина, и простите, если я сейчас говорю о чём-то болезненном для вас. А вот насчёт ваших прочих родственников – почти нет сведений. Вот я и спросил. Если не хотите, можете не отвечать.

– Наоборот, я хочу, чтобы вы знали. Если уж откровенно... Мой папа – сын офицера флота. Дедушка-моряк погиб при исполнении воинского долга, когда папа был подростком. Его воспитывала мать, моя бабушка, но она умерла от болезни, когда мне было три года, и я её почти не помню. О родителях мамы я не знаю ничего, потому что там были какие-то очень сложные отношения. Когда мама вышла замуж за папу, её родственники её чуть ли не прокляли, а почему – я не знаю. Она никогда не говорила об этом, папа тоже. Наверное, кто-то из моих родственников по линии мамы и сейчас жив и здоров.

Хозяин кабинета некоторое время молчал, глядя куда-то в пол. Жозефина поняла это так, что надо продолжить рассказ. Вздохнула – это было тяжело. Но – она сама пришла сюда.

– Понимаете, Джордж Джорджиевич... Моя мама очень хотела, чтобы я тоже пошла в педагогический и стала учительницей.

А я вместо этого пошла... Хотя у вас, наверное, написано?

– Да. Профтехучилище, специальность «Секретарское дело». Среднее специальное образование. Кстати, если не личная тайна – скажите, а почему секретарское дело?

– Скорее назло, – грустно улыбнулась девушка. – Родители уж очень надоели со своим «вот вырастешь, станешь сама учительницей». Не знаю... Никогда никого не хотела ничему учить. Вот от слова совсем. А в ПТУ – а куда ещё? На повариху? Не хочу. Я люблю готовить для себя, вкусно, а не для трудового коллектива целого завода один котёл на всех. В общем, как-то так и получилось, что пошла учиться на секретаршу. А Ирка отожгла – подалась в школу милиции. А Финка у неё почему-то я.

Она не могла не улыбнуться. Хозяин кабинета рассмеялся.

– Этот настрой вам идёт куда лучше, Жозефина. Значит, в учителя вы не пошли, мама расстроилась…

– Очень сильно. Потом она пыталась себя утешить, что после ПТУ ещё не поздно затащить меня в педагогический институт. Понимаете, она вообще всерьёз относилась к тому, что преподавала. Она верила, что всё будет так, как написано в учебнике по обществознанию. Разовьём производственные силы – и придём в коммунизм. И ей не нравилась Перестройка. Поэтому после ваших выборов мы тоже поругались. Мама голосовала за вашего конкурента, папа понимал, что выиграете всё равно вы, но поддержал маму, а я поставила галочку напротив фамилии «Лиандер».

– А можно узнать, чем я не понравился вашей матушке?

– У вас была мутная биография, судимость за спекуляцию и несколько выступлений, которые мама считала явно антисоветскими. Вы отстаивали право каждого трудиться, как он хочет, и продавать результаты своего труда напрямую всем желающим их купить – за столько, сколько те готовы заплатить. А ещё... Извините, можно я не буду этого говорить?

– Можно.

Нет, об этом Жозефина ему точно не скажет. Ещё маме люто не понравилась история о том, как товарищ Лиандер жил со своей сожительницей не расписанный. И что во всех своих последующих бедах он виноват сам. Да, у них была общая дочь – его любимая дочь. И он её сейчас разыскивает. И даже, скорее всего, однажды найдёт. Но в графе «Отец» в свидетельстве о рождении девочки стоял прочерк, штампа в паспорте у его сожительницы не было, поэтому всё правильно: девочку, как круглую сироту, определили в дом малютки, оттуда её очень быстро удочерили другие люди. Сейчас у неё другие фамилия, имя и отчество, а мамой и папой она называет кого-то другого. Сам виноват, любил бы жену и дочь – сходил бы в загс. Но пересказать ему это сейчас? Не настолько она отчаянная и дурноголовая. Да и он человек, его тоже жалко.