Мы тоже не боимся. Не потому что пофиг, а потому что облучённая еда со склада нз, придаёт нам сил не хуже энергетиков. И тут… А может нет никакого излучения? Может дед врёт? Так или иначе, действовать пока рано. Мы сейчас не в том состоянии чтобы бросаться в авантюры. К тому же, у нас есть способности, которые даже если всё это одна большая подстава, мы сможем использовать. Наверное…
****
— Николай, — заходя в комнату с коробкой в руках кивает Ломакин. — Не заняты?
— Да вроде нет. А…
— Тогда давайте проведём небольшой эксперимент.
— Вскрывать не будете?
— Я вообще-то советский учёный, профессор медицины, — обиженно выговаривает Ломакин. — А не изверг. К тому же семья Осипа, моя семья. За десять лет блукания по подземельям и прочих приключений, мы очень сблизились. Обещаю, никакого вреда я вам не причиню. Посодействуйте?
Кивнув сажусь за стол и наблюдаю за профессором. Который сгорая от нетерпения, открывает коробку и ставит передо мной деревянную дощечку с четырьмя торчащими из неё проволочками. Закурив предлагает мне сигарету, и как только я прикуриваю указывает рукой на проволочки.
— Смотрите, Николай, здесь четыре металла. Железо, медь, алюминий и серебро. Пришлось постараться чтобы всё это найти, потому как крысы чуть не сожрали, но не суть.
— А в чём суть?
— Подождите, — улыбается профессор. — Перестанете спешить, в конце эксперимента угощу конфетой. Идёт? Замечательно. Теперь, соберитесь, сконцентрируйтесь и проведите рукой над проволочками.
Как сконцентрироваться не понимаю, но рукой провожу. От чего проволочки начинают гнуться. Сильнее всех стальная, чуть слабее медная, серебряная отклоняется совсем слабо, алюминий не реагирует.
— Замечательно, — шепчет Ломакин. — А теперь попробуйте заставить их двигаться.
— А как?
— Если б я знал. Но… Хм… Давайте плюнем на науку и будем действовать интуитивно. Подключите воображение, посмотрите. Тарелки и ложки вспомните.
Сколько не пытаюсь представить как проволочки гнутся, сами проволочки гнутся отказываются. Сижу как дурак, смотрю на них и… И ничего.
— Николай, — поднимает руки Ломакин. — Не нервничайте. Выдохните, успокойтесь. Посмотрите.
И снова неудача. Успокоиться получается, заставить проволочки двигаться нет. Причём вспоминая то как металл ко мне прилипает, я знаю что могу. Но как это…
— Профессор, может вы меня напугаете?
— Боюсь что не получится. Сейчас вы неосознанно будете ожидать подвоха. Даже если на самом деле случится что-то неприятное, вы не испугаетесь. Ладно, отсутствие результата, тоже результат. Как обещал держите конфету и пригласите ко мне Светочку.
Вздохнув, Ломакин подаёт мне конфету, убирает плашку в коробку, оттуда извлекает колбу с водой. Ставит на стол, кивает мне…
Разворачивая конфету иду к выходу. Забрасываю угощение в рот, раскусываю и… Необычно. Конфета шоколадная, но внутри судя по консистенции ириска. Жестковатая ириска... Вкус… Что-то с чем-то. Никогда такого не пробовал. Приятная сладость, чуть-чуть кислит. Вроде бы какой-то фрукт, но какой именно определить не могу. И к зубам не прилипает. Что радует…
— Профессор, а что за конфета?
— Нравится? — сложив руки на груди улыбается Ломакин.
— Что-то с чем-то. Не скажу что прям вкусовой оргазм, но очень и очень приятно. Как будто… Сейчас, получше разжую…
Стою, жую угощение и видя улыбку Ломакина начинаю подозревать что-то неладное. Слишком ехидно он лыбится.
Выплёвываю конфету на ладонь, трогаю пальцем, переворачиваю…
— Сволочь, вы, профессор. Это что?
— Хи-хи, чистая медь, — разводит руками Ломакин. — Расплавил дольку шоколада, облил кусочек меди и дал вам.
— А если бы я зубы сломал?
— Ну так не сломали же, — встаёт и подходит ко мне профессор. — Удивительно.
— Охренительно.
— Не выражайтесь, пожалуйста. Тут прорыв в науке. Сами смотрите, следы зубов. Следы растворения. Медь для вас — пища. Очень интересно. Давайте повторим с железом. Хотя… Нет, не стоит. Эх, дважды дурак. Надо было с этого начинать. Хотя… Возьмите ещё конфету.
— А там что? Вольфрам?
— Берите, голубчик, берите. Разворачивайте и ам её.
Разворачиваю следующую, осматриваю, понимаю что слишком тяжёлая, вздыхаю и отправляю в рот. Жую и…
— Ну как? — не выдерживает Ломакин.
— Странный вкус. Сравнить не с чем. Но если та была именно сладостью, то эта… Жёсткая, тяжёлая. Единственная ассоциация, вяленое мясо. По вкусу… Ну, по сути вкусно.
— Ага, а теперь попробуйте вот эту.
Следующая конфета, по консистенции и вкусу напоминала вафельную. Приятно щипала язык, громко хрустела. Отдавала карамельным привкусом с нотками ванили.
Уже в процессе разжёвывания конфета до лёгкого опьянения закружила голову. Настроение полезло вверх, на лицо выползла улыбка. Однако было и кое-что неприятное.
— Ну как?
— Хорошо, только голова чешется. А так, ну прям деликатес. Что это?
— Альфа-Вещество, не очищенное. Все три вида. Прошу к столу, Николай. Прошу…
Сажусь, профессор двигает ко мне дощечку и просит взаимодействовать с проволочками. На что вытягиваю руку, не успеваю прикоснуться, как проволочки начинают гнуться и тянутся ко мне.
— Оу…
— Вернее не скажешь, — бормочет Ломакин. — Умеете вы, молодой человек, давать происходящему чёткие заключения. Прикоснитесь к ним.
Прикосновение к стальной, и проволочка тут же обвивает палец. Сворачивается в кольцо, растворяется и впитывается в кожу. Остальные проволочки, ведут себя так же. Слушается даже алюминиевая.
На что Ломакин хмыкает, достаёт ещё одну конфету и подаёт мне. Как только раскусываю её, сразу же выплёвываю и вытирая губы отскакиваю от стола.
— Свинец, — заключает профессор. — Вам неприятно?
— Она… Как будто… Слишком холодная. Да, точно. Холодная. Как кубик льда. Даже язык неметь начал.
— На сегодня хватит. Светочка, Катенька, зайдите пожалуйста.
Охренеть, я теперь… А кто я теперь? Кто жрал металлы? Крылатый из Бен Тен? Не, никакого сходства. Тогда…
Пока пытаюсь понять кем являюсь, в комнату заходят девушки. Профессор тут же ставит перед Маришкой колбу с водой, Белка получает лампочку. Пока девушки слушают бредни профессора, стою и сглатывая смотрю голодным взглядом на вольфрамовую нить. Сам не знаю почему, но считаю её невероятно вкусной. Такой, что хочется…
— Вот так? — глядя на зукрутившуюся в колбе воду спрашивает Маришка.
— Именно. А теперь расскажите как?
— Ну, я её чувствую, — перечисляет Маришка. — Вижу, слышу, понимаю. Вода, она как живая. Если упростить, она рада меня видеть. Я прошу её и она мне отвечает. Она… Она как часть меня.
— Молодец! — хлопает в ладоши Ломакин. — Света, вы просто умница. Даже не так. Вы гений! Это невероятно.
— Вы просто гений, Светочка, — кривляется Белка.
Кривляется и пока Маришка смущается от похвалы Ломакина, ехидно улыбаясь смотрит на свой палец. Кивает, протягивает руку…
Слышится треск электрических разрядов. Маришка округлив глаза подпрыгивает. Ойкает и… И становится похожей на бешеный одуванчик. Рыжие слегка вьющиеся волосы поднимаются и выпрямляются. Между ними проскакивают электрические разряды. Девушка встаёт, упирает руки в бока, строго смотрит на смеющуюся Белку, как вдруг всхлипывает и бежит ко мне. Обнимает, прижимается, глубоко вздыхает. Отстраняется и не моргая смотрит в глаза.
— Оу, — глядя на девушку выдыхаю.
— А… — выдаёт она, густо краснеет и убегает к столу.
Проходя отвешивает Белке подзатыльник, садится.
— С вами будет легче, — заключает Ломакин. — Значительно легче.
Ну может быть профессору и станет легче, а вот мне судя по взгляду Маришки, скоро станет весело. Возможно, даже слишком весело. Слишком уж взгляд многообещающий. И это ладно, у неё крыша подтекает, ей простительно. Но вот то что Белка ревнует, а она ревнует, это уже звоночек. Да нет, это набат, который не намекает, а открыто говорит, что в скором времени к имеющимся неприятностям, добавятся новые.