– Рудольф, не психуй. Заречный всего лишь профессионал и честно делает своё дело. И сильнее других он донимает меня, вольно или невольно заставляя вспоминать все детали – как погибла Солнышко. А что касается всей этой истории – вы сговорились, что ли? Или наслушались врачей – не надо нервировать пациента, у него и так инфаркт? Какие-то одни общие фразы, отговорки...

Тайна следствия... Вот скажи мне – кто?! Ты знаешь?

– Похоже, да.

– И кто же?

– Бывший командующий Даманской дивизией. По крайней мере всё ведёт к нему. Я вот тут давеча одного журнашлюха задержал... Хотя, наверное, тебе Заречный уже рассказал?

– Из «Комсомольского листка»? Пачкун этот?

– Да. Его подвела расторопность. На его компьютере я нашёл файл с текстом статьи, которая должна была выйти по горячим следам твоего убийства. Вернее, вашего убийства – Санни они всё равно убили бы тоже. Очень похабный текст. Но главное – дата. Наш борзописец сочинил тебе помойный некролог за два дня до покушения. После этого…

Джордж криво усмехнулся.

– После этого он попал в реанимацию с простреленным локтем. Но перед этим успел написать сочинение на тему «Какой я нехороший».

– Вот именно. Вернее, первую половину писал он, а вторую – записывали с его слов. Мне надоело каждый раз ловить писаку на вранье, так что я предупредил: второй выстрел будет в коленную чашечку, третий – между ног. Если ещё хоть раз соврёт. Он понял и больше не врал. И вот если сильно коротко: он ведь не просто журнашлюха. Он – жирная навозная муха, зудящая на всю страну. Поэтому на него с заказом помойной писанины о тебе вышли по максимально короткой цепочке. Почти напрямую от заказчика. Заказчик статьи – нынешний первый заместитель министра обороны, он же – бывший командир даманцев. Если не веришь мне – спроси прокурора Заречного. Он сейчас забрал журнашлюха к себе в прокуратуру и оформляет всё в строгом соответствии с законом.

– А текст? Текст сочинения этого… золотого помойного пера?

– Джо... Ты уверен, что тебе надо это читать? По крайней мере, сейчас?

– Тогда перескажи. Что там про Санни? Говори. Я настаиваю.

– Ну, если коротко, то – мелкий чиновник минюста Шпеер подложил под тебя свою племянницу – малолетнюю проститутку.

У Джорджа потемнело в глазах. И – очередной приступ острой боли в груди. Вбегает Линдси, зовёт медсестру. Укол. Рудольф куда-то исчез.

– Аполлон Григорьевич, когда это закончится? Ведь должны эти боли когда-то закончиться? Скажите, только честно.

Профессор сел рядом.

– У вас сложный случай. Я и профессор Майрановский пока пытаемся понять, как ваше нынешнее состояние связано... С последствиями того укола, который вам когда-то сделали в лаборатории Комитета госбезопасности. Ясно только, что ваше состояние – это не столько болезнь тела, сколько тяжёлая травма души. И поэтому – пожалуйста, послушайте рекомендации врачей. Если уж пока нельзя даже задавать некоторые вопросы – ну так и не задавайте.

– Тяжёлая травма души... Профессор, а что вы скажете насчёт моей встречи с отцом Феогностом? Это священник, мой, если хотите, духовник.

Назавтра в палате появился настоятель церкви Георгия Кладбищенского. И стал внимательно слушать больного.

Отче, вы – мудрый человек! Объясните, почему это произошло? Почему каким-то людям в моём окружении понадобилось убивать Санни? Она ведь действительно была моим солнцем. Когда-то давно Всевышний дал мне Жозефину – и она стала моей путеводной звездой. А потом в моей жизни взошло Солнышко. Кто и зачем его погасил – вы можете объяснить? Кому помешало бы то, что где-то на Николиной горе жила в особняке молодая мама, воспитывала мальчика... Кто может это объяснить?

Грек задумался. Полистал принесённый с собой томик Священного Писания.

– Я не знаю воли Божией. Но насколько понимаю своим скудным умом... Вот послушайте, Джордж Джорджиевич. Это из Псалтыри: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи Ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал голос мой, и вопль мой дошёл до слуха Его. Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался Бог; поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий; горячие угли сыпались от Него. Наклонил Он небеса и сошёл, – и мрак под ногами Его. От блистания пред Ним бежали облака, град и угли огненные. Возгремел на небесах

Господь и дал глас Свой, град и угли огненные. Пустил стрелы Свои и рассеял их, множество молний, и рассыпал их. Он простёр руку с высоты и взял меня; избавил меня от врага моего сильного и от ненавидящих меня, которые были сильнее меня. Они восстали на меня в день бедствия моего, но Господь был мне опорою. Он вывел меня на пространное место и избавил меня, ибо Он благоволит ко мне. Воздал мне Господь по правде моей, по чистоте рук моих пред очами Его. С милостивым Ты поступаешь милостиво, с мужем искренним – искренно, с чистым – чисто, а с лукавым – по лукавству его, ибо Ты людей угнетённых спасаешь, а очи надменные унижаешь. Ты возжигаешь светильник мой, Господи; Бог мой просвещает тьму мою. С Тобою я поражаю войско, с Богом моим восхожу на стену. Щит Он для всех, уповающих на Него. Бог препоясывает меня силою и устрояет мне верный путь; делает ноги мои, как оленьи, и на высотах моих поставляет меня; научает руки мои брани, и мышцы мои сокрушают медный лук. Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня».

Ночью он опять видел этот кошмар. Поле. Зима. Ветер. Замёрзшая речка. Вдалеке стоит Санни. Остановить бы этот кинофильм, но приходится смотреть до конца. Что там в конце? Он должен очнуться у надгробия посреди зимнего поля? Но в этот раз почему-то было иначе.

Луч. Прямой луч, лунная дорожка с небес на землю. Рядом с местом падения луча стоит его Солнышко и приветливо улыбается. И... Странное ощущение. Полное отсутствие боли и страха.

– Всё? – спросил он девушку. – Всё закончилось? Я тоже умер?

– Нет, нет, что ты! Даже не думай об этом! Твоё время придёт позже. Не бойся.

– А ты как… там?

– У меня всё хорошо. Я успела выполнить главную заповедь: нет больше той любви, если кто положит жизнь свою за други своя. А как твои дела?

– «Они восстали на меня в день бедствия моего». Все те, кого ты не любила. Во главе с бывшим комдивом Даманской дивизии. Ты была права, Солнышко. Скажи, что мне теперь делать?

– Проводи меня.

– Куда?

– Туда, – она указала в сторону луны.

– Конечно. Пошли.

Вечность – это отсутствие времени. Сколько они шли вдвоём по лунному лучу, держась за руки? А какая разница? И слова были не нужны. Солнышко снова была живая, шла рядом и сжимала его руку.

Где-то на середине дорожки они остановились.

– Дальше тебе нельзя, – смущённо улыбнулась девушка.

– Но мы ещё увидимся? Ну… потом?

– Я тоже на это надеюсь.

Санни обняла и поцеловала его.

– Посмотри, какая красота.

По лунному лучу они поднялись на какую-то очень большую высоту. Поле, замёрзшая речка – это всё было где-то далеко внизу. И это действительно было красиво. Вьюга, пронизывающий ветер, треснувший лёд и холодная (вернее, обжигающая своим холодом) вода – остались там. А здесь – только тишина, покой и свет. Наверное, это и называется Божий свет. Луна, луч, а внизу – миллионами искр сияет снег, а среди них змейкой вьётся замёрзшая речка.

«А я искал в недавно выпавшем снегу осколки лета».

…Первое, что он почувствовал, открыв глаза, – полное отсутствие боли в груди. Вот от слова совсем. И вообще – судя по яркому свету в окне, утро уже давно кончилось. Хотя во все прежние дни он просыпался чуть не на заре – кошмары во сне и сердечные боли в реальности.

В углу палаты сидела медсестричка, которая, заметив пробуждение пациента, тут же убежала. Через минуту влетели оба светила медицины – и Линдси, и Майрановский.

– Как вы себя чувствуете, Джордж Джорджиевич?