4
– Машка, а твой Данила-мастер сторонние заказы не берёт?
– В смысле?
– Нашу квартиру не возьмётся довести до ума?
В последнее время Стешка стала заглядывать чаще. Любовалась происходящими в квартире Марии переменами и немного завидовала. Джорджа за глаза иронически звала Данилой-мастером. Хотя каменный цветок он не ваял.
Их новая жизнь началась с того, что Джордж осмотрел душевую. Да, та ещё картинка. Влажное помещение в ветхом деревянном доме. За месяц он отскрёб всю труху до более-менее крепкого дерева; обработал его какой-то водоотталкивающей жидкостью; вечерами долго вырезал стеновые панели из досок. К резьбе по дереву у него, похоже, действительно был талант. Когда досочки были прибиты, Стешка обалдела от получившейся красоты в первый раз. Потом Джордж осмотрел кухню и начал доводить до ума и её тоже.
Теперь Мария с лучшей подругой восседали среди деревянных резных узоров.
– Вставай в очередь. Сейчас он отделывает кухню Рейнольда Александровича.
– Ничё се... Как это так вышло?
– На прошлой неделе. Я возвращаюсь вечером с фабрики, открываю дверь и вижу, что на вешалке висит та самая белая куртка. Ты понимаешь, я о чём.
Стешка поняла. Рейнольд Александрович – так звали директора их детского дома. На удивление чуткого и порядочного человека. Насколько мог, он старался быть своим подопечным вместо отца. И стал. По крайней мере, для Стеши и Маши – чем-то ему особенно приглянулись эти две девочки. Настолько, что…
У директора было правило: рано или поздно каждого сироту он брал за руку и вёл в какие-то (малышам они всегда казались чемто грозным и страшным, вроде сказочного злодея) «органы опеки и попечительства». И там дети получали новое отчество. Это было принципиально. Потом, уже подросткам, директор объяснял: это важно. Вы почти все здесь – отказники. То есть ваши биологические родители вас предали. Ну, и зачем вам память о них? Живите своей жизнью и постарайтесь не стать такими же предателями и негодяями. Отчества были самые разные, главное – чтобы не прежние. Но очень редко подопечный становился Рейнольдовичем. А Маша и Стеша – стали.
Мария Рейнольдовна Красс.
Даже Джорджа сумела поразить. Дала ему полистать свой паспорт, он слегка обалдел: ничего себе. В кино без творческого псевдонима сниматься можно.
А ещё – некоторых своих выпускников, уже повзрослевших, директор продолжал опекать. Редко, но находил время заглянуть к ним домой или на работу, поговорить, расспросить о жизни.
Любимой одеждой Рейнольда Александровича в тёплое время года была лёгкая белая куртка, которую он носил уже много лет и очень берёг. Чем-то она ему нравилась. И узнать эту курточку Мария могла с первого взгляда.
Сейчас курточка висела на крючке у неё в прихожей. А из кухни раздавались голоса вперемежку со стуком молотка.
– Нет, не эту доску. Вон ту.
Это Джордж. Отделывает кухню панелями собственного изго товления. А гость, видимо, ему в этом помогает.
– Кажется, Мари пришла.
Это тоже Джордж. А Рейнольд Александрович уже выходит её встречать. Берёт сумку из рук. И вообще, кажется, доволен. Хотя всегда очень строго относился к семейным делам. Вот вы, дети, из-за наплевательского отношения к семье ваших отцов и матерей оказались в казённом доме – вы разве хотите, чтобы с вашими детьми было то же самое? Не берите примера с любителей лёгкой жизни. Семья – это драгоценность, а драгоценности надо хранить и оберегать. Поэтому сначала в загс, а уже потом – сожительство. А в загс Мария попадёт не скоро; Джордж честно её предупредил. И вообще: про шлюх – это у неё больное место. Всякий раз физик с его четвертаком вспоминается, и стыдно, стыдно…
Но почти родной отец Рейнольд почему-то был очень доволен. От ужина отказался, хотя приглашали в два голоса; пообещал ещё зайти; пожелал семейного счастья. Да, вот прямо так – семейного счастья. Мария выскочила провожать. Уже у подъезда вчерашний воспитатель тихо сказал: Маша, береги отношения с этим человеком. Он, может быть, единственный на этом свете, кто тебя любит по-настоящему.
– Вы так думаете?
– И думать нечего, Маша. Слухами земля полнится. Я заглянул узнать, что за ухажёр без прописки и без свидетельства о браке у тебя появился. И увидел, что он сделал в твоей ванной и доделывает у тебя на кухне. Такую красоту можно делать только от большой любви.
Он заглянул через два дня и, несколько смущаясь, поинтересовался, занимается ли Джордж отделкой квартир деревянными стеновыми панелями на заказ и сколько это стоит. А то давно уже собирался и свою кухню облагородить.
– Для вас – каждый раз обед и компенсация расходов на проезд до вашего дома и обратно. И не возражайте, Рейнольд Александрович, не потерплю. Вы уже заранее рассчитались со мной за всё, когда воспитали вот эту девушку.
Марии оставалось только смущённо краснеть и опускать глаза.
– Маш, реально понять не могу: чем он так поразил нашего папу Рейнольда? Хотя... Ну красотища же! Хочу такую же нам!
Лучшая подруга снова оглядела стеновые панели на кухне Марии.
– Стешка, я сама до сих пор столько всего не понимаю... Он на меня действительно будто с Марса свалился. И началось... Я в его паспорт смотрю: Лиандер, Джордж Маркович, 22 июня 1961 года рождения. Охреневаю. Тебе, спрашиваю, ещё даже 19 не исполнилось? О боже, я-то 20 марта пятьдесят седьмого родилась. Он смеётся – возрастом, говорит, определяется только глубина старческого маразма. А потом я думаю, как же всё странно выходит. По паспорту – я его старше на 4 с лишним года. А начинаю с ним разговаривать – и мне кажется, что он меня старше лет этак на тысячу. Такой мудрый змей, по сравнению с которым я – маленькая глупая девочка.
– Как ты сказала? Мудрый змей?
– Во-во, он тоже обратил внимание. Только… он действительно в чём-то змей. Этакий питон Каа из сказки про Маугли. Видит всё на пять ходов вперёд, почти всё знает, практически обо всём догадывается... И уж точно гораздо умнее меня. Даже вот книжек с собой принёс таких, что я и не видывала.
При переезде Джорджа к Марии выяснилось, что вещей у него немного. Одежды где-то на треть шкафа, коробка с разными инструментами и примерно четыре десятка книг. Несколько пособий по резьбе по дереву и деревообработке – это для работы. А для души... Больше всех Марии понравился, как самый понятный, сборник «Мысли и изречения античных мудрецов». Ещё среди книжек обнаружилась та самая Библия. Про неё Мария много слышала – и на уроках научного атеизма, и по истории. Главная книга христиан, которую веками извращали служители культа, чтобы эксплуатировать неграмотных крестьян. А вот почитать...
Да кто её вообще в СССР читал?
А у Джорджа была. И, кажется, прочитанная. С кучей ругательных пометок. Мария попробовала читать сама – как-то мудрёно написано, непонятно. А Джо, кажется, понял и не очень-то оценил. Вот в одном месте Христос разъясняет апостолам, кто его недостоин. Как будто свод правил диктует: «Кто сделает то-то – тот недостоин Меня!» На полях – заметка рукой Джорджа: «А ты меня достоин?».
Хотя распятие ему как-то раз заказали. Вышло очень красиво: резной крест с кучей завитушек, а на нём – распятый человек с каким-то странным выражением лица: он и мучается, и одновременно как-то очень спокоен. Словно знает, что у него впереди, вот именно за эту мученическую смерть, гарантированное место в Истории и благодарная память потомков.
За распятие тогда хорошо заплатили. Джорджу и Марии хватило на настоящее приключение.
После инцидента со стольником Джо предпочитал дарить Марии вещи. Например, отрез великолепной серебристо-белой ткани на платье. Угадал в точности: немного смугловатая девушка великолепно смотрелась в белом с серебряным отливом. Плюс мастерство швеи: платье выгодно подчёркивало красивую большую грудь и делало Марию невероятно сексуальной. Высокая красави ца приятной полноты. Ну, когда шила – для себя ведь старалась.
И для любимого.
Платье надо было выгулять, а тут ещё заплатили за резное деревянное распятие, а тут ещё Мария обмолвилась – жалко, что квартира маленькая, ванной нет, только душ. В ближайшую пятницу вечером Джордж повёл её в лучшую гостиницу Варского, которая в том числе для интуристов. Стольник ушлому человечку за стойкой регистрации – и у них в руках оказался ключ от люкса на все выходные. Паспорта никто не спросил. Для всех прочих потенциальных гостей на стойке красовалась привычная табличка: «Мест нет».
