То, что ояна отводили роль лесных духов на празднике гостям из других общин, вполне логично. В отличие от огнеземельцев, им не надо было объяснять женщинам, куда исчезли мужья в момент появления демонов. Непосвященным незачем было догадываться, кто спрятан под той или иной маской, — эти люди были им все равно незнакомы. Однако вряд ли стремление достичь подобных небольших преимуществ вызвало к жизни обычай приглашать чужаков — скорее, это следствие традиции, сложившейся по иным причинам.

Одна из них — необходимость регламентировать отношения с соседями. Никакое человеческое общество, особенно малочисленное, не может жить в изоляции. Регулярный обмен идеями, продуктами и людьми — условие полноценного существования любых коллективов. Выработавшаяся тысячелетиями практика способствовала установлению контактов между племенами. Однако они могли принимать разную форму. Участие в массовых межобщинных праздниках — лишь одна из возможных. То, что подобный обычай в Южной Америке был в основном распространен у племен, хотя и различавшихся по культуре, но живших в одной природно-хозяйственной зоне, заставляет предполагать его связь с экономикой. Для этого нам придется сказать несколько слов о соотношении в хозяйстве амазонских индейцев земледелия и охоты.

Земледелие — основной источник существования обитателей Амазонии. Сельскохозяйственные работы здесь отличаются от привычных для нас. Главным орудием индейского земледельца является не плуг или мотыга, а топор. Рубка деревьев на участке для посева — самая трудоемкая работа. Когда поваленный лес подсохнет, его выжигают, и в удобренную золой землю между пнями и несгоревшими остовами крупных деревьев с помощью заостренной палки сажают побеги и семена.

Почвы тропических районов Южной Америки к востоку от Анд (не считая плодородных речных пойм Амазонки и ее главных притоков) — одни из беднейших в мире. Не удобренные золой, они вообще не дадут урожая. Однако большинство европейских культурных растений погибнут, если их посеять даже на выгоревшем участке. Тропические ливни смоют семена, а солнце сожжет ростки.

Иное дело корне- и клубнеплоды, выведенные индейцами много тысячелетий назад. Маниок, ямс, батат не только выносят, но даже предпочитают бедные почвы, приспособлены к местному климату и при этом отличаются высокой урожайностью. Особенно неприхотлив и продуктивен маниок: в расчете на калории он дает с одного гектара вчетверо больше, чем, например, рис. Маниок замечателен и другим: его корневища сохраняются в земле два-три года, что позволяет их выкапывать по мере надобности. Если же урожай собран, корневища можно переработать в крахмалистую муку, которая может долго храниться. В условиях влажных тропиков, где продукты быстро портятся, это немаловажно.

Однако у корне- и клубнеплодов есть существенный недостаток. В них мало белков, а имеющиеся — низкого качества. Человек, почти не употребляющий мяса, может питаться ржаным хлебом или кукурузой с бобами, но чисто маниоковая диета вскоре приводит к тяжким недомоганиям, особенно у детей. Поэтому у индейцев Амазонии ни одна трапеза не считается полноценной, если она не включает хотя бы немного мяса или рыбы. К тому же сырой маниок ядовит, и хотя существовали способы извлечения яда, некоторая его часть все же оставалась в муке. Нейтрализуют ее вещества, содержащиеся в продуктах животного происхождения.

Индейцы, не нанося ущерба природной среде, могли бы в несколько раз расширить свои плантации маниока. А вот запасы лесной дичи в Амазонии крайне ограниченны. В листьях деревьев мало питательных веществ, поэтому в лесу редко встретишь травоядных животных. Зато в изобилии водятся термиты и муравьи-листорезы. Чтобы защититься от насекомых, растения вырабатывают ядовитые фенолы. При попадании опавшей листвы в воду эти вещества растворяются в ней, и некоторые реки становятся почти безжизненными. Недостаток дичи и рыбы более всего ограничивал рост населения Амазонии и препятствовал появлению развитых обществ.

Чтобы не нарушить хрупкого равновесия между численностью людей и диких животных, у индейцев выработался ряд обычаев. Межобщинные праздники — один из них. Ведь гости приносили с собой не только костюмы и маски. Главным подарком было мясо, тогда как хозяева заботились прежде всего о том, чтобы всем хватило кашири — хмельного напитка из маниока. Подобный расклад был крайне выгоден устроителям праздника, ибо они могли на время воздержаться от охоты и сохранить дичь в собственных лесах. Слабые общины были вправе надеяться лишь на посещение ближайших соседей, а чаще сами отправлялись к другим. Например, трумаи в верховьях Шингу для проведения важнейшего ритуала кут (так на их языке назывались гуделки) всегда собирались не в своей деревне, а уходили в селение камаюра. Скорее всего, это было вызвано слабостью трумаи, которые появились на Шингу позже большинства других племен и сильно пострадали от межплеменных войн и болезней. Напротив, племя, укрепившее свой престиж на тропе войны или в результате выгодных контактов с европейцами, в дальнейшем поддерживало достигнутое благополучие благодаря регулярным визитам обитателей ближних и отдаленных селений.

В бразильской саванне, где обитали индейцы же, хозяйственная стратегия была иной, чем в Амазонии: большую часть года люди вообще проводили за пределами деревень в дальних охотничьих походах, что позволяло не истощать окрестности до опасного предела, а равномерно эксплуатировать обширную территорию. Же не приглашали на свои праздники соседей — в этом не было экономической необходимости. Сами ритуалы по случаю «прихода духов» организовывались еще более пышно, чем на Шингу, но проведение их обусловливалось прежде всего особенностями социальной организации.

В дождливый сезон в деревнях восточнобразильских племен раньше собиралось несколько тысяч человек. Для этого было две причины. Во-первых, наиболее плодородные земли располагались на ограниченных участках, поблизости от которых и основывались базовые селения. Во-вторых, немалую роль играл страх перед возможным нападением соседей, заставлявший индейцев либо разбиваться на мелкие мобильные группы, которые нелегко обнаружить и настичь, либо, напротив, сосредоточиваться в одном месте и уповать на свою превосходящую численность.

У народов семьи же не существовало даже элементарных форм общественного неравенства, в частности не было вождей, обладавших правом наказывать непослушных. Как же могли в течение нескольких месяцев прожить бок о бок 2–3 тысячи человек без того, чтобы между ними по разным поводам не возникали конфликты? Казалось бы, в условиях безначалия ссоры становились неизбежными, и община неминуемо должна была расколоться на враждебные группировки.

Действительно, случаи разделения общин из-за ничтожных, сугубо личных ссор между отдельными членами известны, но происходили они гораздо реже, чем можно было бы ожидать. Эффективным средством для сплочения племени являлись массовые церемонии. Ни у одного народа Южной Америки церемониальная жизнь не была столь сложной, как у же. Каждая община делилась на ритуальные половины, исходя из нескольких разных, несовпадающих признаков. В результате положение почти каждого взрослого человека в символической классификации было уникальным.

Члены противоположных половин были обязаны оказывать друг другу разного рода услуги, и уже одно это заставляло людей сосредоточить внимание на церемониальных обязанностях, а не на ссорах с соседями. Церемониальный цикл открывался сразу же, как только племя собиралось в селении, а текущие сельскохозяйственные работы завершены. С утра до вечера люди были непрерывно заняты в состязаниях, танцах, играх, шествиях в масках. Повседневная жизнь каждого определялась той «программой», которая была задана ему как члену определенного ритуального подразделения. Отступить от нее человек не смел, ибо тем самым нарушил бы не приказ вождя, а волю духов, то есть, во-первых, поставил бы себя вне общества, а во-вторых, получил бы страшный психологический шок, который мог бы закончиться даже смертью.